Позиция Блейка между Поупом и Уордсвортом на временной шкале вовсе не означает, будто он сводится к тому, чтобы быть мостом между ними, завершителем одной литературной традиции и зачинателем другой. В британской культуре Блейк стоит совершенно особняком, как некий свалившийся с неба метеорит, чёрный обелиск, Кааба и достаточно немногочисленные поклонники его творчества совершают хадж вокруг этой Каабы, а другие всего лишь глядят на неё издали, не решаясь подойти поближе, торопливо ей кланяются и бегут по своим мелким делам.
Современные рекламщики, пытаясь найти новых клиентов, часто используют термин «анти» в сочетаниях вроде «антикафе» и пр.: мол, наше кафе это не какой-то банальный ресторан для буржуа, у нас всё-всё по-другому: и настольные игры, и полочка с книгами читай не хочу, и древняя радиола в углу, поэтому по отношению к обычным прозаическим кафе мы примерно то же, что антиматерия к материи. (Так и хочется здесь использовать анекдот про один орган человеческого тела и его вид сбоку Хорошо, считайте, что я этого не говорил.) Слова от такого бессовестного употребления снашиваются, истираются. Чем мы будем говорить, когда продажники сотрут в порошок изначальный смысл всех слов? Это рассуждение вот к чему: к Блейку приставка «анти» применима с гораздо большим основанием, чем к едальне с радиолой и книжной полкой на стене. Он антипоэт, потому хотя бы, что движение его ума совершается курсом, противоположным обычному: не от поэтического к духовному, а от духовного к поэтическому. Он не только огромен, но и колоссально неудобен, потому что ломает привычные рамки и способы разговора о поэзии ну, или о религии, если мы считаем, что Блейк «про неё» в первую очередь, то есть про религию в широком смысле слова: про духовный мир, само существование которого и рождает религию.
В результате корпус его текстов «это наименее читаемый корпус [текстов] в английской поэзии в пропорции к его достоинствам»5, как блестяще сказал о нём канадский литературовед Герман Нортроп Фрай (англ. Herman Northrop Frye, 1912 1991).
Блейка можно сравнить уже сравнивали до меня с русским православным мистиком Даниилом Андреевым. Слово «православный» я использую с осторожностью: Андреев «православный мистик» ровно в той же мере, в какой Боэций в «Утешении философией» «христианский философ». Даниил Андреев был православным человеком, и он же был мистиком, поэтому характеристика безошибочна с формальной точки зрения, но в данном случае слагаемые не производят суммы. Определение «русский писатель» применительно к нему является столь же формально верным и таким же бессодержательным, как и «православный мистик». Несколько лет назад в книжном магазине я случайно обнаружил «Розу мира» в одном из новых изданий с подзаголовком «роман». Какой же это «роман», с позволения сказать? Главная книга Андреева не больше роман, чем «Божественная комедия» комедия в современном смысле: это жанровое определение последней раз за разом горько разочаровывает школьников, которые в начале изучения темы наивно надеются, будто им предлагают средневековую версию «Тупого и ещё тупее», или что там сейчас считается образцом комедии.
Как и «Роза мира», Блейк не умещается ни в один жанр; как и Даниил Андреев, он является камнем преткновения для церкви, в лоне которой родился, для христианства вообще. Что с ними делать, как к ним относиться? Притвориться, что они мелки, ничтожны, не стоят разговора? Не получается. Объявить их сочинения «сладкой сказкой, которую Бог нашептал страдающему поэту в тюрьме»? В случае Блейка не выйдет: он не сидел в тюрьме. Анафематствовать, может быть?
В отношении Блейка такое решение напрашивается само собой английский поэт был открыто враждебен Церкви, рассуждая о «дураках, что попались религии в сети».6 Думаю, не один архиепископ чесал себе затылок, размышляя, как бы поднять вопрос об отлучении от Церкви этого остроумца
Но не вышло. Во-первых, Англиканская церковь и в принципе не спешила с экскоммуникациями, руководствуясь принципом «Тише едешь дальше будешь». Если я только не ошибаюсь верней, если не ошибается сетевая энциклопедия, то за всю историю англиканства отлучено от Церкви было всего лишь восемь человек.7 Во-вторых, Блейк после смерти стал кем-то вроде национального героя. Рискую предположить, что это могло случиться по одной-единственной причине: из-за стихотворения «На этот горный склон крутой» (англ. And Deed Those Feet in Ancient Time), которое превратилось в неофициальный гимн Англии. Оно более известно как «Иерусалим» (не путать с одноимённой эпической поэмой). Вы почти наверняка слышали переложение этого текста на музыку Хьюберта Пэрри (англ. Sir Charles Hubert Hastings Parry, 18481918), скорее всего в оркестровке Эдварда Элгара. Оно, стихотворение, очень английское, очень национальное, очень боевое примерно как «Бородино» для нас, русских, только короче. Нет нужды говорить, что оно льстит национальному духу британцев: сейчас как возьмём копьё и меч да как построим рай Божий на отдельно взятом острове! Народы любят, когда им льстят, и оттого предать анафеме Блейка для англичанина психологически невозможно, каких бы гадостей про Церковь он ни наговорил. Ведь что же выйдет, если так сделать: это безбожник пророчествовал о том, что мы «возведём Ерусалим // В зелёной Англии родной», и не возведём мы его никогда вовсе? Совершенно невозможно
Отступление второе. Именно здесь уместно было бы привести «Ерусалим», то есть перевод С. Я. Маршака, полностью, что и было сделано в первом издании этой книги. Но с момента смерти С. Я. Маршака прошло меньше семидесяти лет, оттого на использование текста его перевода требуется разрешение правообладателя. Читатель напрасно будет говорить мне об абсурдности получения разрешения на текст, который несложно найти в Сети (что я и предлагаю ему сделать). Оригинал же стихотворения можно прочитать в сноске.8
Текст хоть и простой, но потрясающий по своей силе. Я едва было не взял его для нашего анализа вместо «Тигра». Меня остановила его чуть меньшая известность и чуть большая линейность.
Блейк родился в 1757 году в семье лондонского чулочных дел мастера. Он рано обнаружил талант к живописи и ещё в детстве начал делать гравюрные копии известных мастеров. Копии он продавал и этим улучшал общий доход семьи. Видимо, по этой причине мальчика отдали не в общеобразовательную школу, а на рисовальные классы: кто же режет курицу, несущую золотые яйца! Второй причиной было то, что Блейк (в десять лет!) настоял на этом сам.
С четырнадцати лет подросток учился в качестве подмастерья гравёра Джеймса Бэзира (англ. James Basire), после окончания семилетнего срока он становится мастером. Своё обучение он, уже в звании мастера, завершает в Королевской академии художеств, в которой бунтует против «косных стариков». Вы ведь уже поняли, какой это был прямой и необузданный человек, правда? Сохранилась запись о его участии в так называемом Гордонском бунте (англ. Gordon Riots) 1780 года, направленном против усиления политических позиций католиков. Вспоминается в этой связи и наше всё, Александр Сергеевич Пушкин, который на вопрос Государя «Где бы ты был 14-го декабря, если бы был в городе?» браво ответил: «На Сенатской площади, Ваше Величество!»9 Что ж, «кто не бунтовал в юности, у того нет сердца, говорит известная пословица, правда, добавляя: У того, кто не стал консерватором в старости, нет мозгов».
Кстати, беспорядки были беспощадно подавлены армией, а их подстрекателя, парламентария Джорджа Гордона (англ. Lord George Gordon, 1753 1791), спустя шесть лет всё-таки отлучили от Церкви.
В 1781 году двадцатитрёхлетний Блейк женится на восемнадцатилетней Кэтрин Райт (англ. Catherine Wright). Невеста неграмотна вместо подписи она поставит крест в церковной метрике. В дальнейшем поэт научит свою жену читать, писать, раскрашивать гравюры и даже работать на печатном прессе. Удивительно гармоничный брак, несмотря на ранние бурные годы.
Я забыл сказать, что поэт открывает свою типографию. В дальнейшем эта типография в основном будет обслуживать самого Блейка, печатая его собственные поэмы, которые он будет самостоятельно иллюстрировать, вручную раскрашивать и продавать, что обеспечит ему если не роскошную жизнь, то безбедное буржуазное существование. Если вы полагаете, что текст поэм набирался из типографских литер, вы ошибаетесь. Точно так же, как и рисунки, текст каждой отдельной страницы поэт гравирует вручную.
Обратите внимание на слово Whoredoms (нечто вроде «блудодейства»)! Оно не влезло в строку и заворачивается вверх, примерно так же, как современный школьник может завернуть строчку в тетради. (Про «современный» я, наверное, преувеличил.)
Блейк, как вы поняли, не только поэт он графический иллюстратор своих книг, он также художник с собственным неповторимым стилем, причём выдающийся художник: его иллюстрации к «Божественной комедии» имеют самостоятельное значение. Он мистик, при этом редчайший в мировой истории (возможно, единственный) пример мистика-ремесленника, даже мистика-техника. В конце концов, дело гравёра сложная профессия, а гравировальный станок, даже ручной, непростое оборудование.
Отступление третье. Думаю, существует нечто вроде «теста на мистика», позволяющего оценить степень терпимости каждой конкретной страны к духовной культуре. Возьмём для примера Британию самого начала XIX века, Советский Союз и сегодняшнюю Россию в свете их отношения к собственным мистикам. Англия своего буйного подданного, вероятно, слегка страшилась, но в любом случае позволила ему жить честной жизнью среднего буржуа и даже зарабатывать деньги своим талантом (в 1800 году Блейк покупает на собственные сбережения двухэтажный кирпичный дом в Фэлпеме, где проживёт примерно четыре года). Даниил Андреев к концу жизни не имел даже собственной комнаты. Но, как бы то ни было, он существовал и сумел закончить свой opus magnum. Судить, как прошла этот тест современная Россия, пока сложно: мистики редко становятся известны при жизни. Но создаётся впечатление, что Россия наших дней к мистикам бесконечно равнодушна. Она не помешает им жить и творить, буде они появятся она их просто не заметит, посчитав в лучшем случае неопасными сумасшедшими, точнее, не увидев никакой разницы между теми и другими. Духовный климат не тот, причём не «государственный», а именно общественный климат. Вот и вопрос: отчего современное российское общество равнодушно к мистицизму?
Надеюсь, все слушатели и читатели понимают разницу между религиозным мистицизмом и бессовестной эксплуатацией человеческого суеверия в стиле «Потомственная ведунья Анастасия снимет и наведёт порчу»?
Взгляните, к примеру, на страницу 32 из поэмы «Мильтон» (это так называемый «экземпляр А», сейчас он хранится в Британском музее). Нижняя часть страницы рисунок (о нём поговорим отдельно).
Илл. 1. «Мильтон», стр. 32. Экземпляр А, Британский музей
Выше мы назвали «Мильтон» поэмой. Хоть Блейк и сам даёт тексту такой подзаголовок (полное название Milton: A Poem), определение ошибочно или, как минимум, почти ни о чём не говорит. «Мильтон» это иллюстрированный прозаико-поэтический мистический эпос. Он входит в число так называемых «пророческих книг» (англ. prophetic books), которые за свою жизнь Блейк написал и издал целую дюжину. Среди других подобных эпосов «Книга Тэль», «Книга Уризена», «Книга Лос», «Вала, или Четыре Зоа». Любой человек, прочитавший «Розу мира» Даниила Андреевна, наверняка знаком с диковинными именами и названиями (вроде «Олирна», «Навна», «уицраор», «игвы», «раругги» и пр.), которые выпрыгивают на читателя откуда ни возьмись и к которым он, читатель, не знает, как относиться. (Вероятно, следует или полностью верить им и тому, что эти названия в обиходе у жителей иных миров, или, наоборот, не верить и считать сказкой, которую «Бог нашептал поэту на ухо». )
Отступление четвёртое. Всё же кто такой Блейк мистик или фантазёр? Или, если слово «фантазёр» звучит пренебрежительно, то «большой поэт, создавший свою собственную литературную вселенную», некто вроде Джона Толкиена (1892 1973), автора «Властелина колец» и «Сильмариллиона», в которых ведь тоже немало причудливых названий? Я не знаю, как отвечать на этот вопрос. Я склоняюсь к первому ответу, но при этом прекрасно понимаю, что такой ответ совершенно бездоказателен.
Впрочем, у меня есть одно личное доказательство. В молодости ваш покорный слуга написал фантастическую повесть о девушке-подростке с причудливым именем, изначально жившей в ином мире, но воплотившейся на земле. Хоть повесть и фантастическая, но в существовании этой девушки я был уверен абсолютно. Кто только не пишет фантастических повестей в молодости! Не следовало бы и вспоминать её, если бы недавно я с изумлением не обнаружил у Блейка то же самое имя, записанное английскими буквами. То же самое только русское «т» превратилось в английское межзубное th.
Мне скажут, что это моё субъективное «доказательство» ничего не доказывает. Само собой.
А если подумать шире: где граница между литературной фантазией и религиозным мистицизмом? Вероятно, эта граница существует но уж едва ли она представляет из себя чётко очерченную линию или, тем более, бетонный забор. Ведь и мистики пользуются «глазами фантазии». Мистик подобен кроту, у которого, в отличие от его сородичей, вдруг открываются заросшие глаза. И всё же эти глаза над поверхностью видят лишь отдельные цветовые пятна, а сигналы об этих пятнах поступают в мозг, никак к этим сигналам не приспособленный, да и не знающий, с чем сравнить эти пятна в повседневном опыте жизни под землёй, где нет никаких цветов. Оттого использование фантазии мистиком становится почти неизбежным.
Чтение любой из пророческих книг Блейка примерно такой же опыт, что и чтение «Розы мира», с той разницей, что текст гравюр, хоть и отчётливый, сложнее разбирать. А если читать поэму не по гравюрам, теряются не только смыслы, вложенные в иллюстрации, но и упругая энергия текста.
Давайте вновь рассмотрим иллюстрацию на странице 32 «Мильтона», в этот раз рисунок. Перед нами нечто вроде христианско-мистической мандалы: четыре пересекающихся сферы, которым даны следующие имена:
Уртона (верхняя)Уризен (нижняя)Тармас (левая)Лува (правая)В их пересечении «Сфера Земли», верхняя половина которой названа Адамом а нижняя Сатаной.
Уризен в «мифологии» Блейка, как её обычно называют, это принцип разума, а также нечто вроде гностического демиурга, «злого бога» (падшего Денницы). Тармас в той же мифологии сила, в том числе половая (сам поэт сопоставлял её с Богом-Отцом). Лува любовь, страсть, чувства (а также «Бог-Сын»). Уртона вдохновение и фантазия («Бог-Святой Дух»). Все эти четыре имеют родовое название «зоа» (ед. и мн. ч.). Теперь у нас есть некое подобие ключа. Но знаете ли вы даже с этим ключом, как толковать эту мандалу? Я понятия не имею. Верней, я могу предположить, что в человеке (Адаме) есть и божественное (Уртона), и сатанинское (Уризен), а [земной] Сатана, который рождается на пересечении Адама и Земного демиурга, невольно вызывает в памяти слова Чёрта из «Карамазовых»: «Сатана sum, et nihil humanum a me alenium puto»10. Но это всего лишь мои догадки. Справедливы ли они? Может быть да, а может быть, такое толкование ничтожно, и Блейк совсем не это имел в виду. Нам не у кого спросить! Это только самому Блейку явился с небес Мильтон, чтобы разъяснить некие истины то ли вправду, то ли исключительно в поэтической фантазии