Кроме этих не слишком обнадеживающих встреч в советском посольстве Витгенштейн еще пытался связаться с Обществом по культурным связям с Советским Союзом (членом этого общества была Фаня Паскаль). Это общество носило не политический, а общекультурный характер, поэтому там было много не-коммунистов (тот же Кейнс, например). 19 августа Витгеншетйн вступил в контакт с Хильдой Браунинг, вице-председателем общества. На следующий день он писал Патиссону:
Мое интервью с мисс Б. прошло лучше, чем я ожидал. По меньшей мере я получил одну полезную информацию, что единственный шанс получить разрешение на постоянное проживание в России это поехать туда в качестве туриста. <> Мисс Б. также обещала мне дать два рекомендательных письма. В конечном счете, это лучше, чем ничего. Но в целом это и ничего конкретного не означает, и я до сих пор не понимаю не только того, что они мне разрешат, а что нет, но и того, чего я, собственно, хочу сам. <> Я чувствую себя совершенным ослом, и вообще у меня довольно отвратительно на душе (Monk: 350).
Теми официальными советскими топосами, в которые Витгенштейну обещали дать рекомендации, были Институт Севера и Институт национальных меньшинств. Это были советские образовательные институты, ориентированные на повышение грамотности населения этнических меньшинств в Советском Союзе. Но Витгенштейн меньше всего хотел преподавать. Скорее, он хотел добиться того, чтобы его отправили на Север, чтобы там изучать язык и мышление этих самых национальных меньшинств. Здесь следует обратить внимание на его работу начала 1930х годов «Заметки о Золотой ветви Фрэзера», в которой Витгенштейн ругает своего соратника по Кембриджскому университету за то, что тот проявил полнейшее буржуазное непонимание по отношению к обрядам дикарей. Это вульгарное, c высока, отношения к дикарям, по мнению Витгенштейна, самого Фрэзера превращает в дикаря:
Фрэзер не может представить себе другого служителя культа, кроме английского пастора своего времени со всей его глупостью и вялостью. <>
Фрэзер дикарь в большей степени, чем любой из его дикарей, потому что они отошли от понимания обстоятельств, имеющих отношение к духовным ценностям не так далеко, как англичанин ХХ века. Его объяснения примитивных обрядов еще более грубы и невежественны, чем смысл этих обрядов (Витгенштейн 1990: 253).
В этих фрагментах чувствуется не только неприятие Витгенштейна к Фрэзеру, но и его явная симпатия к дикарям. Можно предположить, что и скептическое буржуазное отношение к русским «дикарям» со стороны английского общества вызывало аналогичное возмущение Витгенштейна, и, возможно, одним из глубинных мотивов его поездки в Советский Союз было желание «доказать», что русские дикари не в большей мере, чем цивилизованные англичане «со всей их глупостью и вялостью».
Так или иначе, Кейнс не раз предупреждал Витгенштейна, что, если что и облегчит ему путь в Россию и тем более натурализацию в ней, так это то, что он представит свою персону в качестве образованного интеллигента, «спеца», все же его попытки стать рабочим или колхозником (а у Витгенштейна была и такая идея стать советским «фермером» подобно героям шолоховской «Поднятой целины») будут обречены на провал.
Витгенштейн отправился на пароходе в Ленинград (подобно маршаковскому мистеру Твистеру) 7 сентября 1935 года. В Лондоне его провожал Гилберт Патиссон. Фрэнсис тяжело заболел и не смог принять участие в поездке. Тем не менее считалось, что Витгенштейн будет искать в Советском Союзе работу для них обоих. Из подробностей путешествия известно, что последним на корабль сел американский священник Греческой православной церкви и сел рядом с Витгенштейном. Витгенштейн, казавшийся подавленным и озабоченным, сидел на своем месте, молча уставившись в пространство и не говоря ни слова до тех пор, пока в один прекрасный день не решил вдруг представиться священнику, для чего, приподняв руку, воскликнул: «Витгенштейн!» в ответ на что священник назвал свое имя. Остаток пути был проведен в молчании (Monk: 351).
Примечания
1
Логико-философский трактат.