Дюбуа тоже не показался мне человеком, способным выдать мое имя, особенно после того, как во время беседы в его кабинете я упомянул о своей готовности пойти на крайние меры, чтобы добиться того, чего хочу.
На Покое никто не знал, куда я отправился, за исключением С-Р, чью память я почистил перед отлетом.
Я задумался над альтернативным объяснением.
Если Рут похитили и заставили написать мне письмо, тогда тот, кто это сделал, мог быть уверен, что если я на него отреагирую, то получу и следующее, ну а если нет ничего страшного.
Это казалось возможным, вероятным.
А значит, на Дрисколле был кто-то, чье имя мне очень хотелось бы узнать.
Стоит ли это того, чтобы задержаться? Подключив Малисти, я, возможно, смогу разнюхать, кто прислал мне эту новую фотографию.
Но если за этим человеком стоит кто-то другой и если этот кто-то умен, его подручный будет знать очень мало и может вообще оказаться совершенно невинным. Я решил пустить Малисти по следу и велеть ему сообщать обо всех своих находках на Покой. Но я предпочел не использовать тот телефон, что стоял по правую руку от меня.
Всего через несколько часов уже не будет иметь никакого значения, знает ли кто-то, что Коннер это Сэндоу. Я улечу отсюда и больше никогда не буду Коннером.
* * *
Все, что есть в мире плохого, сказал мне однажды карлик Ник, происходит из-за красоты.
Не из-за правды или доброты? уточнил я.
О, они помогают. Но главная причина это красота, истинный корень зла.
Не богатство?
Деньги красивы.
Как и все, чего тебе не хватает, еда, вода, секс
Именно! провозгласил он и так саданул по столу пивной кружкой, что в нашу сторону повернулся десяток голов. Красота, будь она неладна!
А как же симпатичные парни?
Они либо ублюдки, потому что знают, что им повезло, либо не уверены в себе, потому что знают, что остальные их терпеть не могут. Ублюдки всегда причиняют другим боль, а неуверенные в себе парни портят собственную жизнь. Обычно у них шарики за ролики заезжают, а все из-за этой чертовой красоты!
А что насчет красивых вещей?
Они заставляют людей воровать или тосковать из-за невозможности их заполучить. Будь
Подожди минутку, сказал я. Не вина вещи, что она прекрасна, и не вина красивого человека, что он красив. Это получается само собой.
Ник пожал плечами.
Вина? А кто говорил что-то о вине?
Ты говорил о зле. А это значит, что кто-то где-то в чем-то виноват.
Значит, виновата красота, заключил он. Будь она проклята!
Красота как абстрактное понятие?
Да.
И красота отдельных предметов?
Да.
Но это же абсурд! Вина предполагает ответственность, какой-то умысел
Вот красота и ответственна!
Выпей-ка еще пива.
Он так и сделал, и снова рыгнул.
Вот посмотри на того красавчика у стойки, сказал он, того, что пытается подцепить телку в зеленом платье. Однажды кто-нибудь разобьет ему нос. А был бы он уродом этого бы не случилось.
Чуть позже Ник доказал свою правоту, разбив парню нос за то, что тот назвал его коротышкой. Так что, возможно, в его словах и была доля правды. Ростом Ник был не больше четырех футов. Плечи и руки у него были как у могучего атлета. В армрестлинге он мог побороть всех, кого я знал. Голова у него тоже была нормального размера, с густыми светлыми волосами и бородой, парой синих глаз над глядевшим вправо сломанным носом и ехидной улыбкой, обычно открывавшей лишь полдюжины желтых зубов. Ниже пояса Ник был весь искорежен. Он происходил из семьи, кишевшей профессиональными солдатами. Отец его был генералом, а все братья и сестры, кроме одной, были офицерами тех или иных войск. Ник вырос в среде, где все занимались боевыми искусствами. Он владел любым оружием, какое вы могли назвать. Он умел фехтовать, стрелять, ездить верхом, закладывать взрывчатку, ломать руками доски и шеи, жить подножным кормом и проваливать любой медосмотр в галактике, поскольку был карликом. Я нанял его егерем, чтобы он убивал мои неудачные эксперименты. Он ненавидел все прекрасное и все, что было крупнее него.
То, что кажется красивым мне, и то, что кажется красивым тебе, сказал я, может быть отвратительно ригелийцу, и наоборот. Следовательно, красота относительна. А значит, ты не можешь осуждать ее как абстрактное понятие, потому что
Брехня! оборвал он меня. Ну да, они причиняют боль, насилуют, воруют и портят себе жизнь из-за других штуковин. Но все равно это происходит потому, что красота требует от них жестокости.
Тогда как ты можешь винить отдельные предметы
Мы же ведем дела с ригелийцами, верно?
Да.
Значит, она поддается переводу. И этим все сказано.
А потом красавчик, пытавшийся подцепить у барной стойки телку в зеленом платье, прошел мимо нас по пути в туалет и назвал Ника коротышкой, когда просил его отодвинуть с дороги стул. На этом и закончился наш вечер в том баре.
Ник клялся, что умрет в походных ботинках на каком-нибудь экзотическом сафари, однако нашел свою Килиманджаро в земной больнице, где его вылечили от всего, что мешало ему жить, кроме скоротечной пневмонии, подцепленной во время лечения.
Это случилось примерно двести пятьдесят лет назад. Я нес его гроб.
* * *
Я затушил сигарету и вернулся к своим слип-саням. Что бы ни прогнило в Миди, я узнаю об этом позже. Пора было улетать.
Мертвые слишком неотделимы от нас.
* * *
На протяжении двух недель я ломал голову над тем, что узнал, и поддерживал себя в форме. Когда я вошел в систему Покоя, моя жизнь дополнительно осложнилась тем, что планета обзавелась новым спутником. И не естественным.
«ЧТО ЗА ЧЕРТ ВСКЛ», послал я закодированное сообщение.
«ГОСТЬ, ответили мне. ЗАПРОСИЛ РАЗРЕШЕНИЯ НА ПРИЗЕМЛЕНИЕ ТЧК НЕ ПОЛУЧИЛ ЕГО ТЧК ОСТАЕТСЯ НА ОРБИТЕ ТЧК ГОВОРИТ ЧТО ОН СОТРУДНИК ЗЕМНОЙ СЛУЖБЫ РАЗВЕДКИ ТЧК»
«ПОЗВОЛЬТЕ ЕМУ ПРИЗЕМЛИТЬСЯ, велел я, ЧЕРЕЗ ПОЛЧАСА ПОСЛЕ МЕНЯ ТЧК»
Дождавшись подтверждения, я вышел на крутую орбиту и повел «Модель Т» по кругу, все ниже и ниже.
Порезвившись с животными, я отправился домой, принял душ, сбросил лицо Коннера и оделся к ужину.
Похоже, у богатейшего правительства во Вселенной все-таки нашлась достаточно веская причина, чтобы наконец-то одобрить одному из своих недооплачиваемых чиновников путешествие на одном из самых дешевых суденышек, какие только есть на свете.
Я поклялся, что хотя бы накормлю его как следует.
III
Мы с Льюисом Бриггсом смотрели друг на друга поверх останков обеда и широкого стола, на котором они стояли. Его документы уведомили меня, что он агент Центрального Разведывательного Департамента Земли. Бриггс походил на бритую обезьяну. Он был морщинистым маленьким человечком с неизменно пытливым взглядом и, судя по всему, приближался к пенсионному возрасту. Представляясь, он слегка заикался, но за едой, похоже, расслабился, и неуверенность исчезла.
Ужин был очень приятный, мистер Сэндоу, признал он. А теперь я хотел бы обсудить с вами вопрос, который меня сюда привел.
Тогда давайте поднимемся наверх, где мы сможем поговорить на свежем воздухе.
Мы встали, забрали с собой стаканы, и я отвел его к лифту.
Пять секунд спустя тот выпустил нас в сад на крыше, и я жестом указал на пару шезлонгов, стоявших под каштаном.
Устроимся там? спросил я. Бриггс кивнул и сел. Сумерки повеяли прохладным ветерком, мы вдохнули его и отдали обратно.
Поразительно, сказал Бриггс, оглядывая тени сада, как вы способны воплотить любой свой каприз.
Этот конкретный каприз, в котором мы отдыхаем, ответил я, устроен так, чтобы его практически невозможно было разглядеть с воздуха.
О, это мне в голову не приходило.
Я предложил Бриггсу сигару; он отказался. Тогда я зажег ее сам и поинтересовался:
Итак, чего вы от меня хотите?
Согласитесь ли вы вернуться со мной на Землю и поговорить с моим шефом? спросил он.
Нет, сказал я. Я отвечал на этот вопрос уже десяток раз в десятке же писем. В последнее время Земля действует мне на нервы, причиняет большие страдания. Поэтому я и живу здесь. Земля перенаселена, бюрократична, нездорова и страдает от такого количества массовых психозов, что не стоит и пытаться их классифицировать. Все, что хочет сказать мне ваш шеф, можете сказать и вы; я отвечу вам, и вы сможете передать ему мои слова.
Обычно, сказал Бриггс, такие вопросы решаются на уровне управления.
Досадно, отозвался я, но, если будет нужно, я оплачу шифрованную курьерграмму.
Ответ будет стоить Департаменту слишком дорого, сказал он. У нас бюджет, сами понимаете.
Черт побери, да я и ответ могу оплатить! Что угодно, лишь бы мою корзину для писем перестали засорять тем, что до сих пор почему-то называется сухопутной почтой.
Господи! Нет! В его словах сквозила паника. Так никогда не делалось, и на выяснение того, как выставить вам счет, уйдет непозволительное количество человеко-часов!
Мысленно я оплакивал тебя, Мать-Земля, и те ужасные вещи, что на тебе творятся. Государство рождается и расцветает, его национальное сознание сильно, а границы велики; потом наступает время отвердевания и разделения труда на специализации, и слоев управления, и вертикалей подчинения, разумеется, и обо всем этом говорил Макс Вебер. Он увидел в бюрократии необходимую ступень эволюции всех институций и увидел, что она хороша. Он увидел, что она необходима и хороша. И хотя она, возможно, и необходима, после этого слова стоило бы добавить тире, последнее превратить в «хороша» и поставить в конце восклицательный знак. Ибо в истории любой бюрократии неизбежно настает момент, когда она превращается в пародию на собственные функции. Только посмотрите, что распад большой австро-венгерской машины сделал с несчастным Кафкой, а российской с Гоголем. Эта парочка бедолаг свихнулась, а передо мной теперь сидел человек, сумевший в условиях куда более непостижимого распада дожить до преклонных лет. Мне это говорило о том, что он либо отличается невеликим умом, эмоциональной ущербностью, закомплексованностью или сомнительной моралью, либо является мазохистом с железной волей. Ибо эти машины кастрации, сочетающие в себе худшие черты суррогатов отца и матери т. е. безопасность матки и властность всеведущего вождя всегда легко привлекают к себе ничтожеств. Вот поэтому, Мать-Земля, я мысленно и оплакивал тебя в тот момент грандиозного парада, называемого Временем: мимо проходили клоуны, а ведь всем известно, что где-то там, внутри, сердца их разбиты.
Тогда скажите, чего вы от меня хотите, и я отвечу вам сейчас, сказал я.
Бриггс достал из внутреннего кармана запечатанный конверт, покрытый множеством защитных штампов, внимательным изучением которых я не озаботился даже тогда, когда он мне его передал.
Мне было велено вручить его вам в том случае, если вы не согласитесь отправиться со мной на Землю.
А если бы я согласился, что бы вы с ним сделали?
Вернул шефу, ответил Бриггс.
Чтобы он мог мне его вручить?
Возможно.
Я надорвал конверт и достал из него единственный лист бумаги.
Я поднес его к глазам и прищурился в тусклом свете. На листе был список из шести имен. Читая его, я тщательно контролировал свое лицо.
Это были имена людей, которых я любил или ненавидел, и каждому из них в свое время был посвящен гниющий сейчас где-то некролог.
А еще каждый из них фигурировал на той или иной недавней фотографии, которые я видел лично.
Я выдохнул дым, сложил список, убрал его обратно и бросил конверт на стол между нами.
Что это значит? спросил я какое-то время спустя.
Все эти люди потенциально могут быть живы, ответил Бриггс. Я прошу вас уничтожить этот список как можно скорее.
Хорошо, сказал я, а потом добавил: А почему они потенциально могут быть живы?
Потому что их пленки Возврата похищены.
Как?
Мы не знаем.
Зачем?
Этого мы тоже не знаем.
И вы обратились ко мне
Потому что вы единственная связь, которую нам удалось выявить. Вы всех их знали и близко.
Первой моей реакцией было недоверие, но я скрыл его и ничего не сказал. Пленки Возврата единственная во вселенной вещь, которая всегда казалась мне неприкосновенной, недосягаемой на протяжении тех тридцати дней, что они существовали, прежде чем исчезнуть навеки. Однажды я пытался заполучить одну из них и потерпел поражение. Их стражи были неподкупны, их хранилища непроницаемы.
И это часть еще одной из причин, по которым я теперь нечасто посещаю Землю. Мне не нравится мысль о том, чтобы надеть на себя пластину Возврата, даже временно. Тем, кто там рождается, пластины имплантируют в младенчестве, и закон требует носить их все время проживания на Земле. Тем, кто туда переселяется, положено ими обзавестись. Даже гости обязаны терпеть их до самого отлета с планеты.
Пластины отслеживают электромагнитную матрицу нервной системы. Они записывают изменяющиеся паттерны человеческой личности, и каждая из них уникальна, как отпечаток пальца. Их единственная задача переслать финальный паттерн в момент смерти. Смерть спусковой крючок, пулей служит душа, а мишенью машина. Эта машина огромна; она записывает эту передачу на полоску пленки, которая может уместиться в ладони вместе со всем, чем человек был или надеялся быть, и весит меньше унции. Спустя тридцать дней эту пленку уничтожают. Чем все и кончается.
Однако в небольшом и строго засекреченном количестве случаев за последние несколько веков этим все не кончалось. Предназначение всей этой странной и дорогостоящей системы таково: бывают люди, которые, неожиданно скончавшись на планете Земля в критической точке своих значимых жизней, покидают эту юдоль плача, унося с собой информацию, жизненно важную для экономических/технологических/национальных интересов Земли. Система Возврата существует исключительно ради спасения такой информации. Однако даже могущественная машина не настолько сложна, чтобы извлечь ее из записанной матрицы. Поэтому кое-где хранятся замороженные культуры тканей каждого носителя пластины. Эту культуру также хранят тридцать дней после смерти и, как правило, уничтожают вместе с пленкой. Если необходим Возврат, из этой культуры в РУР (это аббревиатура от «резервуар ускоренного роста») выращивается новое тело, аналогичное оригиналу во всем, за исключением того, что мозг его tabula rasa. На этот чистый лист и накладывается записанная матрица, чтобы возвращенный индивидуум обладал всеми мыслями и воспоминаниями оригинала вплоть до момента смерти. Теперь он способен раскрыть информацию, которую весь Мировой Конгресс признал достаточно важной, чтобы оправдать Возврат. Всю эту структуру, расположенную в далласской крепости площадью в четверть квадратной мили, оберегает безотказная охранная система.
Вы считаете, что пленки украл я? спросил я.
Он скрестил и сразу же расставил ноги, отвел взгляд.
Вы признаете, что закономерность существует и что она как-то связана с вами?
Да. Но я этого не делал.
Вы признаете, что однажды подозревались и обвинялись в попытке подкупа правительственного чиновника с целью получения пленки вашей первой жены Кэтрин?
Это общедоступная информация, так что я не могу ее отрицать. Но обвинения были опровергнуты.
Разумеется потому что вы можете позволить себе стерпеть любую шумиху в прессе и нанять хороших адвокатов; к тому же добыть пленку вам все равно не удалось. Но впоследствии ее похитили, и прошло много лет, прежде чем мы обнаружили, что она не была уничтожена в положенный день. Мы не могли связать это похищение с вами или получить юрисдикцию в том месте, где вы тогда проживали. И добраться до вас другими способами тоже не могли.