Да, я это, Мистер Брекстон
Не стоит, Мистер Уайт, всё также убийственно спокойно перебил его хозяин, присаживайтесь. Мы с вами достаточно знакомы, пусть и заочно, это нисколько не умоляет того факта, как вы делаете свою работу, и более того, что благодаря ей, вы, Мистер Уайт свободно, без сложностей и проволочек делаете и себе же карьеру. Хотите спросить: Какую ещё карьеру? Джон изо всех сил пытался не показывать волнение, но всё же, он временами мешкался и непроизвольно выдавал себя. Волнение иногда очень заметно проступало на его уже мало тощем лице, вижу, вижу, вопросов у вас много, но ни к чему они, поверьте. Вы, Мистер Уайт, несколько лет руководили лабораторией и имели неплохой административный сан при одном из университетов Кембриджа. Да, вы следили за порядком на кафедре математики и оптики, отбирали окружение близ профессора Исаака Ньютона, заботились, можно даже сказать о нём, и обо всём этом вы лично мне докладывали в письме. Так, Мистер Уайт? Я всё верно говорю?
Д-да, всё верно, всё так и было, моргал он и слегка заикался, но вот
Подождите Мистер Уайт, расслабленно, с лёгкой тактичной улыбкой он остановил его пыл. Мистер Брэкстон, словно бы таинственный бриз, вновь приглашал его приветливой рукой к двери, давайте пройдёмся, Мистер Уайт, здесь есть чудесная аллея, Мистер Уайт, вы человек науки, много знаете, пусть местами вы и пронизаны административной нитью, но поверьте, именно эту сторону, именно это качество мы в вас и замечаем. И так как вы человек науки, на счёт неё же я с вами и хочу говорить. Здесь хорошо, тихо, а звёздной ночью, знаете ли, я могу более часа стоять на балконе и наедине с мыслями лицезреть эту бесконечность. Вы пробовали Мистер Уайт смотреть в тот зеркальный телескоп, что изобрёл Сэр Ньютон?
Однажды! вспыхнул Джон, не стыдясь ничуть детского задора, но тут же, был он перебит. Каждый очередной вопрос, что парировал Мистер Брэкстон, был настолько краток и малозначителен, словно бы он был риторическим. В тот промежуток времени, Джону попросту было невозможно вставить какой-то свой, более ли менее, развёрнутый ответ, не говоря уже о размышлениях.
И глядя на всё, то великолепие, я, Джон, знаете, к какому выводу подошёл? Беря во внимание именно научную сторону этого мира, к какому сравнению я склонился? Не знаете? А я вам расскажу, до чего же всё так завуалировано и скрытно, казалось Джону. Он всё терзался мыслями и гипотезами на счёт важности речей этого Мистера, но атмосфера их беседы, их неспешной прогулки по цветущей аллее была настолько непринуждённой, что Джон, сквозь растерянность всё же пытался хоть как-то уловить, пусть и частично, весь тот посыл намерений этого загадочного Мистера Брэкстон. Он говорил много о серьёзных вещах со знанием дела, небо, Джон, ну, вы и сами знаете, оно настолько разно и безгранично, что вполне сопоставимо, в философском, конечно, смысле, с нашим миром. Нет, конечно, я не говорю сейчас о банальном восприятии всей той обширности и красоты нашего неба, нет. Я имею ввиду, разность всех тех изученных и ещё пока нет космических показателей, а их, вы это гораздо лучше меня знаете, их, этих показателей огромное подвижное множество. Движения, массы, орбиты, светимость, скорость, дальность, функциональность, наконец!
А вы это, Джона аж перекосило от услышанного. Он впервые слышит подобное вне кафедры.
Да, знаю, знаю, Мистер Уайт, вы удивлены, как я погляжу? Не стоит, я много что знаю! в той же манере, он слегка осадил явно заметную топорность Джона, коснувшись его отнюдь не враждебным взглядом, так вот, Мистер Уайт, вернёмся к небу? Вот смотрите, при изучении, эти объекты все имеют свои показатели и задачи, и самое главное, большинство друг от друга они не зависят. Более того, если бы они, эти космические объекты имели некую схожесть с нашим сознанием, то они, наверняка, бы даже и не знали о существовании прочих им же подобных объектов. Стало быть, величины этих условно обозначенных сознаний, нашего и того небесного, они попросту несоизмеримы. Но при этом каждый, наблюдаемый нами и вовек недосягаемый объект, он в отдельности, в себе несёт, опять же, несоизмеримую кладезь информации, как о себе, так, возможно, и о нас, помимо, разумеется, каких-то общих, нужных и попутных знаний. К чему собственно вся эта преамбула? Думаю, на счёт моих космических взглядов, вы со мной согласны? Ведь каждый изучаемый дюйм несёт что-то своё?
Ну, это-то да.., но вот
Вот и замечательно, Джон! Люблю, когда все со всем согласны! Джон недоумевал, но уже не так явно выказывал то что, как у него это всё гармонично выходит. Вроде как перебил, причём сделал это поперёк и бесцеремонно, но каждый раз это звучит и выглядит, будто так и должно тому быть, и местами, Джон даже начинал чувствовать себя виноватым. Они продолжали свой шаг, неспешно за беседой повторяя изгиб цветущей тропы, по сути то, Мистер Уайт, миру, в обобщённом смысле этого слова, ему по сути плевать, миру без разницы о чём там думает каждый объект в отдельности. Важна система. И опять же обобщённо, в небе она зовётся Солнечной. Солнечной системой и никак иначе. Вы не задумывались по этому поводу? Но опять же, я не к этому веду! Вот люди они же, как основа, без людей любая система не может существовать. Вы согласны, Мистер Джон? А вот учёные люди, те кто буром ведёт систему или даже целый свод систем, они, эти учёные, они словно бы как те объекты, и им, по сути, им точно также безразличен сам фарватер, сама цель, им куда более интересен сам процесс.
А тут я с вами поспорю, адаптировался Джон, вот вы говорите, цель не важна, а как же цель новых открытий?
То-то же! мягко, но резко обрезал его Мистер Брэкстон, замедляя ход, оглянитесь, Мистер Уайт! в его тоне появилась лёгкая довлеющая нотка. Джон послушно оглянулся, затем снова и снова, ускоряясь, он уже слегка панически вертел головой, хлопал глазами, и испуганно ничего не мог понять, вы снова удивлены Мистер Уайт? перед его глазами красовался всё тот же дом в вечерних лучах солнца. Хотя всё, то время, Джон это безошибочно помнил, ноги шли исключительно от этого дома, да и время никак не могло так незаметно скользнуть, причём, намного вперёд.
Но позвольте, ошеломлённый, он распалился в недоумении.
Какова бы ни была бы ваша версия, Мистер Уайт: дорожки ли кривые, магические ли лабиринты нас вновь незаметно привели к истоку, а может термиты набежали и пока мы прогуливались, они тут на другой стороне построили точную копию усадьбы, или же ещё что-нибудь забавное всё это, любая ваша версия, как ни странно, будет верна. Идёмте в дом.
Вещал бы кто другой подобные шутки они бы непременно, едва ли на излёте имели бы привкус какой-то ядовитой издёвки, но эта шутка, во-первых, вылетела из уст отнюдь не чужих, а во-вторых, Джону она показалась действительно смешной, пусть и с обозом неведомых тайн. Он налегке вошёл в дом, затем также в кабинет. На столе в одиночестве их уже дожидался серебряный поднос с чайным набором, и всё это снова происходило в отсутствии хоть какого-либо намёка на существование в этом доме прислуги, словно бы по велению мысли, по действию теней всё само складывалось ровно, поэтапно и в срок. И к тому же, Джон был уже настолько вовлечён в сети мягкой, уверенной харизмы этого, до нельзя, комфортного и глубокого Мистера, что он вмиг позабыл все те, едва ли минувшие сомнения и нестыковки, что ещё совсем недавно с небывалым размахом возникали у него в сознании.
Присаживайтесь, Мистер Джон. Для чего собственно, всё, то время я склонял вашу форму восприятия основ к такой некой абстрактной модели? Джон, было только хотел обижено провозгласить, что это было лишнее, что он как ни как учёный, магистр вообще-то, и подобные мыслеформы он сечёт на раз-два, но как всегда из уст деловитого собеседника вовремя пали аргументы, здесь схожесть, Мистер Уайт, как и в случае с Мисс Молли, с лёгким прищуром говорил он, наслаждаясь очередной шоковой реакцией этого магистра, абстракция, это же ведь дело такое. Вы же знакомы с такими объяснениями, не правда ли? Это когда вы тщетно всё пытались объяснить беспечной Молли, намекнуть ей, и на языке цифр, и на языке природы, что свет наш состоит из спектра семи разных цветов, много было абстрактных попыток с вашей стороны, но для главного, я так понимаю, слов вы не нашли.
А откуда? Про Молли то откуда? А зачем? Почему? Джон и кипел и горел и стыл единовременно, но произнести, как и прежде, толком ничего и не мог.
Хорошо, Мистер Уайт, перейдём к главному, к кульминации, так сказать, дня сегодняшнего. Вы пейте, пейте, чай особенный. Уверяю, такого чая вы более нигде не испробуете! с серьёзным, но невероятно добродушным лицом, с улыбкой говорил хозяин, не покидая своего массивного кресла. Он немного повернулся и принялся выкладывать на стол какие-то бумаги из бюро. А чай был действительно необычный и притягательно вкусный, а главное, утоляющий несоразмерно волнительную сушь во рту у Джона, документы, документы. Наука, Мистер Уайт, а также пребывающие в ней гении они, причём каждый со своим пропорционально процентным отличием, говоря вашим языком, они все, как один, видят мир несколько иначе, нежели обычное множество людей. Мир, как вам известно, он очень похож на бриллиант, смотришь издали всё просто, а глядишь ближе он многогранен, с множеством искажающих линий. Вот и в мире нет ничего одинакового, всё зависит от точки сборки, от точки взгляда, от угла зрения и восприятия. И учёный, тот или иной редкий гений, он, как правило, глубок и остёр, но при этом он видит весьма ограниченно. И как тот космический объект, этот человек, в своей научной стезе, он видит, знает, познаёт, но он совершенно автономен в социальном, политическом, экономическом и прочем мире. Понимаете меня, Мистер Уайт?
Да, да, не до конца, но понимаю! испуганно выдавил из себя Джон. В то время, когда его разум внутри кричал: «Я ни черта не понимаю! Причём тут Молли и планеты, а главное, политика тут-то причём?».
Мистер Уайт, вы достаточно продолжительный, а главное, весьма непростой период времени находились рядом с Мистером Ньютоном, он безусловно талантливый учёный и право, не хотелось бы вмешиваться в его свободу мысли, так как мыслит этот человек, а точнее как видит мир на бриллиантовом примере, он весьма нестандартно и интересно, пусть порой наивно и внезапно, зато продуктивно и очень глубоко. На сегодняшний день перестала существовать некая стабильность, что вполне логично, ведь статичность это удел кристаллов, а человек существо, развивающееся несколько в иных временных рамок и его жизнь, мышление, взгляды, они подвластны изменениям. После утраты и Первого Секретаря и Мистера Барроу некоторые информационные каналы остались открытыми, что может перерасти в опасность. Как вы и писали, что Мистер Исаак Ньютон в последний год, совместно со своим новоиспечённым преданным студентом усердно принялся изучать алхимию.
Да, зовут этого студента Монтегю. Но я не совсем понимаю
Ну, смотрите, раньше любой прорыв Мистера Ньютона проходил ряд проверок, и не всегда научного характера были те проверки, а скорее больше королевского уровня, в результате чего, те или иные его открытия выходили в свет, а чуть позже, соответственно, они обретали уже и экономический оборот. А сейчас совершать и контролировать всю эту калибровку некому.
А Мистер Гук? Он же сейчас Председатель Королевского Сообщества!
Гук, тот вздохнул, Мистер Гук хорош в других организаторских отраслях, но именно заменить старика Мистера Олденбурга он ну никак не может. Вообще само понятие заменить человека, оно настолько бездарно, что если таковая замена всё же случается, то по итогу её адаптации она, разрушая свои горизонты, за собой тянет на дно ещё и всю систему целиком, попутно усиленно поедая финансовую, и прочие, некогда состоявшиеся части. Заменить можно идентичную деталь, и то износ и амортизацию оставшихся деталей попросту невозможно рассчитать до подлинного конца, дабы завести механизм сразу, без времени на притирку. И это всего лишь механизм, детали, а тут человек, и высокое государственное положение. И стало быть теперь, вместе с Мистером Робертом Гуком, будет поэтапно меняться вся система, в том числе и порядок легализации всех научных открытий. Мистер Гук, как вам известно, он не совсем приятельствует с вашим профессором, так сказать. Мистер Роберт Гук человек весьма социальный и с головой он редко уходит в какую-либо одну точку, несмотря на то, что на ряду со многими, он также умён и талантлив. Но суть даже не в этом, так уж повелось, что умы Оксфорда не особо жалуют вашего, не менее учёного брата из Кембриджа, что ж, традиции есть традиции.
Да, да, Мистер Брэкстон, вы снова правы! активировался Джон и принялся кивать головой и поджимать губы, самостоятельно, малость неумело, подливая себе чай.
А вы же ведь Мистер Джон когда-то так хотели подарить своему профессору, вероятно, в знак уважения те замечательные каминные часы. Помните? Хотели, но так и не решились подарить, Мистер Брэкстон немного оттягивал слова, делая меж ними едва ли заметные, язвительные паузы. Джон, прекрасно зная свой былой огрех, но совершенно не понимая откуда об этом ему известно, заметно покраснел, и особенно, наверное, изнутри, но, тем не менее, виду не подал.
Какие ещё часы? Что-то не припоминаю
Те часы, Мистер Джон, которые к счастью вы не подарили Мистеру Ньютону, к которым, в свою очередь, к этому новшеству в механизме приложил руку тот самый неприязненный Мистер Роберт Гук. И вы знали об этом, но всё же приобрели эти пружинные часики. Кстати, исправно ли они идут?
Спасибо. Да, идут. Хорошо идут, и снова секунды, внезапно павшие в вечность, застыли пред глазами Джона картинкой, в которой лёгкая улыбка и таинственный прищур Мистера Брэкстон пронизывают его буквально насквозь. Но тут же, в противовес пропасти на зелень сукна пали гербовые документы.
Мистер Уайт, вы назначены на должность второго Секретаря казначейства Кембриджширского графства, а также, вы вхожи теперь в совет комиссаров по делам финансирования новых экспериментальных отраслей, рождённых непосредственно в университетах Кембридж сити.
А это, гх, м, это я как? А.., в суете он аж запыхался на месте, и понёс что-то сплошь нечленораздельные. И пока Мистер Брэкстон провожал его до вновь возникшей волшебным образом изящной кареты, Джон всё, то время неторопливого шага, продолжал пребывать в некотором пьянеющем отупении.
Давайте, Мистер Уайт, доделывайте свои дела в Лондоне, отдохните заодно, а после, по возвращению в Кембридж, там вас будут ожидать перемены.
А как там, что? Я же это, я же не в курсе дел административных?
По всем рабочим вопросам вас проинструктируют, не переживайте, Мистер Брэкстон, каким-то строгим, генеральским, ясным тоном завершал беседу, а прочий инструктаж, вы, Мистер Уайт, как и прежде, будете получать всё спец курьером в рабочем режиме. Всю корреспонденцию по минувшим делам и задачам, вы, соответственно, также будете отдавать курьеру. Вот, держите, это часть официальных документов о вашем назначении. И как говориться, до новых встреч!
Мягкий вечер плавно, понемногу крался по весеннему городу, попутно цинично погружая многих его жителей в плещущие мысли, в юные чувства апреля, будоража, тем самым, все их внутренние порывы, что так сладко томились долгими зимними вечерами, в надежде однажды ярка и сызнова процвести. Карета летела на всех порах по пустынной дороге, и бархат столичной ночи уже в преддверии волшебства, отъявленно щекотал воображение Джона, то и дело, подливая в его, пока что ещё не совсем окрепший зоб тщеславия совершенно новый эликсир гордости, теперь уж, абсолютно иного уровня. Но также, помимо всех атласных мечт, в его голове поминутно стали возникать какие-то уж совсем ужасающие его сознание мысли и образы, а сопряжены они были с горсткой трескучих вопросов: «Молли! Откуда ему известно о ней? Чёрт! Я не потерплю такого! Что за фокусы? терзался и фантазировал он, молча глядя в окно кареты, продолжавшей мчать его в сити, Это возмутительно! Я, я.., я я второй секретарь казначейства графстве Кембриджшер! довольный Джон тут же перевешивал и умолкал, улыбаясь и украдкой облизывая губы, Мог ли я мечтать о таком? А часы те? снова в его мозгу возник Джон зануда, Часы! Ну, надо же, а? Долбанный Сэр Гук! Выскочка оксфордская! Я и знать не знал, что! Да всё я знал! Знал и об отношении профессора к нему, и о том, что какой механизм в себе содержат те часы, всё я знал!». Мыслям не было предела, они словно бы весенний паводок, то разливались в голове Джона, то бурлили, всё множа и множа площадь его изворотливых раздумий. А в то же самое время, как едва ли Мистер Уайт в карете покинул усадьбу, буквально в ту же минуту в вечерней тиши подле вдумчивого Мистера Брэкстон внезапно явился самый, что ни на есть, настоящий человек тень. Мистер Гофман, будучи чистокровным немцем, был мало того дисциплинирован, он был дотошный педант и любил предельную точность во всём. И выглядел он также соответственно: всегда был статен, суров, и в меру подтянут. Он точно также как и Мистер Брэкстон был глубок, умён и достаточно мудр, но только в своей социальной нише, где подобная черта некой брутальной наглости, в его весьма посредственном окружении местами вызывала даже страх, что обычно способствует цели посреди не откалиброванной массовой эмоции.