Уважаемый Ху, я, Чжан Преемник великих, бью пред вами челом.
Сановник явно не вспомнил его, и даосу пришлось подсказать, что он тот самый монах Чжан Саньфэн, что когда-то приносил ему чудодейственное лекарство. Господин Ху свел воедино всё сказанное монахом и его осенило:
Так вы и есть высокочтимый Чжан Саньфэн!
Почему он так уважительно назвал монаха? Когда-то в давние времена, еще до того, как господин Ху поступил в учение, у него парализовало половину тела: никакие лекарства не помогали, он был в отчаянии. Ему посчастливилось встретить Чжан Саньфэна, кой тотчас прознал его звезду, а посему преподнес зернышко снадобья бессмертия, и немощный сразу излечился. Тогда юноша воскликнул: «Я ничем не могу отблагодарить тебя за твое удивительное лекарство!» Монах откликнулся: «Нынче мне не нужно вознаграждения. Одначе в будущем, когда вы станете первым вельможей при дворе, призовите меня, и вы сможете сполна удостоить меня вашими милостями». Министр был человеком высоконравным и всю жизнь помнил обещанное.
А Саньфэн меж тем продолжал:
С тех пор как господин получил высокую должность, прошло много времени, но я никогда не осмелился вас беспокоить. Нынче же специально прибыл в Пекин нижайше молить господина об услуге.
Господин Хэ извинился, сказав, что поутру идет на аудиенцию к императору, и предложил досточтимому даосу подождать его во внутреннем флигеле:
Вернусь, и мы всё спокойно обсудим.
Но Чжан откровенно признался, что цель его приезда встреча с императором, посему он просит доложить о нем государю.
Тотчас же сделаю! выразил готовность вельможа, приказав подвести даосу коня. И вот уже сановник въезжает в дворцовые врата.
На аудиенции министр Ху дождался, пока остальные вельможи завершат свои доклады трону, и обратился к императору:
Ваше Величество, за вратами ожидает святой из высших небесных сфер, кой считает для себя весьма желательным лично предстать перед Вами. Я, Ваш верноподданный, не осмеливаюсь вмешиваться впредь до особых указаний. Жду высочайшего решения.
Император уважал министра Ху как человека, который не станет зря болтать, а кроме того предоставлялась редкая возможность лицезреть святого. Государь вельми обрадовался и повелел немедля пригласить даоса в зал.
И вот Чжан Саньфэн, оправив одежду, предстал пред императором. Стоило тому узреть белые волосы и моложавое лицо монаха, весь его величественный, отрешенный от суетного мира облик бессмертного, его степенную походку он словно горделиво и величественно парил в воздухе, возвысившись над обыденным, как сердце Высочайшего наполнилось невыразимым счастьем. Чжан Саньфэн отвесил пять земных поклонов с трехкратным битием челом в пол[69] и трижды прокричал здравицу в честь императора.
А тот золотые уста и яшмовые речи обратился к нему, назвав «небесным бессмертным», и монах в знак признательности положил земной поклон. Почему? Да потому, что в канонах сказано: «Слова государя шелковая нить: будучи произнесенными, сплетаются [людьми] в толстый шнур; слова государя шелковый шнур: будучи произнесенными, превращаются в бурный поток»[70]. Уж коли сам император поименовал даоса «небесным бессмертным», сие означало, что Чжану пожалован сей почетный титул. И всё благодаря мудрости и провидческому дару Государя-Будды. Чжан Саньфэн был безмерно счастлив.
Император почтительно поинтересовался, отчего бессмертный не занят совершенствованием сердечной природы и взращиванием истинного в каком-либо из знаменитых храмов: какое божественное предначертание привело его нынче в дворцовый зал?
Я, ничтожный, ответствовал Чжан Саньфэн, наслышан о том, что в древности всяк государь заботился о народе так, будто тот испытывал страдание, и искал истинный путь так, будто еще не достиг его. Посему и прибыл во дворец поклониться государю.
Услышав, что мудрец приводит изречение, вошедшее и в даосский, и в конфуцианский каноны, император решил: «Сей даос воистину последователь единства трех религий». Довольный, он смиренно произнес:
Мы живем в сокрытых от мира покоях, нам не слышны стоны страждущих от голода и холода в деревнях. Боюсь, нельзя сказать, что мы заботимся о страданиях народа.
Гуманность древних правителей подобна Небу, их добродетель бесконечна. Есть ли в грядущих поколениях те, кто не отдает им должное?! Ежели ныне отец наш чтит их, то в сем и есть залог благополучия страны и народа, возразил Чжан Саньфэн.
Жизнь человеческая проходит меж небом и землей как людям избежать тягот и страданий?
Страдания, равно как и удовольствия, имеют и причины, и следствия. В человеческой судьбе они неразрывно связаны.
А что можно сказать о жизни, кою ведете вы, ушедшие от мира монахи?
Мы, скромные монахи, следуем причинно-следственной связке удовольствия.
Поведай нам об этом.
Сердца наши ничем не замутнены, мы не выставляем напоказ свои деяния. Днем довольствуемся чашкой проса и плошкой люцерны. Набросив утепленную накидку, нараспев читаем вслух даосский «Канон Желтого Двора», изучаем древние каллиграфические стили письма. При этом мы безмятежны, и душа преисполнена счастья. Порой сидим в раздумьях о великой гармонии вселенной, постигаем сумрак небытия. А то, случается, гуляем по сплетенью дорог или запутанных троп полевых, бродим в лесу или вдоль берега, странствуем вольно и блаженно. Иногда просто любуемся всем, на чем глаз остановится, а то выражаем свои чувства вслух или записываем пришедшие в голову строки. Обращение к безыскусному миру природы помогает раскрыть собственные глубинные потайные мысли и чувства. А сопутником нам свежий ветер и светлая луна. Сие ли не есть удовольствие?
А теперь поведай о страданиях простых людей.
О земледельцах и шелководах давно написали поэты: «Во второй луне шелк-сырец продать успевай, в пятой луне недозрелого риса сбудь урожай»[71]. Это ли не горести? И про книжников сказано: «До поздней ночи при свече читают, их на рассвете будят петухи». Они столь усердны, что могут протереть до дыр железную тушечницу, сие ли не горести? Ремесленники и мастера всех цехов выбиваются из сил, не жалеют времени, пускаются на всякие хитрости, а всё не могут справиться с голодом и холодом. Сие ли не горести? Коробейники бродят по стране, преодолевая реки и горы, спят, что называется, покрыв главу луной и завернувшись в звезды. Сие ли не горькая судьбина? И чиновников поэты не забыли: вскочив поспешно от ударов гонга на рассвете, боятся к государю опоздать, как в школу дети. Сие ли не горечь судьбы? Отец наш, обремененный государственными заботами, поздно ложится, читает важные труды и рано встает. Сие тоже не сладкая доля!
Да, ты всё верно изложил. Но как избежать страданий?
Надобно во всём соблюдать меру, довольствоваться тем, что имеешь. Об этом еще несколько веков назад сказано в стансах нашего великого философа Чжу Си «Невзгоды и тяготы трудовой жизни»:
И в других стансах говорится:
Посему нашим древним философом сказано: «Кто знает меру, у того не будет неудачи. Кто знает предел, тот не будет подвергаться опасности»[72], закончил речь Чжан Саньфэн.
Познать меру непросто, вздохнул государь.
Однако ежели ее не соблюдать, императору трудно будет избежать переменчивости и непостоянства[73].
Неужли сие столь обременительно?
Нынче, когда отец наш вступил во дворец, тут яств столько, что всего не съешь, парадных облачений столько, что все не наденешь. Привязанность к ним тщетна и ведет к страданиям, в этом и таится толика непостоянства.
От подобной дерзости лицо государя потемнело от гнева, и он приказал тайной службе стражам в парчовой одежде вытолкать монаха вон. Сам император встал только парадные одежды развеваются сел в экипаж и покинул дворец.
Чжан Саньфэну сего оказалось достаточно, дабы заполучить истинную духовную природу[74] государя. Вернувшись к Бифэну, он вытащил из рукава свою крохотную тыковку талисман с запрятанным в ней духом императора как Владыки севера и передал ее Государю-Будде. Тот, не скрыв радости, на золотом луче вернулся на корабль и вновь принял земной облик.
В следующем бою стоило Златовласому даосу поднять семизвездный стяг, Бифэн молча отвинтил крышечку драгоценной тыковки и направил золотой энергетический луч прямо к Северным небесным вратам. В тот же миг Златовласый услыхал с небес грозный окрик: «Кто смеет размахивать флагом?» Потрясенный, маг поднял голову то был глас самого Владыки севера. При виде его Златовласый тотчас опустил флаг и умчался. И тут золотой луч высветил всю свиту Златовласого.
Как вы смели самовольно покинуть Небесные врата и устраивать беспорядки в земном мире? обрушился на них Владыка севера.
И в наказание приказал отослать всех четверых звероподобных стражей Небесных врат в царство тьмы на веки вечные без права освобождения. Только благодаря заступничеству милосердного буддиста они смогли вернуться обратно в небесную обитель.
А Государь-Будда, вобравший в золотую тыковку энергетические потоки истинной духовной природы Владыки севера, снова перенесся на золотом луче в город Пекин. Чжан Преемник великих встретил его со всеми положенными церемониями: трижды обошел вокруг и отвесил восемь поклонов. Затем сообщил, что с тех пор, как истинная духовная сущность государя переместилась к Северным небесным вратам, императору неможется. Буддист немедленно вручил Чжану тыковку, хранившую сию духовную энергию.
И вот Чжан Саньфэн, набросив плащ и накидку и держа обеими руками драгоценную ношу, явился на вновь проложенную главную улицу новой столицы Чанъаньцзе. Он шел медленно, сильно раскачиваясь: безумец не безумец, пьяный вроде и не пьяный. Вдруг кто-то из местных вскричал: «Вон тот в плаще с накидкой не Чжан ли это Неряха?» Упоминание имени святого вызвало переполох среди блюстителей порядка в пространстве девяти городских ворот Пекина, среди командиров гарнизонов всех пяти районов столицы, а также горожан, заполнивших в это время улицы и переулки столицы. Все они поспешили к месту явления святого духа и окружили Чжана. Тот не мог взять в толк проявленного к нему интереса:
Чего столпились?
И тут со всех сторон заорали:
Ты еще спрашиваешь? Да ты государственный преступник! Сановники судебного отдела Ведомства церемоний повсюду развесили объявления за твою поимку обещана награда в несколько сот лян!
Что такого я совершил? удивился Чжан.
Ему объяснили, что с тех пор, как он, даос-грязнуля, чем-то огорчил государя, тот занедужил. Он стал меньше есть, чурается увеселений. Сие не на шутку встревожило сановников Ведомства церемоний:
Они уж так расстарались, составляя планы твоей поимки, боялись, что не смогут тебя разыскать. Как ты решился явиться сюда и чванливо разглагольствовать? Принимаешь нас за дураков? Думал, не узнаем тебя?
Хватит шуметь, прервал их Чжан, ведите-ка меня лучше в Ведомство церемоний.
Чжана отконвоировали в ямэнь, а оттуда доставили к дворцовым вратам в ожидании высочайшего решения. Из дворца последовало распоряжение стражам в парчовой одежде отправить даоса в тюрьму и содержать там до утверждения приговора. Чжан заявил, что нет нужды прятать его в камеру смертников, гораздо полезнее дозволить ему проверить драконовы жилы[75] пульс императора.
Государь немедля поправится и будет здравствовать тысячу лет, пообещал он.
Чиновник, подносящий доклады трону, отправился в государевы покои и, получив от императора новое указание, обратился к военным и гражданским сановникам, дабы выведать, кто возьмется рекомендовать монаха и выступить его поручителем. Вызвался его давний знакомец тот самый начальник Ведомства церемоний, почтенный Ху. Допрежь всего он поинтересовался у Чжана, как именно святой собирается проверять пульс государя, и тот смиренно отвечал:
Я всего лишь простой монах, далекий от этикета, а перед нами сам император. Нешто я осмелюсь собственными руками коснуться его драконовых жил? Прикажите кому-нибудь из дворцовых евнухов принести алую нить натурального шелка длиной в сотню чжан, один конец привяжите к запястью государя, другой передайте мне[76]. Скажу без хвастовства, я отличный врачеватель.
Начальник Ведомства церемоний всё слово в слово доложил государю и, получив высочайшее одобрение, приказал доставить алую нить. Чжану Неряхе удалось успокоить пульс, государь возрадовался, а все его недомогания отступили. Как же святому посчастливилось вылечить государя? Оказывается, истинная природа императора как Владыки севера та, что была заключена в золотой тыкве, через алую нить проникла в его сердце. Поэтому с тех пор перестали употреблять такие слова, как «щупать пульс», а стали выражаться красиво: «в императорском лазарете пульс проверяют по алой нити». Может, сие и ложь, мир полон разными слухами. Так что хитроумно или нет действовал Государь-Будда? Как можно оценить посредничество Чжана?
Взгляните на государя брови разноцветные, как у древнего правителя Яо, а зрачки двойные, как у Шуня[77]. Трижды просвистел государев кнут, и все сановники собрались в тронном зале. Вошел император, придворные возликовали и стали отбивать поклоны. Последовал государев указ наградить начальника Ведомства церемоний ценными шелковыми тканями, пожаловать ему высший титул, присуждаемый за особые заслуги, и назначить опекуном наследника престола. Затем огласили еще один высочайший указ, касающийся Чжана Преемника великих. Все загомонили: мол, вон как ветер переменился, какая удача привалила даосу! Да только напрасно искали монаха по всему дворцу, да что там по всему городу, дабы император мог вручить высочайше пожалованный почетный титул «небесного бессмертного». Святой Чжан, притворившись, что ни о чем не ведает, по совету Государя-Будды вознесся в небесные дали, в свою горнюю обитель.
Светозарный же на золотом луче вернулся на флагманский корабль.
Бифэн подробно поведал командующим и прочим военачальникам о встрече с Чжан Саньфэном, а также с императором в новой северной столице.
Господин Ма заинтересовался:
Как случилось, что столицу перенесли из Нанкина в Пекин нешто Пекин лучше?
Военачальник евнух Хун заметил:
А как там в Пекине насчет инспектората евнухов-блюстителей этикета[78]?
Да, вмешался евнух Хоу, построены ли там внутренние помещения для нас?
Вице-адмирала Вана куда более интересовало, есть ли в Пекине столь же вкусные, как в Нанкине, запеченные утки, гуси, куры, тушенные со специями свиные рульки, а также вина знаменитое вино эпохи Тан в керамических кувшинчиках[79], изысканные вина высокой очистки, разные виды водки вроде «трех белых»[80] а еще правда ли, что там можно выпить на улице прямо у стойки[81]?
Ил. 4. Традиционные танские керамические кувшины для вина
Адмирал прервал их болтовню и сообщил, что намедни, в соответствии с поручением Государева советника, полусотне латников удалось схватить Златовласого даоса, однако тот исчез, не оставив даже тени. Государев советник предположил, что путем совершенствования Златовласому удалось освободиться от бренной плоти и вновь стать небожителем.
Беда в том, продолжил Саньбао, что четверо странных на вид небесных военачальников у каждого власы разного цвета продолжают чинить беспорядки в городе, и нашим воинам не удается их одолеть.