09.01.1991 Лори. Дневник
Я сегодня поняла одну вещь. Я не чувствую себя, не осознаю ценность своей личности, не вижу своих талантов, качеств или недостатков. Хотя нет, один недостаток я знаю слабость. Вот и все.
Я вчера порезала руку уголком книги. Снова попыталась почувствовать то, что чувствовала до всего этого. Но ничего, кроме боли. Причем душевной. Вся моя история, вся эта история Как будто не моя. Я слышала ее столько раз, но нет, она не моя. Мне теперь кажется, что я вижу себя со стороны. Смотрю в зеркало и думаю: «Вот это Лори Бирн, там, в зеркале». Касаюсь своего лица и понимаю: «А это то, что даже не имеет имени».
Он, конечно, вчера приходил опять. Мне все равно. Я даже не стала реагировать, как сидела на окне, так и сидела. Он ничего не сделал, просто посмотрел. А потом вдруг заявил: «Напиши на меня жалобу, в конце концов! Иди, расскажи сестрам. Сделай уже что-нибудь!»
А я сказала, что это бессмысленно.
«Бессмысленно молчать, Лори».
И ушел. Это был так странно. Даже не подошел ближе. Я не чувствую, что способна с этим справляться. Внутри чувствую, как отпустила все руки помощи и сейчас нахожусь в нигде и плыву в никуда. Все мое существо сжимается до размеров песчинки, если он появляется рядом. Если раньше это был, как он говорил, трепет, то сейчас это дрожь. Я не знаю, как довел он меня до такого состояния, но я совершенно уверена, что сильнее болит не тело, а душа, и боль эта заполняет все, вплоть до последней мысли в глубине разума. И отравляет все здоровое, желание жить, желание смеяться. Легкие как будто заполняются дымом, но это не табак, это моя боль, серая, вязкая, оседающая в ребрах и не дающая вздохнуть. Боже, я все потеряла. И не вижу, что кто-то действительно готов помочь. Только потанцевать на развалинах, как он.
13.01.1991 Лори
Да, правда. Никому не пожелаешь. Бедная девочка.
Стройная темноволосая женщина сорока лет с яркой розовой помадой и не застегнутым белым поварским халатом неспешно помешивает суп в огромной алюминиевой кастрюле. Собранные черной заколкой волосы так и норовят сорваться вниз, но она то и дело заправляет пряди за уши.
А мне кажется, врет она все. Да и посмотри на нее: тихая, как мышь. Она только и делает, что слушает. Слушает, слушает, чтобы насочинять поправдивее. Я так считаю.
Черноволосая женщина достает полную поварешку и принимается ждать, наблюдая за паром.
Ну и злая ты, Лили. Молчит эта девочка от страха. Ты знаешь, что у нее на теле? Нет. А я слышала и точно знаю, что это правда. Полиция тоже не спешит с выводами, однако версию побега уже давно отмела. Уж мой Кристофер врать не станет, вторая женщина, чуть старше и полнее, облокотившись на стол и закинув ногу на ногу, довольно улыбается, как будто упоминание мужа может придать любому диалогу особой пафосности. Ей кажется, будто она и сама уже давно стала частью его важной работы и будто бы может знать куда больше, чем все вокруг.
На плите в другой стороне кухни закипает чайник.
Лили откладывает в сторону поварешку, так и не попробовав суп, кидает в кастрюлу с десяток лавровых листов, вытирает руки и обращается к подруге:
Я скажу ей. А ты помешаешь тут пару минуток, ладно?
Не дождавшись ответа, Лили выдвигается к выходу и попутно прихорашивается, то поправляя прическу, то как-то не так сидящий на ней халат. Она застегивает пуговицы и открывает дверь в коридор. Лори сидит у окна, забравшись на стул с ногами, и читает. А может быть, просто делает вид.
Лори, милая, чайник вскипел.
Лори откладывает книгу на подоконник и подхватывает пальцем белую чашку.
За женщиной в кухню она заходит молча. И в том же молчании наливает кипяток. Сплетни, действительно, неуместны в присутствии их главной героини.
Тебе сахар нужен?
Нет, спасибо.
Лори медленно разворачивается, стараясь не расплескать кипяток. Слышала она эти разговоры или нет, мысли ее сейчас заняты совсем другим, а потому задерживаться здесь без надобности она не будет.
Спасибо за чайник, она улыбается и скрывается в темноте коридора.
Не за что, приходи еще.
Теперь Лори напряженнее обхватывает чашку, покуда все ближе подходит к конечной цели. Она ступает бесшумно и плавно. За окном погода давно стоит холодной. Этот холод успел содрать последние листья с деревьев и ветром вылизал последние краски на земле. По утрам, уже без особых случаев, на земле тихо потрескивает иней, а вдалеке молоком разливался густой туман. И теперь Лори все же приходится пользоваться гардеробом, поскольку январский холод ее любимая пора. Теперь гораздо больше времени она проводит на улице, в парке или закрытой беседке, где стекла никто не мыл еще, наверное, с девятнадцатого века. Они кажутся тонкими и держатся будто на одних только замерзших побегах, окутавших их снаружи. Это место имеет свою магию и когда то было другим миром, еще сто лет назад абсолютно автономным. Но со временем все больше подчинялось ходу времени и законам, и вот теперь территория постепенно пустеет. Сестринский дом практически заброшен, ферму закрыли еще в конце шестидесятых, да и общее количество как больных, так и персонала вместе взятых сейчас уже не превышает полутора тысяч человек. Вся эта отрешенность Лори безумно приходится по душе. Ей кажется, что в таком месте ее мало кто сможет найти, ведь она на фоне выцветших на солнце досок, сваленных деревянных стульев и грязных стекол стала практически своей.
И вот сейчас она снова подумывает о том, чтобы вновь отправиться в беседку, но сперва все-таки нужно донести чай. Она минует бледно-желтый коридор с синими полосами вдоль стен и сворачивает в левое крыло. Здесь тихо. На посту никого нет, только свет и телевизор, оставленные включенными без надобности. Лори стучится в нужную дверь.
Да, войдите.
Она обхватывает чашку двумя руками и робко переступает порог.
Лори, здравствуй, Питер дарит ей широкую мимолетную улыбку, промелькнувшую на лице, будто солнечный блик, и тут же снова склоняется над какими-то бумагами. Тебя что-то беспокоит?
Нет. Я Просто принесла вам чай. Без сахара, как вы любите, она поджимает губы и вцепляется пальцами в чашку. Ей кажется невероятным подвигом этот маленький знак внимания.
Питер перелистывает страницу журнала и продолжает письмо.
Что ж, в таком случае можешь поставить на стол. Это очень мило с твоей стороны, спасибо.
Его голос звучит тихо, то и дело подрывается ходом параллельных мыслей в голове.
Лори ставит чашку на край стола. Затем выпрямляется, сцепив пальцы рук перед собой, и молча замирает перед столом.
И поначалу никого это не смущает, все будто идет своим чередом. И лишь через несколько секунд Питер отрывает взгляд от бумаги и, на мгновение прищурившись, смотрит на девушку. Несколько секунд он тратит на то, чтобы заглянуть ей в глаза, и еще пару на то, чтобы окинуть ее сверху донизу. Затем снова вернувшись к глазам, он поправляет коричневый галстук, откладывает в сторону ручку и смыкает руки в замок.
Что-то еще? он беспрекословно цепляется за ее взгляд, а она в ответ его отводит.
Слов у нее не находится вовсе. Что-то еще у нее определенно есть, вот только что это такое, она и сама не успела толком понять.
Нет. Только чай.
Виснет пауза. Питер берет чашку и делает глоток прямо с пакетиком и ложкой.
Если это все, Лори, тогда ты можешь идти. Спасибо тебе еще раз за прекрасный чай.
Лори опускает голову, стараясь скрыть улыбку.
Конечно.
Она все так же невесомо направляется к двери, как вдруг голос позади останавливает:
И, да. Заскочи ко мне сегодня к вечеру, хорошо?
Конечно.
Лори закрывает дверь за спиной. Вот и все.
«Все-таки не могу я просто уйти, да?»
14.01.1991 Лори. Дневник
Вчера, после того как Питер ушел (он забегал буквально на секунду, чтобы спросить, как я себя чувствую после таблеток), я почувствовала что-то непривычное в груди. Этакий комок воодушевления, способный пробудить разум и чувства, которые у меня спят уже давно. Причем совершенно физический комок отчего-то так легко было дышать и мыслить. Словно место между ребер занимает пушистый кот. Так тепло. Хотя и причин особых на то не было. Я вдруг подумала, что для меня мало того, что люди обычно называют жизнью. Я смотрю на Питера и понимаю, что он не счастливый человек. А мог бы быть им, я уверена. Я, конечно, тоже не пример искрометного счастья, но его грустные глаза что-то во мне задевают. Я бы хотела сделать его хоть чуточку счастливее Все, что он делает для меня и для всех людей, нуждающихся в помощи Каждый день он приходит сюда, проходит мимо заброшеного корпуса, открывает кабинет, здоровается с сестрами и снова садится за бумажную работу и ведет прием. Второе, конечно, куда интереснее, но в основном расстройства тут граничат с однообразием и списком других причин, по которым здесь можно оказаться.
Но разве ему не мало этого? Я не понимаю, где ему в этом сером потоке искать счастье. Но все равно хочу сделать этого человека счастливым, потому что он этого заслуживает.
18.01.1991 Питер
Пейзаж за спиной доктора Фаррелла день ото дня блекнет. Лори присматривается к небу и снова находит неопределенные серые оттенки. Новые, уже не те, что вчера. Погода хоть и однообразна, но тем не менее ни разу не повторяет вчерашних отблесков в точности. Когда небо совсем давит, ей хочется только молчать, как будто это молчание опора, задерживающая над головой страшный ливень из мыслей.
Ты сегодня совсем тихая. Тебя что-то беспокоит?
Нет Точнее, все как обычно, но чувствую я себя нормально.
Лори тут же опускает голову, мысленно ругая себя за слово, произнесенное раньше мысли. Она заправляет волосы за ухо и переводит взгляд на письменный стол, туда, где с глазами доктора Фаррелла встретиться не получится.
Рад это слышать. Я хотел бы предложить тебе кое-что. Групповую терапию, слышала о такой?
То есть с вами мы видеться больше не будем?
Слова снова срываются с ее губ как будто без разрешения, а сердце вдруг становится тяжелой обузой.
Нет, это не так. Такой метод мог бы быть скорее дополнением к нашим встречам.
Я не уверена, что мне будет комфортно что-то обсуждать в кругу незнакомых людей. Вряд ли проблемы у нас будут схожими. Я не привыкла делиться
Тем не менее попробуй хотя бы раз. Мисс Блейк, разумеется, будет в курсе нашего текущего прогресса. Никто в круге не намерен быть причиной чужих отрицательных эмоций. Если поймешь, что это точно не твое, просто скажи мне, и мы поищем другие варианты. Понимаешь ли, мало что изменится, если ты и дальше будешь держать все под замком. Ты не одна. Ни в коем случае. И мы все здесь готовы тебе помочь.
После короткой паузы Питер открывает один из ящиков стола и достает пожелтевшую газету.
Ты знакома с творчеством Эндрю Уайета?
Нет, даже не слышала.
Лори отрицательно мотает головой и с интересом наблюдает за тем, как газета в его руках увеличивается в размерах. Питер небрежно пролистывает страницы и мнет уголки, стремясь добраться до нужной статьи. Газета шуршит и мнется, опадая на руки, и Лори, опустив глаза, тихо умиляется. Она слышит, как по кабинету разносится аромат старой бумаги, сладковатый и мягкий, а Питер наконец-то находит нужную статью. Он приподнимается и протягивает ей газету.
Вот, посмотри. Ты говорила, что рисуешь, и я подумал, что тебе это может быть интересно. Картина под названием «Мир Кристины», сверху, прямо под заголовком.
Лори подносит к себе газету и вглядывается в зерно старой печати. На картине изображена девушка, сидящая в поле, вдалеке обветшалая ферма, вероятно, место, куда она стремится, но расстояние все еще велико.
Что скажешь?
Красивая Все детали между собой объеденены какой-то меланхолией И даже эта девушка. Хотя поза у нее достаточно странная, она как будто замерла, чтобы совершить какое-то движение. Она хочет вернуться домой?..
Питер огибает рабочий стол и, прислонившись к нему с обратной стороны, складывает руки на груди.
Знаю, качество печати оставляет желать лучшего, да и газета эта уже очень старая. Женщине на картине пятьдесят лет, и она парализована, не может ходить.
Неужели рядом нет никого, кто помог бы ей добраться до дома?
Лори снова вглядывается в изображение. Теперь картина воспринимается совсем иначе: от меланхолии не остается и следа. Она как будто перерастает в чувство безысходности.
Вовсе нет. Этой женщине не нужна помощь. Ее стремление к жизни и вдохновило художника на этот шедевр. Многие сочтут ее борьбу безнадежной, но ее вера в себя непоколебима. Статья внизу как раз об этом. Эта женщина ограничена физически, но ее дух настолько силен, что им можно только восхищаться. Что бы ни говорили вокруг, она живет и не собирается отступать.
В кабинете виснет тишина. Лори никак не может отороваться от изображения, ведь то, что сейчас сказал Питер, ее глубоко поразило. Внутри нее как будто борются две стороны та, что хотела верить в меланхолию, и та, что до молчания поражена истинным посылом.
А, может быть, она не только на картины смотрит совсем иначе?
14.05.1984 Лори
«Так что морг еще пока не светит, можешь даже не переживать. Надеюсь, на выходных смогу выбраться. Пока все только знакомятся, а в целом место очень даже ничего, большой город. Ты ведь знаешь, я раньше никогда здесь не был. Нам с тобой определенно стоит тут побывать. С телефоном проблемно, возможно, что не часто получится созваниваться.
А что там у тебя? Надеюсь, миссис Грин не очень злится. Так неудобно получилось. Если она все еще хочет что-то знать передашь ей мои извинения? А при ближайшей возможности я загляну к ней лично!!! Как твой доклад? И как запястье? Вообще-то не могу здесь долго без тебя. Соскучился по твоим рукам, да и улыбки тоже не хватает. Я, кстати, фотографию уже повесил. В общем, жду ответа, пиши. Люблю тебя».
А я не знала, что он хотел стать врачом Так почему не вышло? Лори откладывает очередное прочтенное письмо в правую сторону коробки и тянется к левой.
Она сидит прямо на полу рядом с кроватью матери, облокотившись на мамины ноги и стараясь не убирать с них одной руки. Перед ней плетеный ящик со стопками писем, по годам перевязанными бичевкой и лентами.
Она распускает очередную синюю ленточку, достает небольшой клочок бумаги с надписью «1965» и вытягивает первый конверт. Норма тихо смеется, все еще стараясь обдумать ответ. Она смотрит в потолок над собой. На ее лице возникает то улыбка, то безразличие вместе с едва заметным поблескиванием в глазах.
Он сказал, что его это просто перестало интересовать. Он Вообще, он часто передумывал, знаешь. Ну, прямо как сейчас Но о том периоде он говорить не любит.
Она говорит плавно, речь ее льется, объединяясь с тихим тиканьем старых часов на стене.
Сказал, машины интереснее детей.
Лори смеется. Да, это действительно так похоже на ее отца. Машины и в самом деле ему куда более интересны, чем она сама с матерью.
За окном катаются на велосипедах дети, бесцельно нажимая на звонки и распугивая птиц. Яркое теплое солнце струится через кремовую занавеску, оформленную под кружево, и оставляет на полу причудливые тени. Здесь так светло, здесь так тепло.
Нет! Подожди Норма интуитивно машет рукой, хватая дочь за запястье, и отрывает от чтения. Она кашляет, это еще один приступ. Лори вскакивает с пола и хватает с прикроватной тумбочки пустой стакан. Ей не впервые, но каждый раз руки трясутся так, что стаканы, ложки, вилки и тарелки приходится носить по очереди и двумя руками. Каждый раз она думает о том, что этот приступ может оказаться последним, а слово, которое она только что успела сказать, прощальным.
Лори не без усилий сдерживает слезы, зная прекрасно, что ни в коем случае не должна этим усугублять состояние матери. Она быстро находит нужные лекарства, ей это уже не составляет труда. В стакан с водой она добавляет что-то еще, отмеренное в специальном стаканчике. Она делает все это быстро, как и следует, и возвращается в спальню. Все той же дрожащей рукой протягивает стакан матери, другой приподнимая ее голову.
Выпей.
Лори забирает пустой стакан, поправляет подушку и плавно опускает голову матери.
Тебе нужно поспать. Ты с этого уснешь ненадолго, она поправляет одеяло. Подходит к окнам. Шторы лучше занавесить?
Мне нет разницы, Лори. Я просила тебя не давать мне этого.
Лори закрывает глаза и задергивает тяжелые шторы по одной.
Так прописал врач, я не могу
Мне что с ним, что без него, моя милая Я так устала.
Лори отворачивается от матери, желая скрыть глаза Она поправляет волосы за спиной, совершенно бессмысленно, но надеется на то, что так сможет сдержать слезы. Глубокий вдох, закрывает глаза, выдыхает.