Фройхену не понравилось, как его друзья-театралы изобразили Мюлиус-Эриксена на сцене. Получилось местами забавно, но уж слишком много там было клише. Путешественников легко высмеивать: достаточно нацепить на актёра моржовые усы, и пусть он со сцены прославляет дерзание и клеймит лень, да ещё втыкает в землю флаг и объявляет чужую землю своей во имя Исторической Неизбежности. Но Фройхен чувствовал, что Мюлиус-Эриксен не такой, а подобная сатира на него всего лишь поверхностная карикатура. Постановка ему так не понравилась, что он решил выяснить, каков Мюлиус-Эриксен на самом деле. Через некоторое время Фройхену удалось разыскать его адрес.
«Я дрожал с головы до ног, стоя у него под дверью», позже вспоминал Фройхен. Ответив на стук, Мюлиус-Эриксен обнаружил у себя на пороге молодого человека, сложённого как цирковой силач, с руками как у портового грузчика (хотя Фройхен в порту никогда не работал). Путешественника не раздражил незваный гость: ему стало любопытно. Он пригласил Фройхена войти и предложил присесть. Вскоре студент и полярный исследователь разговорились и беседовали уже по-приятельски, словно и прежде были знакомы. Мюлиус-Эриксен, должно быть, удивлялся, что у такого крепкого детины такой мягкий голос: словно у священника. Фройхен объяснил своему герою, что ему нравится учиться, только не в университетской аудитории: и Мюлиус-Эриксен разглядел в нём родственную душу. Приметил он, должно быть, и крепкие предплечья своего гостя, и его широкую грудь, осанку спортсмена и решительность во взгляде качества человека, с которым не страшно разделять приключения.
Исследователь рассказал Фройхену, что планирует новую экспедицию в Гренландию и надеется достичь нескольких целей: картографировать неизвестный отрезок земли на северо-востоке острова; поискать там остатки древних поселений (в этом регионе исторически отсутствовали жители) и провести научные изыскания, в том числе важную метеорологическую работу. Эту экспедицию он планировал назвать «Датской». Изложив свои намерения, Мюлиус-Эриксен спросил у Фройхена, хотел бы тот к нему присоединиться. Молодой человек выпалил «да!», не раздумывая ни секунды.
Когда Фройхен был маленький, погиб его друг: утонул, катаясь на лодке. Тело мальчика вынесло на берег через несколько дней. Несчастный случай заставил взрослых в городке призадуматься, стоит ли отпускать детей кататься на лодке без присмотра. Фройхен до смерти боялся, что ему запретят ходить под парусом, но родители успокоили его. «Не ты виноват, что твой друг не умел плавать», сказали они ему.
Эта история одна из многих, и все они иллюстрируют разрешительный подход Лоренца и Фредерикке к воспитанию сына. В те времена родители ещё не запрещали детям всё, не так боялись за них и не стремились защитить от всего на свете. И когда в 1906 году Фройхен объявил родителям, что бросает учёбу и едет в арктическую экспедицию вместе с Мюлиус-Эриксеном, они отнеслись к этому философски.
Конечно, родители переживали за Фройхена. Но они были уверены, что необходимо развивать в сыне независимость, учить его полагаться на себя и любить природу. У Лоренца и Фредерикке было семеро детей: родители бы, наверное, с ума сошли, не отпускай они детей гулять, чтобы те потратили лишнюю энергию. Фредерикке, узнав о замысле сына, предположила, что он унаследовал неспокойный дух от её отца-моряка. Петер плохо знал дедушку, но всегда любил слушать рассказы о его приключениях. В этих рассказах было мало конкретного: они рисовали смутную фигуру отважного морехода а может, кого-то и более опасного, наёмника или пирата. Подобные семейные легенды воспламеняют детское воображение: дети начинают мечтать, как сами бороздят океаны, берут штурмом города, идут по доске на корм акулам, но в конце выбираются живыми и невредимыми и сами рассказывают о своих приключениях. Если верить слухам, дед Фройхена участвовал в нескольких революциях, которые гремели в Парагвае в XIX веке. Неясно, на чьей стороне он сражался: известно лишь, что он ходил по мутным рекам через джунгли, в одну сторону возя войска и амуницию для правительства, а обратно для бунтовщиков. Возможно, однажды дед Фройхена и правда оказался на виселице, но выпутался из петли и, раскачавшись на верёвке, спрыгнул с эшафота, а пули свистели ему вслед. Поговаривали ещё, что дом в Дании он купил, продав трофей с парагвайской эскапады двухметровую статую орла из чистого серебра.
Поскольку отца никогда не бывало дома, большую часть детства Фредерикке провела в Крагескове на ферме дяди Кристена, брата матери. У дяди Кристена в прошлом тоже были приключения: видимо, в семье и правда жил беспокойный дух. До того как остепениться и стать фермером, Кристен был старателем добывал золото в Австралии. Он мог часами рассказывать истории о разнообразных бандитах и разбойниках с большой дороги. Он даже утверждал, что нашёл самый большой самородок в Австралии величиной с грейпфрут и такой же красный. Но тут одного из его напарников застрелили на пыльной дороге под Мельбурном, и Кристен решил, что настала пора возвращаться в Данию и перейти к более мирным занятиям. В детстве Фройхен часто ездил в Крагесков к двоюродному дедушке на лето, где с восторгом слушал байки Кристена и его работников экстравагантных кочевников, которые пили виски прямо из бутылки и у которых в карманах редко водились деньги. Все они, без сомнения, были горазды преувеличить, приукрасить и присочинить, чтобы их истории получились цветистыми и захватывающими. Уверен, что Фройхен перенял у этих людей науку, как быть хорошим рассказчиком. В дальнейшем он сам научится первоклассно удерживать внимание слушателей, рассказывая истории в такой же разухабистой манере.
Узнав о намерении Петера присоединиться к Датской экспедиции, Фредерикке написала сыну, что он «поступает правильно» и что «неуёмная тяга к приключениям» у него в крови. И она, и отец Петера, видимо, догадались, что жизнь их сына наконец-то начинается по-настоящему, а всё прежнее было только предисловием к ней. Петер был счастлив, что родители поддерживают его. «Я был на седьмом небе от счастья и считал, что будущее моё обеспечено», позже напишет он.
2. «Справлюсь!»
Попасть в Гренландию оказалось не так просто, как надеялся Фройхен: на экспедицию нужны были деньги, предстояла долгая бумажная волокита. Не помогали делу и слухи о непристойных отношениях Мюлиус-Эриксена с какой-то женщиной. Один из богачей, финансирующих экспедицию, прослышал об этом и явился к путешественнику в кабинет. «Мне сообщили, что прошлым летом вас видели купающимся на Скагенском пляже в обществе женщины, заявил он. Разумеется, я понимаю, что это только пустые слухи, но для порядка я должен просить вас: дайте слово, что это не так. Иначе я не смогу выписать вам чек».
Вместо того чтобы отрицать обвинения, Мюлиус-Эриксен признал, что всё так и было. В свою защиту он сказал, что и он, и женщина были облачены в купальные костюмы, закрывавшие их от локтей до колен.
Благочестивый инвестор, однако, отказался выписывать чек.
У инвестора, возможно, на то были и иные, политические причины. В газете Politiken Мюлиус-Эриксен нередко критиковал датское правительство, в частности администрирование Гренландии датской колонии. Ещё с начала XVIII века Копенгаген старался изолировать огромный остров от внешнего мира. Датчане могли ездить в Гренландию и многие ездили, но для этого требовалось получить разрешение от правительства. Это условие, впрочем, зачастую игнорировали китобои, рыбаки и охотники на тюленей. Иностранные суда неохотно пускали в гренландскую акваторию. Цель подобной изоляционистской политики была оградить коренное население Гренландии от коммерческой эксплуатации и позволить им постепенно адаптироваться к иностранной культуре. Однако Мюлиус-Эриксен считал, что политика Копенгагена недостаточно прозрачна и под её эгидой процветает коррупция. Отправившись в «Литературную экспедицию», он в том числе стремился обнародовать ущерб, который наносили Гренландии церковь и государство. Намерения у него были благие, но увы: таким образом Мюлиус-Эриксен распугал потенциальных инвесторов, в чьих интересах было сохранять добрые отношения с датской политической элитой.
К счастью, Мюлиус-Эриксен нашёл поддержку в лице Йенса Кристиана Кристенсена, главного министра Дании. Кристенсен был земляк исследователя: они оба родились в Рингкёбинге, маленьком городе на западном побережье Дании. Министр сумел утихомирить общественность, и Мюлиус-Эриксен наконец получил кое-какое финансирование. Исследователь был вправе собирать экспедицию согласно своим смелым идеалам: от него требовалось только соблюдать такт. Помимо научных и исследовательских целей экспедиции, Мюлиус-Эриксен задумал провести социальный эксперимент: предполагалось, что все участники будут жить вместе, делить трапезы и работать в равной мере. Подобный принцип равенства нравился Фройхену: он сам тяготел к эгалитарности и интересовался работой Датской социал-демократической партии. В юности Фройхен не вёл активной политической жизни, но вполне вероятно, что его взгляды начали формироваться уже тогда: ему были интересны разные методы, которыми можно организовывать общество.
Наконец финансирование было получено, и Мюлиус-Эриксен начал собирать небольшую передовую группу, которая отправилась бы в Гренландию закупить провиант и ездовых собак. Закончив с этим, группа должна была вернуться в Данию, где её дожидались бы остальные участники экспедиции. Мюлиус-Эриксен счёл, что вперёд стоит отправить и Фройхена. Он вызвал молодого человека к себе в кабинет и спросил его, справится ли он с работой кочегара: сможет ли забрасывать уголь в раскалённую топку. Это была жаркая, неблагодарная работа, и не каждый человек выдержал бы её, не надорвав спину. Но Фройхен, с его мускулистыми руками и широкими плечами, наверняка выдержит! «Я никогда не был в машинном отделении, а с огнём умел обращаться только на кухне, написал об этом разговоре Фройхен. Но был уверен, что справлюсь!»
Фройхен отправился в Гренландию на борту «Ханса Эгеде», корабля со следами бесчисленных плаваний по арктическим водам на обшивке. Назван корабль был именем датско-норвежского лютеранского миссионера высокого, худого человека с острым суровым скандинавским лицом. Ханс Эгеде посетил Гренландию в XVIII веке, когда европейцы почти ничего не знали об огромном острове. Фройхен часто будет обращаться к биографии Эгеде, когда начнёт писать романы: факты и образы из жизни миссионера обогатят его собственных героев.
Отправляясь в Гренландию, Ханс Эгеде почти ничего не знал о ней, как и большинство тогдашних европейцев. Предполагали, что Гренландия находится на вершине мира, южная же оконечность её высится над Атлантическим океаном причудливым изгибом, как локон волос надо лбом. Те крохи информации, которые были доступны, накапливались постепенно. В IV веке греческий путешественник Пифей заплыл на север от Франции и рассказывал, что видел в тумане очертания берегов: предполагается, что он увидел фьорд Скорсби. После VI века, по-видимому, в Гренландии иногда устраивали логово ирландские пираты. Примерно в IX веке новые группы северных европейцев подались на запад. Они плыли на кноррах кораблях викингов с изогнутым деревянным носом, квадратными парусами и длинными вёслами по бокам. Их приключения увековечены в сагах об Эрике Рыжем и его сыне Лейфе Счастливом: они оба отплыли из Исландии в Гренландию в X веке. История этого переселения широко известна: разнообразные группы древних скандинавов расселились по Гренландии и дали острову такое привлекательное название Зелёная Земля, чтобы за ними последовали и другие. Но название оказалось обманчиво, и к XIII веку многие поселения викингов обезлюдели. В этом состоит одна из самых больших археологических загадок: умерли ли гренландские викинги с голоду? Уплыли ли обратно в Европу? Влились ли в коренное население? А может быть, умерли от болезни или погибли в борьбе за территорию? Долго ходили слухи, что одна колония викингов всё-таки уцелела забытая колония, где люди были довольны своей изоляцией и не желали контактов с внешним миром. Так или иначе, подобной колонии не нашли. (Во времена Фройхена о ней тоже не было никаких сведений, Датская экспедиция была призвана исследовать этот вопрос.)
Эгеде был амбициозен. Он задался вопросом: не изголодались ли эти викинги по слову Божьему? Если, конечно, они ещё живут в Гренландии. В 1707 году Эгеде получил приход на далёких, вечно заснеженных Лофотенских островах у северных берегов Норвегии, за полярным кругом. Там до него впервые дошли слухи. Скудные источники, к котором Эгеде имел доступ, свидетельствовали, что гренландские скандинавы когда-то были католиками, но трудно было сказать, не изменили ли они веру после Реформации в Дании. Миссионер тут же загорелся идеей найти этих людей. В 1711 году он попросил позволения у датского короля Фредерика IV отправиться на поиски забытой колонии и основать там миссию. Сначала король отказал Эгеде, но через десять лет всё-таки позволил: Фредерик понял, что миссия укрепит колониальные претензии Дании на Гренландию, тем более если там найдутся заброшенные поселения. Эгеде назначили главой Бергенской Гренландской компании организации, похожей на Голландскую Ост-Индскую. Миссионер получил право управлять, содержать армию, собирать налоги и вершить правосудие на новых землях. В 1721 году Ханс Эгеде вместе с женой, четырьмя детьми и сорока колонистами вышел в море на корабле «Хаабет» «Надежда».
Эгеде не было суждено найти потомков древних викингов. Вместо них он обнаружил инуитов коренной народ, который жил в Гренландии без малого тысячу лет. Инуиты давно приспособились к суровому климату, охотились на моржей, тюленей, нарвалов и белых медведей. Язык их отражал холодный климат: он содержал много слов, описывающих снег. Например, aqilokoq мягко падающий снег, piegnartoq снег, по которому хорошо идут сани, matsaaruti мокрый снег, которым можно обработать полозья саней, и pukka снежные кристаллики, похожие на соль.
Эгеде неутомимо трудился, изучая язык, на котором говорили в его новой стране: на этом же языке он начал проповедовать. Реалии новой паствы нередко требовали от проповедника изрядной доли воображения. Например, так далеко на севере не существовало земледелия а значит, инуиты не знали хлеба и, следовательно, не имели такого слова. Эгеде адаптировал для них «Отче наш» так: «Тюлень наш насущный даждь нам днесь». В ещё одном приступе миссионерского рвения Эгеде постановил, что слово toornaarsuk, означающее «дух», это теперь слово ругательное, означающее «проклятие». Гренландцы его рвение не слишком оценили, поскольку ругательств в их языке не было, а недовольство они выражали неодобрительным молчанием.
Проведя в Арктике четырнадцать лет, Эгеде вернулся в Данию. И хотя в истории он остался прежде всего как миссионер его даже прозвали «Апостол Гренландский», многие считают его значимым исследователем. Когда составлялась карта Луны, в честь Эгеде назвали кратер. Его же имя носил корабль, на котором плыл в Гренландию Петер Фройхен: весь в поту, он целыми днями вкалывал в машинном отделении.
* * *
Работа в машинном отделении была тяжёлая, но интересная. Фройхен быстро освоился среди котлов, выпускавших облака пара через затейливые ряды клапанов. Остальные истопники и кочегары были здоровенные, откормленные детины с бычьими шеями, и даже самые пустяковые недоразумения решали кулаками: так проще. Фройхен прозвал своих товарищей «отбросы человечества»; впрочем, эти слова он использовал добродушно, чтобы не оскорбить, а просто поддеть по-приятельски. В свободное от драк время кочегары учили Фройхена, как поддерживать стабильное давление в котлах при «самом полном», чтобы не получить по шапке от старшего механика. Учили они его и тому, как крепко стоять на ногах во время болтанки. Работа была тяжёлая, грязная. Повсюду оседала копоть: пробиралась даже в пищу, окрашивая её в чёрный цвет; впрочем, кочегары заглатывали еду вместе с сажей не жалуясь.