Петр Алексеевич был широко образованный человек. Ценитель музыки и поэзии, глубоко порядочный в науке. В личной жизни.
Сейчас другое время. Иные люди. Прогресс, достижения науки несоизмеримы даже с тем, что происходило 2030 лет назад. Но и сейчас есть чему учиться у блестящего ученого. Прежде всего порядочности и интеллигентности. Тому, что мы потеряли, строя коммунизм, а затем капитализм.
В моей памяти он продолжает жить как добросердечный, красивый, веселый человек, необыкновенный труженик, добрый советчик и мудрый наставник.
М. Казарновский
6.02.2013.
Международная деятельность П. А. Моисеева
Лекция о мировом рыболовстве. Семинар ФАО ООН 1972 год. Москва.
П. А. Моисеев среди ученых-лососевиков Японии и Дальневосточных научно-исследовательских институтов
Подписание Коммюнике о постоянном Советско-Японском Симпозиуме по марикультуре
Доклад П. А. Моисеева о развитии советско-японских рыбохозяйственных отношений. Общество Советско-Японской дружбы
Участники советско-японского симпозиума в Батуми. 1978 г.
Попытки продвижения Японской подводной техники на советский рынок. Батуми. (Время ещё не пришло). П. А.Моисеев. Цуладзе
Подписание советско-японских документов о рыболовстве в северо-западной части Тихого океана. 1970-е год
Невеселый рассказ
Март 2013
Антони. Франция
Рассказ вымышлен.
Действующие лица нет.
Я поступил после окончания 10 классов в «непрестижный» вуз. Это значило, что в «престижные» институт международных отношений, институт востоковедения, МГУ и некоторые другие по различным, иногда вполне определенным причинам, я попасть не мог. Да и не только я.
А вот в разные иные институты, типа рыбного, архивного, пищевого, лесного и прочих поступить было возможно.
Я и поступил. В рыбный. Им. А.И.Микояна. И другие мальчики тоже.
Поэтому образовалась у нас на факультете веселая, интересная компания ребят хорошего интеллекта. Все они впоследствии заняли определенные жизненные позиции. Но для этого должно было пройти много времени, да и в государстве необходимы были определенные изменения.
Они, эти изменения, тяжело, со скрипом, но проходили. И мои друзья неожиданно, а может, и закономерно, вдруг оказались в чинах и на государственных постах весьма значительных.
Компания составилась очень быстро. На первом курсе. Фамилии я указывать не буду, а просто перечислю.
Зямка оканчивал Ленинградский Госуниверситет. Философский факультет. Как вдруг неожиданно, с 4-го курса был отчислен по причинам, ему непонятным. Шел 1950 год. Поступил в рыбный, на первый курс. Окончил институт с красным дипломом. Работал где-то в Астрахани, но вдруг неожиданно оказался в Москве, в группе спичрайтеров Генерального секретаря ЦК КПСС.
Феликс не поехал по распределению, а остался в Москве и начал работать помощником Министра здравоохранения. А через много лет оказался зам. заведующего ТАСС.
Назим поражал на курсе всех тем, что знал наизусть таблицу Брадиса. Вероятно, поэтому его и не взяли на математический факультет МГУ. А через десяток лет он возглавлял расчетный центр нашей космической отрасли.
Боря плавал многие годы на рыболовных траулерах, приписанных городу Мурманску. Затем вернулся в Москву и неожиданно стал писать морские рассказы. Да так здорово, что стал членом Союза Советских Писателей и начал получать различные премии. Премии и тиражи его рассказов свое черное дело сделали. Боря стал пить. Затем очень часто. Потом без перерыва. Перерывы наступали после очередной больницы. Но хорошо известно никакая больница от такой болезни никого ещё не излечивала.
Оскар всегда увлекался аквариумными рыбками. Выпустил несколько книг. И неожиданно для всех нас в годы перестройки вдруг оказался владельцем двух магазинов, где продавались изумительные рыбки, а так же иная живность в виде попугаев, лягушек, змей и других гадов.
И наконец, к нашей компании примыкал Васька. Вернее примыкала. Ибо Васька была девочкой, ничем особенным не отличавшейся. Но вот ходила за нами. Канючила, если мы хотели побыть только в мужском коллективе. Звали её вообще-то Василиса. Но мы называли её Васькой. И всем это было удобно.
Один раз, правды ради, я забастовал, требуя Ваську, как особу женского полу, из нашей компании удалить. Все молчали хмуро, и я пришел к выводу мои претензии по удалению Васьки беспочвенны. И вовсе даже не нужны.
Вот так мы и жили. Весело. На ул. Горького в кафе мороженое. В парк им. Горького на каток. Летом в Химки. Купаться. Потом можно залечь в тени и пива попить. Да и девчонок «закадрить».
Все было. Молодость. Озорство.
* * *
По окончании института я уехал работать на Сахалин. Ребята меня провожали тепло. Договаривались писать. Васька даже всплакнула. Что взять-то девочка.
На Сахалине меня направили директором рыборазводного завода. От Южно-Сахалинска около 100 километров.
Дороги никакие. Дожди. Мошка. Зимой пурга и заносы.
Но мне нравилось. Зимой я бегал на лыжах. Летом занимался производственными вопросами. И не очень я вспоминал друзей. И маму не часто баловал письмами.
А в маленьком поселке у меня составилась компания. Как бы теперь назвали нас местная элита.
Мы часто, особенно по субботам воскресеньям собирались вместе. Раздобыли патефон. У нас были три пластинки Утесов, Вертинский и Лещенко. Под них мы и пели, и танцевали. И флиртовали дамы жены моих друзей. А как иначе дама без флирта что авто без бензина трястись будет, а вот ехать никогда.
Мы очень весело проводили время и дружили. Я чувствовал, вот они, мои милые и настоящие друзья. Мужики. Которых мне так не хватало в жизни. Мы ведь были ребята, обожженные войной. И отцов у нас не было. Поэтому мы опыт жизни приобретали сами, спотыкаясь и набивая себе шишки об острые углы судьбы.
А здесь друзья. Настоящие. Валерка военный врач, помогал всем и таблетками, и советами. А уж укол от гонореи делал в любое время дня и ночи.
Я снабжал друзей рыбой и икрой в неограниченных количествах.
Виктор прокурор всех нас оберегал в случае глупых происшествий.
А жены моих друзей были веселы, красивы и скучали. Поэтому выдумывали мы разные забавы. Большей частью глупые. Но и сами-то мы какие были. Да и кто вложил в нас домашний уют и образование. Но я был счастлив компанией с друзьями. И уж твердо был уверен мои меня не подведут. Выручат в случае беды.
* * *
Но, как хорошо известно, никогда в человеческой жизни не бывает все гладко да ладно.
У меня не подошла рыба. Горбуша. Следовательно, мы не смогли взять икру. То есть, не выполнили план по закладке. И так далее.
В общем, понизили меня до инженера.
Но догнал меня ещё один удар. Жена моя ехать ко мне категорически отказалась. Мол, далеко. Опасно, если ребенок заболеет, так как врачей на 60 км. в округе нет и в помине.
Но я понимал главное. Жена меня не любила. Просто пришла необходимость ей выйти замуж. Вот и вышла.
В зимние вьюжные вечера я бродил по комнате. Где кроме матраса на ножках да ящиков из-под китайских яблок, заменяющих мне стол, ничего не было.
Я ходил по комнате. Мне было плохо. Я вспоминал Москву. Моих милых, верных друзей. Я скучал по ним. И только гораздо позднее я понял, что на самом деле я скучал по маме.
Я решил написать письмо моим друзьям. Написал каждому. Подробно описал ситуацию. Сгустил краски по поводу жизни и быта. Просил поискать место в Москве.
Прошло много месяцев, но ответа я ни от кого не получил.
А в довершение всех напастей пришло уведомление суда о расторжении брака. К нему жена приложила письмо, где писала о полном моем несоответствии её идеалам и моей патологической ревности.
Ну, идеалы куда ни шло. Но ревность. Какая она, эта ревность может быть и из чего возникнуть. Ведь мы вместе не жили совершенно.
А в довершение случилось вот какое происшествие. Тривиальное для нашего времени и страны проживания. Но это теперь так кажется. А раньше, в молодости, все воспринималось куда как трагично.
В общем, жена потребовала брак расторгнуть. Но и освободить жилплощадь. Я проделал это быстро и четко. Не взял ничего, кроме свитера и сапог. В которых, собственно, и ушел из этой самой жилплощади.
Шел дождь. Вечер и было очень темно. В те времена города не освещались вовсе, или только улица, где жил секретарь обкома партии и иная, уже настоящая элита города.
Но я не унывал. У меня были мои друзья и я знал, что не пропаду. Вот сейчас переночую на вокзале, а утром соберу друзей и вопрос с жильем будет решен уж точно. Да и не только с ним.
Кому из мужиков не знакомо чувство тоски, грусти и потерянности в период развода. Да, правильно, всем. Поэтому я и уверен был мои друзья для меня и женским полом озаботятся. У Валерки медсестры в избытке, у Виктора прокурорские стажерки, да и вообще жизнь не кончается.
Но оказалось она «кончается».
Ребята собрались в обед в местной пивной и выслушали мой сбивчивый рассказ о «жилплощади». Затем все разом заторопились. У Виктора образовалось срочное прокурорское расследование, у Валерки внеочередное вскрытие тела погибшего солдата. Я растерялся. Стал звонить их женам. Они были все веселые, хорошенькие и ко мне относились «неоднозначно». Но ничего результативного не произошло.
Я же устроился приемлемо. То есть днем работал в конторе. Вечером сдвигал столы и спал на них в видавшем виды спальнике.
Крысы были недовольны. На столы они залезть не могли. Но я с ними подружился. Чтоб они не «базарили» по ночам и не шумели, я оставлял корки хлеба и сыра. Все это крысы безо всякого чувства благодарности уносили в свою дыру и ночь проходила спокойно. Правда спать было жестко.
А друзья мои неожиданно стали меня избегать. Я это почувствовал, конечно. Мне было горько.
Все это повергло меня окончательно в уныние. Я начал задумываться. А симптом этот очень опасен.
* * *
Вдруг неожиданно мне приходит посылка. Вернее, она пришла на почту, до которой зимой уж точно не добраться. Но я встал на лыжи и с двумя мужиками мы пошли в поселок. Благо, мужикам срочно нужно было купить тройной одеколон. Выпивка в лавочке на нашем заводе уже давно кончилась.
Я шел да гадал, от кого мне посылка. От мамы? Или от ребят, наконец? А может, от жены, которая поняла, наконец, пагубность своего поведения? Поняла, что лучше меня вообще на свете нет мужчин и без меня грозит ей остаться одной. Или может прислала мне альбом фоток моей дочери. Которую я толком и не видел.
Я шел, а тоска меня все-таки не отпускала.
Вот и поселок. Конечно, почта давно была закрыта. Мы переночевали у знакомых. Наутро я посылку получил.
Фанерный ящичек был от Васьки. От Василисы. В письме она писала о каждом из моих друзей и желала успехов и здоровья. А счастье будет.
В посылке же было сало, лук, чеснок и краковская колбаса.
На заводе мы устроили пир.
А писем от друзей я так и не получил.
* * *
Прошло несколько лет. Я вернулся в Москву. Стал работать в одном из НИИ. Конечно, встретился с друзьями. Мы ходили в коктейль-бар. Выпивали. Веселились. Не так, как в бесшабашное студенчество, но все грело душу.
Про письма я не вспоминал. А вот Ваську благодарил и даже подарил ей какой-то узор на моржовом клыке. Их продавали на Чукотке в большом количестве.
И снова жизнь пошла своим мирным чередом.
Я стал получать письма от сахалинских друзей своих. А в свои приезды в Москву они приходили ко мне, и мы прекрасно проводили время. Включали магнитофон, слушали Окуджаву, Высоцкого. Танцевал я с их женами аргентинское танго. Вспоминали наш патефон.
Я больше ничего не вспоминал. А друзья мои просто и не понимали, что у меня на душе что-то есть. Пили вина грузинские. Пиво.
Мы старели. Меняли страны, благо это стало возможно. Болели.
Я собрался уезжать во Францию, где жили мои родные. Мало уже кого осталось в Москве.
* * *
Ребята пришли на прощальный вечер притихшие. Выпивали понемногу. Рассказывали, что знали о наших сокурсниках. Просили меня перед отъездом зайти к Ваське. Она тяжело больна и давно находится в больнице. Да и вряд ли выйдет.
Я огорчался и обещал обязательно к Ваське зайти. Да так и не зашел. Завертели сборы. То да сё.
И уже в Париже узнал, что Василиса скончалась на следующий день после моего отъезда.
* * *
В Париже я получил посылку. Первую! Из Москвы. Посылки идут и России долго дней 40. Это была посылка от Васьки. Вернула мне моржовый клык и написала:
«Успехов и здоровья. А счастье будет».
3.03.2013
Ламблер, Нормандия.
Шесть соток для Ивана[2]
Шесть соток садового участки близ станции Театральная (Белорусская ж/д) хорошо и предел мечтаний для горожанина эпохи развитого социализма.
А для гражданина, у которого никакой иной недвижимости нет и уж точно не предвидится шесть соток это не только хорошо. Это предел счастья.
Иван Львович Кабанов этим предельным, даже запредельным счастьем обладал в полной мере. Так как у него жить было негде совершенно, то отдельная хибарка типа почти сортир на участке садового товарищества была верхом мечты Ивана.
Сотки он получил неожиданно легко. Ведь существует «по жизни» и «у судьбы» правило ежели не хочешь, не мечтаешь и не бьешься за что либо так оно само и свалится. А ежели мечтаешь и борешься это ещё посмотреть.
Иван работал последние предпенсионные годы в стольном граде. Но прописку имел вовсе в Хотькове, у бабки за 10 рублей в месяц, что и платил ей исправно. Бабка была довольна. И Иван тоже. Ивана долгие годы наши славные органы, нет, не преследовали. Но и жить не давали.
Поэтому-то обитал он, не имеющий жилья никогда никакого, в котельной на Верхней Красносельской. Ему никто не мешал и в свои «сутки через двое» он аккуратно выполнял необходимые действия в котельной, уже давно перешедшей на газ. В закутке и спал. Конечно, не раздеваясь. Уже привык за кочевую свою жизнь раздеваться на ночь считанные разы.
Вот ему неожиданно и предложил начальник ЖЭКа, к которой котельная и была приписана, участок. Мол, ты, Иван, без жилья. Вот тебе и шанс. Бери участок, строй виллу (так и сказал «виллу») и обитай на пенсии. И меня вспоминай.
Иван на самом деле вспоминал. Ибо обладал свойством, у племени homo sapiens редким благодарностью. Да и сам участок стоил сущие копейки, раз, да и начальству три бутылки белого два. Вот и все. Стал обладателем. За что другие бедолаги горожане годами бились. В очереди стояли. Боролись в парткомах, профкомах и ещё не пойми как, чем и каким способом лишь бы получить эти жалкие сотки.
Иван после получения довольно быстро ушел на пенсию. И начал на своей земле жить. И удивляться. Было чему.
Ему в жизни не то, чтобы не везло. Просто всегда появлялась какая-то преграда, которая не давала ничего. Двигаться вперед. Получать то, что другие.
Теперь он бродил по своим шести соткам. Годы уже подошли такие, что тянуло на воспоминания. Хотя их, этих воспоминаний, было не густо. Да и что было-то?
Детский дом в Пензе. Вначале его мальчишки побили. Он испугался. Долго плакал. Хотя били много, но не особенно больно. Всем-то по 6, 79 лет. На следующий день его опять побили. Легонько. Он снова испугался. А ночью неожиданно для себя решил чтоб не били, нужно, во-первых, не бояться. Пусть бьют не бояться и все. И, во-вторых, надо стать сильным. Поэтому ещё через несколько дней, когда мальчишки снова на предобеденной прогулке к нему подступились, он достал из кармана камень и стал на «врагов» своих смотреть.
Вот, оказывается, как просто. Больше к нему не приставали. А вскоре все стали взрослеть и появились иные заботы.
Правда, одна забота доставала Ивана, как и других и денно и нощно.