С мужем Оленьке повезло. Был он тихий, ласковый и красивый, что вместе редко, в общем-то, случается. А вот пить одно время тоже чуть не потянулся. Это когда Оля с маленьким Валеркой дома сидела. Начал он сначала редко, а потом все чаще домой навеселе приходить, да еще то с глазом подбитым, то со скулой опухшей. Жена за день с малышом намается: и накорми его и прибери. Пока пеленки руками перестираешь сколько времени уйдет. Нужно и воды натаскать и вскипятить ее в железной выварке А там и ужин мужу готовь. Ждет его, ждет, перепреет все, а его все нет. А как явится, так лучше бы и не было вовсе.
Глупый ты глупый, не хороший, когда пьяный! выговаривала она ему наутро.
А он и сам кается, стыдно, вроде, обещает не пить больше, но неделя пройдет, опять сорвался. Терпела, Оля, терпела, а потом не выдержала. Горько заплакала и сказала:
Все, Анатолий, завтра я уезжаю к матери, а сегодня ночевать буду у соседей.
И столько боли и горя накопилось в ней, что понял Анатолий: не просто пугает она. Пьяный был, а поверил и протрезвел. Оленька вещички свои и Валеркины в узел связывала не много было тогда у нее барахлишка а он на коленях за ней ползал и все по полочкам шифоньера обратно норовил разложить. И поверила ему Оля еще раз. Был в это время Валерке годик и ходила она с Наташкой на седьмом месяце.
Была еще одна большая проблема в жизни городка: по не совсем ясным причинам на целое лето всех малышей в приказном порядке увозили матери из городка подальше. Даже взрослые на первых порах не то, чтобы не догадывались, но в большей степени недооценивали ту опасность, которые несли их здоровью и даже жизням далекие разрывы, от которых дребезжала посуда и раскачивались люстры в комнатах. Это всего в нескольких десятках километрах от городка ниже по течению реки проводились наземные ядерные взрывы. Испытания осуществлялись в режиме повышенной секретности и несколько лет спустя стали проводиться не на поверхности земли, а под землей. Однако, повышенный уровень радиации, очевидно, там по-прежнему оставался, только никто его не измерял.
Начали строить для офицеров городок. Большие, как тогда казалось, дома: трех и четырехэтажные. Получили квартиру и Козловы. А когда построили в городке светлую и просторную школу в нее стали ходить дети всех возрастов. Учительский состав подобрался почти сплошь из офицерских жен.
Стала учителем математики и Ольга Павловна. Такая уж видно у нее судьба учить. Со временем и мужа выучила. Окончил он институт заочно. Со скрипом, со скрежетом зубовным, но все же получил диплом, а с ним и в командиры вышел: начальником группы стал, а потом и инженером полка.
Хорошая у вас семья, дружная, и муж у тебя добрый, говорит ее приятельница Валя Соловова, с которой они как-то особенно сблизились в последнее время, ты сама не понимаешь, какая ты счастливая!
Счастливая она, конечно, только хранится у нее среди прочих документов на самом донышке выдвижного отделения стола научный журнал, а в нем ее статья, еще студенческая, первая и единственная.
Только редко Ольга Павловна туда заглядывает. Все прошло давным-давно. Не стала Ольга Павловна ни доктором наук, ни даже кандидатом, как прочили ей преподаватели. Но хочется ей, чтобы радость открытия нового досталась ее детям больше, чем ей самой. Поэтому и приглядывается она к своим детям не только как мать материнское сердце любит слепо, но и как педагог, воспитатель.
Старший, Валерка, беспокоит ее больше. Беспокоит и радует одновременно.
Не рассчитали мы с тобой Толя, говорила она мужу о детях, одному недодали, другой передали. Думали, перерастет Валерка, немного поскладней будет. Да нет, ему уже семнадцатый пошел, а он все какой-то неуклюжий остается.
Да брось ты с ним панькаться, говорит с досадой муж о Валерке, девка он, что ли? Вон какой вымахал и учится, дай бог каждому. А ты Валерочка, Валерочка! Не пойму я тебя.
И не поймешь, ты, Толя, продолжает думать Ольга Павловна, что у парнишки душа ранимая. Это на вид он такой здоровый и толстокожий, но я-то чувствую, что придется ему обжигаться о людскую злобу и равнодушие. Сама когда-то была такая.
Ольга Павловна не могла обвинить себя в неискренности с мужем. Но были у нее мысли, которые она ему никогда не выскажет. Просто потому, что не поймет он. Разные они с ним люди. Легкий человек Анатолий Игнатьевич, простой. А давно ли был он безусым лейтенантом с глазами, как синее море, в котором утонула она без остатка?
Давно уж, только память близкая осталась. Никого другого она и не хотела бы. Ведь это она сама, а не он, его выбрала. Просто на жизнь он смотрит по-другому.
Огромные четырехмоторные самолеты, похожие издали на гигантских тараканов, распустивших свои жесткие надкрылья, ревут, сотрясая степь гулом тысячесильных двигателей. Моторы проверяют по очереди слева направо: бортинженер в кабине отводит ручку УПРТ на себя и вздрагивает, готовый сорваться с колодок самолет. Мощный вихрь срывает с площадки за самолетом гравий и комья иссохшей земли, несет в степь и тянется до самого штаба полка шлейфом пыли и катышами перекати-поля.
Семилетний мальчуган, застигнутый ревом на полдороге к самолетам, оглохший и ослепший, пытается идти вперед, машет руками, оступается в рытвинах, падает и снова встает и, наконец, упав, уже не пытается подняться. И ползет поперек поля, стараясь выбраться из узкой полосы горячего воздуха. Так он проползает вдоль строя самолетов эскадрильи, и каждый раз, едва выбравшись из одного потока, попадает в другой, потому, что накануне учений, гоняет движки вся эскадрилья.
Истерзанного, с исцарапанными о жесткую траву руками и животом, с забитыми песком волосами Анатолий Игнатьевич нашел Валерку у крайнего самолета.
Ты что здесь делаешь? напустился на него отец.
Я к тебе пришел, ты ведь сам говорил: приходи посмотреть, как я работаю, ответил, задыхаясь от слез мальчуган.
Некогда мне теперь. На «48» два «флюгера». Скоро начальство приедет. Ступай сейчас же домой вот по этой тропинке до КП. Скоро автобус будет.
Да не гони, ты его Толя, вступился за Валерку незнакомый офицер.
Саркисов!
Слушаю, товарищ капитан.
Отведи мальчонку в теплушку и включи воду. Пусть глаза хоть промоет.
Долго ждал отца Валерка, забившись в угол заросшей кустами шиповника беседки. Дежурный по эскадрилье солдат слышал доносящиеся из кустов всхлипывания, как будто скулила там бездомная собачонка. Когда поздно вечером приехала за последними людьми машина, отец отыскал Валерку крепко спящим на лавочке внутри беседки. Он не проснулся и когда Анатолий отнес его в машину. Валерка лежал на коленях у отца, прикрытый кителем и только изредка всхлипывал, и вздрагивал всем телом.
Валер, вставай, слышишь, приехали, тронул его за плечо отец, когда эскадрильская будка остановилась на пятачке, мать, наверное, нас заждалась.
С этого дня затаил Валерка вражду к самолетам отца. В кошмарных снах во время болезни зимой он заболел корью и провалялся почти два месяца, так что едва не остался на второй год снились ему ревущие чудища от горячего дыхания которых рассыпались как карточные домики здания в городке и убегали в степь перепуганные люди. С годами чувство это поутихло, но побороть окончательно свою неприязнь он так и не смог.
В детстве Валерка очень боялся воды, наверное, потому, что его дед, отец Ольги Павловны, утонул еще совсем не старым, купаясь в реке Каме и мать несколько раз рассказывала ему об этом. Ему было уже лет 10, товарищи досаждали насмешками, а отец давно оставил попытки затащить его в воду. Наконец, Валерка решился. Он выучился очень быстро и к концу лета отважился даже переплыть реку, правда, в самом безопасном месте выше пляжа, и, плывя обратно чуть не утонул от усталости, но страха у него больше не было.
С тех пор он выучился плавать как рыба, или как лягушка, во сяком случае, потому, что у него были большие руки и ноги. Даже ласт не нужно, шутила мама, и он был сильный юноша. Он не любил пляжа с его скученностью и бездельем (и стеснялся своей наготы). Одежду оставлял где-нибудь в кустах и тут же бросался в воду. Загорал только на противоположном берегу на большом лесистом острове. Несмотря на кажущееся миролюбие, река была очень коварной, с меняющимся от берега к берегу сильным течением. Иногда, попав в такую струю, после многих усилий, пловец обнаруживал, что его опять отнесло к другому берегу. Такая это была река, к которой Валерка относился, как к существу почти одушевленному.
Мартовское солнце в несколько дней сожгло снега и только кое-где, в оврагах, да под высоким берегом оставались лежать грязные слежавшиеся сугробы. Зато в городке разлились огромные лужи, подавляя своим необъятным размером, глубиной и непроходимостью. Затем, буквально за день они исчезли, как будто выполняя чью-то команду, и земля сразу сделалась сухой и теплой.
А в степь весна пришла и того раньше. Еще и снег лежал толстым слоем, а кое-где на проталинах с солнечной стороны бугров протыкали черную землю зеленые стрелки, а еще чуть позже, зацвели, закачались под весенним ласковым ветерком желтые пятачки куриной слепоты и крупные, мохнато-лиловые с желтым крестом тычинок подснежники. Немного погодя, кустиками, по 5-6 стеблей, иногда не к месту, на самой тропинке расцвели элегантные ирисы. Их сменило цветение ковыля расстелились по ветру белые гривы невиданных лошадей.
На реке прошел ледоход. Два дня тяжко вздыхали и лопались льдины, ломали кусты и обдирали кору, наползая на черные стволы тополей. Потом вода спала, посветлела и начала потихоньку согреваться. Купальный сезон Валерка открыл в средине мая, а в конце месяца уже рисковал переплывать на остров. Он мог пробыть под водой больше минуты и за это время переплыть почти полреки.
Нынешняя весна казалась ему особенной, не похожей на все остальные. Вернувшись домой, он забрасывал тетрадки с учебниками и отправлялся в степь. Далеко, куда глаза глядят. И так любо казалось ему это раздолье, так весело пел где-то в вышине жаворонок, и так ласково светило солнце, что он чувствовал себя вполне и до конца счастливым.
Иногда он ложился на какой-нибудь пригретый холмик, закидывал руки за голову, смотрел в небо и думал, думал, думал. Домой он возвращался под вечер, с обветренными губами, загоревший не меньше отца, держа в руках неизменный букетик цветов и полный какими-то своими, неведомыми никому мыслями.
Днем ничего не происходило, а по ночам он начал видеть странные сны. И в ту ночь он видел сон. Чудесный. Какие бывают только в юности. Видел цветущий луг, зеленый, поющий, свежий, каких не бывает здесь даже весной. Трава высокая, и такая мягкая мягкая, лежишь на ней, будто на ковре. Удивительно это: спать и видеть себя спящим. А потом проснуться и задохнуться от радости, увидев склонившееся над тобой родное лицо. Ее глаза, шепчущие губы, ее волосы, а потом бежать за ней, едва касаясь земли, и видеть, как она оборачивается, смеется и бросает в тебя головки ромашек. Счастье.
Вдруг пахнуло холодом, это обрыв, а внизу далеко далеко река.
Что ты делаешь?
Она отталкивается, прыгает, и опять близко ее глаза. Испуг. Отчаяние, а потом сумасшедшая надежда дотянуться до нее и спасти.
Я лечу, я догоняю тебя у самой воды и взмываю вверх. Оказывается, я умею летать! Милая, мы уже высоко над землей. Посмотри: где-то там, далеко река и обрыв с которого мы прыгали, и луг, и роща, и крыши домов. Мы летим с тобой, как птицы, большие красивые птицы. Мы возьмемся за руки и будем лететь долго долго в синем небе, под ясным солнцем. Ведь это наш дом, вся Земля это наш Дом!
Валерка проснулся и слезы еще не успели высохнуть на его щеках.
Каждое утро они слышали шум падающей воды множества фонтанчиков, бьющих из отверстий в трубах, которые в видимом беспорядке проложены здесь вдоль домов и аллей. С этими струйками воды в самую жару любили играть малыши. Они ловили тяжелые теплые капли и умывали ими свои серьезные рожицы. Насытившаяся влагой за короткую летнюю ночь земля собирала маленькие лужицы на земле и на асфальте.
Утром мать с Наташей отправились на пляж, а Валерка остался дома и завтракал, по обыкновению с книжкой. В дверь позвонили. Думая, что это вернулась за какой-то надобностью сестра, он пошел открывать. На пороге стояла незнакомая девушка лет 14-15 тоненькая и высокая, чуть только пониже его самого. Длинные до плеч каштановые волосы были небрежно сколоты на затылке хвостиком. Розовые губки подрагивали, а выражение серых глаз было такое грустное, что Валерка готов был биться об заклад: она недавно плакала.
«Здравствуй, я видел тебя во сне. Ты помнишь? Мы летали с тобой над лугом. Ты плакала? Почему у тебя такие глаза?»
Она ничего не помнила.
Девушка была в коротеньком пляжном халатике и стоптанных вельветовых тапочках на босу ногу. Странно, что Валерка обычно так мало обращавший внимания на Наташкиных подруг, успел ее разглядеть так подробно. Увидев незнакомого парня, девушка вспыхнула от смущения, попробовала придать независимое выражение лица, но только улыбнулась немного жалобно.
Здравствуйте, сказал он, тоже улыбнувшись вам кого?
Мне Ольгу Павловну, пожалуйста. Ведь это квартира Козловых?
Да, но мамы нет дома. Она на пляже. Хотите я проведу к ней?
Ему вдруг захотелось сделать что-то приятное этой милой девушке.
Нет, спасибо, я найду сама. Вы только расскажите, как ее найти.
О, это очень просто. Спускайтесь на пляж по каменной лестнице. Еще сверху вы увидите, как кто-то прыгает с обручем это моя сестра. Мама будет рядом.
Он замолчал и теперь они просто стояли друг напротив друга и улыбались. И оттого, что она вся была такая светлая и лучистая в своем светло-зеленом халатике, и улыбка у нее была уже не грустная и даже от того, что между открывшимися в улыбке передними зубами была приметная щелочка, которая совсем не портила ее, а, наоборот, казалась Валерке особенно трогательной, у него весь день потом было удивительно праздничное настроение и все у него получалось.
Ой, я пойду, спасибо вам! спохватившись проговорила девушка и лицо ее снова приняло озабоченное выражение.
Ну, что вы, не за что, стараясь быть как можно более солидным, проговорил Валерка, затворил дверь, а потом, потеряв всякую солидность в два прыжка добежал в комнату родителей, для того, чтобы осмотреть, как она будет идти через весь двор.
Когда через пару дней снова раздался звонок и отворившая дверь Наташка повела кого-то в свою комнату, сердце Валерки испуганно и радостно забилось. Сомнений быть не могло: он узнал ее голос. В прихожей рядом с изящными туфельками сестры стояли знакомые тапочки. Он постучал в дверь и на удивленное «Да!» сестры вошел.
Здравствуйте, он мучительно подыскивал слова, вы нашли тогда маму?
Да, нашла. Здравствуй, она привстала с дивана, протянула руку и посмотрела ему в глаза, меня зовут Таня.
От этого взгляда у него замерло все внутри и, пожимая руку, он проговорил скороговоркой:
Валерка.
В ответ раздался ехидный смешок сестры, который еще больше смутил его.
Это мой старший брат Валерий Анатольевич, но вы как будто уже знакомы?
Наташа достала из тумбочки и положила на стол стопку журналов мод в ярких обложках.
Вот что я тебе хотела показать.
Девочки склонились над столом, а Валерка, чувствуя себя лишним, убрался в свою берлогу. Постепенно к нему вернулось бодрое расположение духа, но читать он уже не мог. Сидел прислушиваясь к тому, что делалось в соседней комнате. А оттуда доносились смешки, негромкий разговор потом послышался стук в стену.