Мы тепло пообщались с Владом, вспоминая малую родину и решив непременно встретиться вновь. При прощании он, нерешительно помявшись, сказал.
Дима, хотел сказать тебе. Я с девушкой живу. Ты её знаешь. С Машей
Сказать, что я потерял челюсть от удивления, значит ничего не сказать. Кое-как собравшись с мыслями, я вяло заверил, что очень за них рад.
Домой я вернулся задумчивый и злой. Уловив моё настроение, Раиса Ивановна заставила рассказать обо всех встречах и событиях последних дней.
Дима, всё будет отлично, вот увидишь, романтик ты из-под лавки. Я научу тебя. Ложась спать, говори со своей судьбой. Верь, что она всегда будет направлять тебя в сторону счастья, и не средним, а указательным пальцем.
Я искренне посмеялся и перед сном выполнил совет хозяйки. Понемногу я стал привыкать к этому странному, грубовато-пошлому, но проникнутому добротой и радостью к жизни юмору.
Интерлюдия 5. Давид
В восемнадцать лет, спасаясь бегством от мести (к сожалению, вполне заслуженной), я покинул свою страну. В аэропорту меня провожал только друг отца: с родителями, в целях секретности, мы попрощались еще дома. Путь лежал из Еревана в Тбилиси и уже потом в Москву (опять же с целью запутывания следов).
Взлетая, я сжимал подлокотник до белых костяшек: ужас вины, страх перед неизвестностью, опасения первого полета и тоска по родителям скручивали живот и сковывали мысли. Впервые в жизни я был выше родных гор и смотрел на них сверху вниз это казалось неправильным, оскорбительным и даже кощунственным по отношению к ним. Удаляясь, я просил у вершин прощения.
Набрав высоту, самолет выровнялся. Пилот объявил о средней скорости в 750 км/ч, и я почему-то подумал: способен ли ангел-хранитель лететь за мной настолько быстро, или он тоже остался там, далеко позади?
* * *
В Москву самолет прилетел ночью. Бортпроводники объявили о необходимости приглушить свет. Много позже, летая ежемесячно, я узнал причину этого правила: если посадка будет аварийной и потребуется эвакуация, глаза пассажиров должны заранее привыкнуть к темноте.
Именно из окна иллюминатора я впервые увидел Москву: ночью она походила на огромный святящийся блин, который бросили на раскаленную сковородку. Кое-где блин пригорел там были темно-угольные участки. А где-то сквозь него просвечивала нагретая добела сковорода так выглядели прожилки магистралей и крупные районы.
Весь город внизу бурлил так, как скворчит масло при готовке. Шипящая горячая сковорода вечная и беспощадная Москва.
Интерлюдия 6. Давид
Мне повезло, что бегство из Армении совпало с окончанием школы. Я был весьма неглуп, да и связи дяди сыграли свою роль в итоге я поступил в один из престижных вузов Москвы.
С первого курса я начал работать в фирме у дяди и со временем немало преуспел, продвинувшись по карьере.
Но все это потом. Первые же недели были охвачены болью, стыдом и страхом.
Здравствуйте, меня зовут Давид, я прилетел к вам прямиком из Армении, и я убийца, именно так мне хотелось прерывать любое новое знакомство. Я убил человека из-за собственной неуклюжести. А затем струсил А еще я люблю леопардов.
* * *
Я часто вспоминаю тот день, когда чувство вины прорвалось наружу. Закрывая глаза, я вновь вижу, как первый раз после убийства решился зайти в храм.
Московские храмы похожи, но все же отличаются от армянских. Я говорю не об убранстве и оформлении, а скорее об атмосфере. Наши храмы словно пропитаны мудростью гор. Вечное молчание заснеженных вершин вливается в каждый храм, преисполняя его чем-то возвышенным и непреклонным. Там ты остро ощущаешь, что попал в дом Бога, более того, на какое-то время чувствуешь, что это и твой дом тоже. В Москве я никогда не ощущал ничего подобного. В ее храмах чувствуется временность и непродолжительность. Ты понимаешь, что лишь ненадолго забежал сюда, лишь на час-другой отгородится от бессмысленной суеты за толстой стеной, но, не успев зайти и освоиться, уже извиняешься, торопишься выйти, нырнуть в поток дел и мыслей
Итак, я в храме. Я не знаю, у какого святого надо просить содействия. Я просто стою и рассказываю Богу, как все началось. Он молчит. Как всегда
* * *
Однажды, обросший панцирем из циничности и равнодушия, но все же измученный совестью, я решаюсь на исповедь. В какой-то мере мне даже интересно: хватит ли мужества признаться, как отреагирует священник, как изменится моя жизнь?
В храме мало людей. В начале утренней службы начинается исповедь. Я подхожу к священнику; меня накрывают особой тканью, русское название которой я так и не смог запомнить (слово, звучащее как «епитрахиль»).
В чем каетесь? я услышал молодой равнодушный голос священника.
Я молчу.
В чем же каетесь?
Медленно, пробуя на вкус горечь каждого слова, я отвечаю:
В убийстве.
Наступает тишина. Я чувствую, как священник громко сглатывает слюну.
Кого вы убили?
Я убил человека, решительно, почти торжественно, как боевой марш, отвечаю я. Я убил не по умыслу. Это был несчастный случай. Он был агрессивен и поплатился за это.
Вы не должны так говорить и решать, кто и за что должен платить. Как это вышло?
Он делал неправильные вещи. Я лишь пытался остановить его, но череда обстоятельств привела к тому, что он упал и погиб от травмы.
Вы пришли признать свою вину?
Я оказался не готов к ответу.
Я признаю, что убил. Но я не виноват. Я не буду носить этот грех. Мои мотивы были чисты!
Брат мой, вами правит гордыня! Вы видите себя исключительным, с которого вина стечет, как пена. Так не будет. На вас лежит тяжкий грех, и лишь месяцы, а то и годы молитв и покаяний смоют эту тьму. Ваша гордость первый враг на этом пути. Вы планируете явиться с повинной?
Моя гордость это все, что у меня осталось. Бог знает, что у меня внутри. Бог видит моими глазами!
Брат мой, я не чувствую в вас раскаяния и не могу принять вашего покаяния.
Значит, нет?
Давайте останемся после службы, нам надо многое обсудить, разобраться в вашей душе.
Спасибо, на первый раз с меня хватит. Я не преступник!
Через минуту, закипая, я выбегаю из храма. Вслед мне смотрит озадаченный священник. Я в гневе. Он в страхе. Неудачная вышла исповедь
* * *
Выбежав из храма, я задыхаюсь от гнева и стыда. Никогда я не чувствовал себя столь низко. Я не убил, я всего лишь неловко толкнул! Я не преступник!
Отдышавшись, я начинаю соображать. Отец велел молчать о случившемся, а я выпалил все первому попавшемуся под руку священнику. Как их учат действовать в таких случаях? Обязан ли он сообщить об убийстве в полицию? Воображение рисует мой портрет, развешанный везде и всюду. Так, стоп! Я не сказал, как, кого и когда убил. Против меня ничего нет.
Успокоившись, я сижу и глубоко дышу на лавке около храма. Вскоре оттуда выходит мой священник. Я непроизвольно сжимаю кулаки и думаю, что будет, если он нарушит тайну исповеди. Незаметно подкрадываюсь сзади. Я знаю, куда надавить, чтобы человеку стало больно, очень больно. Священник резко оборачивается и замечает меня. Мы смотрим друг другу в глаза. Я вижу, как на его лице проступают слезы.
Он боится.
Молитесь за меня, отче, глухо произношу я и убегаю прочь.
* * *
Я бежал, пока не кончились силы. Меня стошнило в какую-то ухоженную клумбу. Впервые я перестал ощущать себя человеком. Скорее загнанным в угол зверем. Мне страшно.
Вечером я много пил; ночью мне снился леопард, который смотрел мне в глаза.
* * *
Несмотря на все, я не сдамся и не дам себя сломать. Я выживу. Я один, а значит, со мной все, кто мне нужен.
Глава 7
Началась новая неделя. Крис упорно игнорировала меня: только рабочее взаимодействие, исключительно деловая дистанция. Несколько раз я пробовал остаться наедине и завести разговор.
Дима, она растягивала мое имя, словно поучая маленького ребенка, ты забыл свои обещания. Мы коллеги, более того, ты работаешь на меня и на этом всё.
Я был раздражен и взбешен, чувствуя уязвимость и досаду. Чтобы задеть Крис, я начал прилюдно осыпать комплиментами девушек из команды, вступал в интернет-сообщества, посвященные отношениям и соблазнению, стал выписывать красивые фразы, способные привлечь женское внимание. Я сорил словами из пикап-пособий, тренировал непринужденную улыбку и позу делал всё, чтобы разозлить Кристину. В подобных попытках я разогнался до того, что прилюдно позвал на свидание одну из девушек офиса. Ничем не выделявшаяся из толпы, Ольга была скорее без резких изъянов во внешности, чем обладала какими-либо достоинствами. Впрочем, меня вполне это устраивало. На свидание я шел не слишком заинтересованный, а значит, более уверенный в себе. Впервые я разработал четкий, но до крайности странный и циничный план покорения женского сердца: хороший кофе, прогулка по вечерней Москве, перечень заготовленных шуток, героическое спасение девушки. Последний пункт был гвоздем программы, а еще (чего я тогда еще не понимал) нелепой и опасной затеей.
Дело в том, что под конец свидания я хотел разыграть фиктивное нападение собак. Увы, мечта о мести Кристине крепко толкала меня вперед, на самые безумные поступки. На одном из недавних мероприятий, в организации которого мы принимали участие, я подружился с кинологом, в результате общения с которым план возник сам собой. Расслабленная и согретая одолженной ей курткой, Ольга слушала мою непринужденную болтовню смесь историй из собственной жизни и из дешевых мужских журналов. Именно в этот момент, согласно замыслу, настало время главных актеров вечера двух искрящихся силой и яростью ротвейлера (в скобках замечу, что сейчас на подобную глупость я бы не решился ни за какие деньги, но тогда, в период проб и ошибок, это казалось выдающейся идеей). Строго по намеченному плану, собаки должны были быть выпущены на длинных поводках, удерживаемых хозяином моим приятелем. Поводки создавали иллюзию свободы для собак, но не позволяли приблизиться к нам ближе чем на три метра (место, где всё произойдет, было заранее точно определено). План был рассчитан на то, что я смело и отважно загорожу Олю от свирепых врагов, продемонстрировав мужество и уверенность в себе. По насмешке судьбы, в тот вечер всё пошло не по плану. Ближе к финалу я стал слишком волноваться, пошел немного быстрее и перешел черту недосягаемости, за которую не должен был заходить. Со скоростью света собаки, выпущенные хозяином на максимум длины поводка, преодолели расстояние до нас.
Мне ни к чему обманывать. Я испугался до чертиков. До дрожи в коленях. Страх сковал меня настолько, что только в последний момент я инстинктивно отгородил Олю. И я не знаю, удалось ли мне обезопасить девушку, если бы не подоспел хозяин. Наверное, нет, ведь мой собственный страх был слишком велик.
Дальнейшее пролетело, как в тумане. Крик Оли, переходящий в ультразвук. Мои жалкие попытки отбиться ногой от собак. Волевой приказ хозяина, после которого ротвейлеры замерли как вкопанные. Помня свою роль, приятель долго извинялся и расхваливал перед Олей мою надувную смелость. На деле же я оказался жалким трусом. Привязав собак и отведя меня в сторону, кинолог сказал:
Идиот, ты чего в штаны надул? Собаки же умные, они бежали к вам без агрессии, запах твой им уже знаком. Ты показал страх и панику, а так с собакой нельзя! Ладно, иди, тебя девушка ждет, но больше на подобную дичь меня не уговаривай.
Поблагодарив приятеля, я вернулся к Оле. Она дрожала. Я тоже.
Пошли, я провожу тебя домой.
Всю дорогу мы молчали. Она сжимала мою руку всё крепче и крепче и, наконец, у самого подъезда пригласила домой. Дома она разрыдалась у меня на груди. Мне было стыдно, но рассказать правду я не мог. Я поцеловал её. Очень нежно, шепнув что-то о том, что не дам её в обиду. Это оказалось последней каплей, и она отдалась мне.
Я любил её, стараясь изо всех сил. Тот секс стал актом непроизнесенного извинения. Я пытался уничтожить свой страх, шептал нежные слова, долго целовал в губы и шею. Оля кричала и стонала, и этот неконтролируемый крик наслаждения в моей голове отдавался как крик страха, который вырывался из её груди несколько часов назад. Уложив её спать, я еще долго не мог уснуть, думая об ответственности и о том, чем же мог кончиться мой дешёвый фокус.
* * *
Вести о произошедшем распространились со скоростью молнии. Легенда о спасении обрастала новыми подробностями, а еще Оля не выдержала и рассказала кому-то из коллег о нашем сексе, а значит, скоро слава героя-любовника окутала меня с ног до головы. О силе этой славы я понял по взгляду Крис, полному ненависти, презрения и интереса. Я же попал в ловушку: окруженный общественным одобрением, в глазах людей я стал парнем Оли, чего мне совершенно не хотелось.
Как бы то ни было, от этих отношений я получал как минимум секс, какую-никакую компанию и ежедневную сводку слухов и сплетен. Регулярный секс позволил сделать важное открытие: положительный эффект отнюдь не ограничивается скоротечным удовольствием, напротив, на следующие сутки твоя производительность на работе и в жизни вырастает. Это пробудило во мне интерес и желание разобраться в самой природе секса. Я (признаюсь, это выглядело цинично) стал наблюдать за Олей в моменты высшего наслаждения, сравнивая её поведение с тем, что читал в книгах: в момент оргазма у женщины отключается предлобная кора, поэтому она теряет контроль над собой. Активными остаются лишь участки мозга, связанные с чувственным восприятием и координацией. Собственно, отсюда и знакомые всем крики и стоны. Кстати, после секса Оля всегда хотела, буквально требовала разговоров, а вот я желал есть или спать, но никак не болтать. Как я выяснил, здесь мы тоже были заложниками природы: после оргазма содержание гормона дофамина у мужчины резко падает, а вот серотонина, отвечающего за сон, увеличивается. У женщины действие серотонина во многом подавляется эстрогенами, которые проявляются в её ощущениях желанием поговорить.
Изучая вопрос секса и близости, я всё чаще задумывался о том, что все мы своего рода биологические роботы, а наше настроение, эмоции, прилив сил или апатия очень часто определяются обыкновенными химическими реакциями. Вывод неутешительный, но иногда этим можно пользоваться. Например, большой интерес для меня представлял окситоцин гормон привязанности, выделяемый при прикосновениях и поцелуях и проявляющийся в чувстве удовлетворения, доверия и тепла. Поэтому, хоть и косвенно, даже занятия сексом «без обязательств» могут стать причиной появления неожиданной привязанности: секс вызывет всплеск окситоцина, а уже тот поработает над потеплением вашего отношения к партнеру.
* * *
Начитавшись научных (чаще всего не очень достоверных) статей о природе привязанности, я стал одержим идеей повлиять на Кристину. Ольга к тому моменту интересовала всё меньше и меньше, а её зависимость от меня, как это часто и бывает, росла.
Итак, если окситоцин гормон любви и доверия, пусть он будет связан для Крис именно со мной. Я знал только два способа добиться такой связи: секс и совместная приятная деятельность. На первое был наложен запрет, а вот второе вызывало интерес. Я начал с того, что стал внимательно и подолгу смотреть в глаза Кристине. На работе я подстраивал «случайные» прикосновения: подавал руку, держа её на мгновение дольше, чем требовал этикет, и обнимал при каждом удачно организованном рабочем проекте. Однажды, узнав, что у девушки болит голова, я мгновенно раздобыл лекарство и, не терпя возражений, вызвался сделать для нее массаж лобных долей. Нежно проводя пальцами от висков ко лбу и бровям, я наслаждался природной мягкостью и упругостью её кожи. Конечно, в тот раз боль была побеждена обычной таблеткой, тем не менее, впечатление осталось именно о массаже.