Пришлось мне остановиться в маленькой местной гостинице на две ночи. Я почти не выходил из номера. За окном мела метель, день был так же короток, как у нас в конце декабря. Я читал и много спал и ночью, и днём. Позже я благодарил сам себя за такой роскошный отдых перед поездкой. Пару раз я выходил в город, но ничего особенно примечательно не увидел: никаких памятников архитектуры, ни красивых домов, ни каких-то развлечений. Природа той местности выглядела скудно: на паре городских аллей рос непонятный кустарник да с солнечной стороны домов, прижавшись к стенам, торчали из земли безлистые тонкие и короткие деревья. По моему мнению, весь городок выглядел уныло и невзрачно.
Наконец наступило утро отъезда. В половине восьмого курьер уже ждал меня в маленьком холле гостиницы. Я предстал пред ним в своей обычной одежде со своей дорожной сумкой. Он недовольно оглядел меня и поинтересовался, есть ли у меня другая, более тёплая одежда. Я ответил отрицательно. Со словами «Я так и думал» он вышел из гостиницы и вернулся с тёплой одеждой. Насколько я понимал, это северная национальная мужская одежда, этакая тяжёлая куртка из кожи и меха. К счастью, она оказалась мне совершенно впору. На голову он водрузил мне меховую шапку. Забегая вперёд, скажу, без его одежды и шапки я, наверное, превратился бы в ледышку в своей городской «тёплой» куртке. Немного поворчав, возница пристроил мою сумку на сани под брезент, и мы отправились в путь.
Долгий северный рассвет придавал небу нежно-голубой цвет. Я разместился на заднем сидении снегохода, мчавшегося по земле и оставлявшего позади себя шлейф снежной пыли. Я тут же взбодрился, мне почему-то стало весело, и я получал удовольствие от такого развлечения. Через двадцать минут веселье улетучилось, я потерял контроль над пространством: мы находились неизвестно где, и это необычное состояние немного тревожило меня. Едва-едва рассвело, и передо мной предстал простор тундры. Перекрикивая шум двигателя, я спросил у возничего, долго ли ещё ехать. Он не ответил. Через несколько минут я повторил вопрос, который тоже повис в воздухе.
Прошло два часа нашего движения, я чувствовал, что меня укачало. Снегоход сбавил ход и остановился. И нам, и нашему железному коню требовались отдых и заправка. Мы находились в низине, вид был неинтересный. Я попросил возничего подняться на верх ближайшего холма, потому что там красивее. Он посмотрел на меня как на сумасшедшего, коротко бросив: «Там ветер». Когда мы выпили по кружке горячего чая из термоса с парой мясных пирожков, он наконец-то ответил на мой вопрос о предстоящем времени поездки. Оказалось, что добираться ещё пару часов. Ещё целых два часа, а я уже не получал удовольствия от этих покатушек: укачало, немного заныла поясница, слепил яркий снег. К тому же, несмотря на тёплую одежду, я озяб, видимо, сказались два часа без движения. Тогда я решил подвигаться и всё-таки поднялся на вершину холма, но не простоял там и минуты: морозный ветер так обжёг лицо, что я тут же спустился к снегоходу, заметив на лице возничего улыбку. Но в этой улыбке не было и намёка на издёвку, я уверен, курьер улыбался из добрых побуждений, мол, пока я на себе не ощутил, так и не поверил. Да, я поверил ему. Улыбнувшись, я легко похлопал его по плечу. С этого момента я понял, что его рекомендации вовсе не игра, а жизненная необходимость. Моё отношение к возничему изменилось в лучшую сторону.
Возница поднял голову вверх и сказал: «Ехать пора». Он показал рукой в небо. Я понял значение этого жеста только минут через двадцать уже в движении, сидя на своём месте. Нас накрыло тёмной тучей, из которой ударил разгоняемый ветром такой сильный снежный заряд, что мне стало не по себе. И без того я ощущал мелкие колкие снежинки на лице, теперь же меня будто погрузили в трубу, по которой неимоверной силы вентилятор гнал морозный воздух. Я не видел своего лица, но уверен, что оно горело красным цветом. Стараясь отворачиваться, я крутил шеей в разные стороны. Мне стало страшно. Весь мир вокруг превратился в сюрреалистичную картину: нельзя было достоверно разобрать, где верх, а где низ. Снег мёл и мёл, снегоход качался и, надеюсь, двигался. Тут я обратил внимание на курьера. Несмотря на пургу, его положение никак не изменилось: он выглядел совершенно уверенно. И тут я понял: всё, что мне остаётся в эти минуты, это полностью довериться этому человеку; ведь наверняка он не впервые попадает в такую переделку. Тогда я закрыл глаза и сидел так, раскачиваясь всем телом. Возможно, я бы просто уснул и свалился с сиденья где-нибудь посреди бескрайних северных просторов, и тогда конец. Но я старался контролировать себя, шевелил челюстью, двигал пальцами рук и чуть-чуть пальцами ног, чтобы не давать себе заснуть. Это помогло. Через некоторое время и ощутил, что снежный заряд внезапно выдохся. Тогда я открыл глаза и увидел пробивающееся через облака солнце. Голова кружилась, но в целом я чувствовал себя хорошо. К тому же благоприятный исход бури вдохнул в меня уверенности.
Через минуту мне почудился дымок, словно мираж, и почти сразу же стал виден треугольный контур чума. «Наконец-то!» подумал я. Однако радость моя была преждевременной.
Мой молодой возница остановил свой яростный снегоход возле чума, слез и улыбнулся. «Неплохой парень», подумал я о нём в тот миг. Ни слова не сказав, он исчез внутри тёмного покрова чума. Я же не решался входить и просто разглядывал окрестности. Всё выглядело так же, как и по пути сюда: снег, холмы и ютящиеся в низинах низкорослые, гнутые ветром коренастые берёзки.
Вынырнув из чума, курьер стал снимать с прицепа коробки и осторожно заносить их внутрь. На обратном пути он нёс другие коробки и надёжно крепил их на прицепе. Видимо, заметив моё недоумение, он сказал, что это только лишь промежуточная остановка, куда он доставляет посылки. Нам ехать ещё с полчаса. Настроение моё вмиг обрушилось. Ещё полчаса по этому страшному безлюдному месту о нет! Как же это выдержать? А знает ли этот самый курьер, что я уже проголодался и замерзаю?! Нет, конечно, этого он не знал, а жаловаться я посчитал неправильным.
Единственное удовольствие доставляло необычайно огромное солнце, ползущее низко над горизонтом и светившее не своим обычно слепящим светом, а ярко-красным, так, что можно было смотреть на него без солнцезащитных очков.
Итак, мы снова взгромоздились на верного железного коня и продолжили путь. Примерно через полчаса я так вымотался, что мне было уже всё равно, куда меня везут и что со мной будет. Монотонный шум мотора, поток встречного морозного воздуха, летящие снежинки и безрадостная картина местности доканывали меня. И тут я почувствовал, что стал обмякать. Это было очень странное ощущение: моё тело расслабилось, голова почти безжизненно моталась на шее, руки уже не цепко держали ручку на сидении. Но от этого состояния мне стало теплее. Часы будто остановились, и я так и не понял, сколько времени провёл в таком состоянии. Но, как бы там ни было, мы приехали.
Я видел ту же картину, что на предыдущей остановке, никаких особых внешних отличий. Внутренне отличие было в том, что я ощущал полное безразличие ко всему происходящему. Возница снова исчезает внутри чума, однако, вернувшись ко мне, по-прежнему сидящему на сиденье, он помогает мне слезть и ведёт внутрь.
Плохо помню, что происходило в первые минуты моего нахождения в чуме, но хорошо помню свои ощущения. Мне показалось, я попал в странную сказку, где всё не совсем так, как должно быть. Внутри тепло, приглушённый свет, пахло как-то по-особенному, смесь разных запахов: тут и дерево, и еда, и дымок, и весьма неприятные запахи. Мне помогли раздеться и положили на какую-то кровать.
Да, мне было стыдно. Стыдно, что я, такой здоровый и вполне молодой мужчина так устал. Однако должен признать, что мне хватило с получаса, чтобы более-менее прийти в себя. И вот я уже сижу у стола и пью чай, вполне обычный чёрный чай. За мной ухаживает крепкая круглолицая женщина лет сорока. Нельзя сказать, что она выражает большое удовольствие в связи с моим пребыванием, но все её действия ровные, отточенные, и никакой неприязни.
Возница объясняет мне, что тот, ради кого я приехал, сейчас находится в тундре и скоро объявится. С этими словами он уезжает, обещая забрать меня ровно через неделю. После чая мне предложили полежать, и я, благодаря хозяйку, ложусь на невесть откуда появившуюся отдельную узкую кроватку, укрываюсь и быстро засыпаю.
Я открыл глаза от голосов: женщина разговаривала на непонятном языке с мужчинами: ни слова разобрать было невозможно. Я поднялся и поздоровался. Внутри чума стояли двое мужчин: один примерно моего возраста, а другой лет пятидесяти пяти. Они были похожи: плоские красные лица с редкой растительностью, узкие глаза, оба низкие, ниже меня на голову. С полминуты они молчали, разглядывая меня, и мне показалось это странным. Вдруг старший заговорил со мной:
Здравствуйте, вы с какой целью приехали?
Немного смутившись, я ответил:
Дело в том, что я хочу поговорить с дядей Тыем.
Произнеся эти слова, я вернулся в реальность, вспомнил цели моего приезда. Я почувствовал себя уверенно, словно на окраине своего города. В те минуты я не ощущал себя праздным туристом, ведь у меня важное дело к этому самому неизвестному мне «дяде Тыю». Наверное, моё состояние тут же отразилось на лице. Теперь я уверен, что именно это повлияло на изначально доброе отношение ко мне.
Старший мужчина сказал:
Меня зовут Тый, а вас?
Я представился.
Мы обмолвились какими-то приветственными словами. Потом «молодой», оказавшийся сыном Тыя, по поручению отца, долго и подробно рассказывал о правилах, которые я должен соблюдать, находясь в гостях. Я должен неукоснительно следовать всем распоряжениям Тыя, любые неповиновения пресекаются на корню бежать тут некуда, один всё равно не добежишь, тундра вольностей не простит. Между прочим он рассказал о бытовых вопросах: как и где мыться и где справлять нужду.
Во время этих детальных объяснений я снова почувствовал себя туристом, забыв о цели своего визита. Короткое знакомство с северными людьми уже к тому моменту говорило, что мне следует полагаться на них и следовать тому, что они говорят. Поэтому излишне было задавать вопросы, когда смогу пообщаться с Тыем. Я понял, что они сами всё мне скажут, когда наступит час.
С помощью сына Тыя изучая порядки, я хрустел по снегу на территории стойбища. Там было три конусообразных чума: один средний, где я и размещался, один большой и один маленький. Совсем рядом виднелось стадо оленей: животные сгрудились вместе, над ними струился пар от дыхания. Это выглядело очень красиво на фоне красного заходящего солнца. Животных было так много, что я раз пять сбивался, пытаясь их пересчитывать. Я впервые видел северных оленей и попросил своего экскурсовода подвести меня к ним. Мы подошли к паре крайних. Они оказались совсем невысокие, издалека и без рогов их вполне можно было бы принять за крупных собак. Я погладил одного, ощутив ладонью жёсткий, колючий мех.
На этом моё краткое знакомство с оленями закончилось. Возле стада находились двое мужчин, видимо, пастухов. Они громко закричали моему экскурсоводу, я сообразил, что пастухи вовсе не в восторге от моего приближения. Мы отошли. Из рассказов моего провожатого я понял, что олени чутко реагируют на посторонних и для моей и их безопасности лучше держаться подальше.
Вечером меня ждал необычный ужин. Во-первых, чум наполнился людьми. Всего внутри находилось три женщины и четыре мужчины, не считая меня. Детей в чуме не было. Мне представили присутствующих, но, если честно, я путал их имена, да и их самих: так они походили друг на друга. Тый пригласил меня к столу, а во время трапезы его сын находился рядом, наблюдая за мной и подсказывая, если я терялся. Остальные люди, можно сказать, и вовсе не обращали на меня внимания. О чём они говорили между собой, я не понимал. Хотя, конечно, до моего слуха долетали отдельные знакомые словечки, на которые я, естественно, реагировал. Мы ели мясо, удивительно вкусное, как-то по-особенному приготовленное. После пили чай, при этом, лишь я допивал его, мне тут же добавляли заварки и кипятка из чёрного прогорелого чайника. Так продолжалось до тех пор, пока сын Тыя, видя, что пить я больше не могу, перевернул мою кружку вверх дном.
Потом мы легли, я на специально приготовленное место. В центре чума в железной печи потрескивали дрова. Это напомнило мне детство, когда я гостил у своих дедушки и бабушки. Я так и представил, как в деревенской печи поленья выстреливают искры. От этого я ощутил покой и быстро уснул. Однако избыток выпитого чая скоро заставил меня пробудиться. Внутри чума было тихо, царила темнота. Я понял, что мне необходимо вспомнить уроки о том, как тихо и безопасно ночью выбраться из чума и избавиться от лишней жидкости. Действуя медленно, чтобы никоим образом не разбудить хозяев, через минуту на коленках я пробрался к выходу, аккуратно отвернул полог, закрывающих ход, и вынырнул наружу.
Оправившись, я решил насладиться моментом. Жаль, что я ни капли не художник и не смогу изобразить то, что предстало моему взору. Идущая на убыль, но ещё довольно крупная луна царствовала на небе в окружении звёзд. Увидеть такой ансамбль в городе просто невозможно. А тут пожалуйста. Заворожённый, я стоял, задрав голову. Сон как рукой сняло. Я совсем не ощущал мороза, даже наслаждался холодной свежестью. За великолепие, открывшееся мне, можно было заплатить гораздо дороже, нежели я заплатил своей усталостью по дороге сюда. Сине-чёрный полог неба, украшенный небесными резидентами, смотрел на меня. Какой же я в сущности малыш! Вся Вселенная, казалось, смотрела на меня, разглядывала, будто силясь понять: что я за человек, достоин ли я находиться на Земле? Гипноз продолжался довольно долго. Он прервался моим глубоким зевком. Тогда я, довольный и спокойный, нырнул в чум и неслышно занял своё место под его сводом.
Обычно я встаю в семь, а тут уже в пять половине шестого утра в чуме началось движение. Это женщины принялись за готовку. Я проснулся от шума и от того, что под утро озяб. В шесть уже все были на ногах. Я не выспался, голова болела, и я едва мог соображать. Впрочем, плотно позавтракав и напившись чаю «до опрокидывания кружки», я сидел на своей лежанке и ждал распоряжений.
Тый, сидя за столом, обратился ко мне:
Ты кем работаешь?
Я Меня Меня уволили. Недавно, промямлил я в ответ.
А кем работал? Специальность какая у тебя? спросил он меня снова.
Занимался продажей грузовиков.
Значит, в технике разбираешься?
Я продавал, не ремонтировал. Ремонтировали другие.
Бумажки, значит, перебирал, констатировал Тый, впрочем, спокойно, без надменности.
Можно и так сказать.
Тогда сиди внутри и жди, когда я вернусь. Потом поговорим, мне тоже интересно пообщаться с человеком с большой земли. Я же сам там много лет прожил: учился, работал. Тый ударил себя ладонями по коленям и поднялся, сказав: Ну, мне пора.
Он ушёл. А я остался наедине с одной из женщин, хлопотавшей по хозяйству. Она не обращала на меня никакого внимания, от чего у меня возникло ощущение, что я вроде мебели.
Я сидел, наблюдая за точными действиями женщины. Наконец сказал ей:
Помочь?
Она встрепенулась, словно стол вдруг заговорил. Пожав плечами, женщина что-то произнесла на своём языке. И тут только до меня дошло: она же меня совсем не понимает. Тогда я одел свой тёплый наряд, вышел из чума и стал бродить вокруг стойбища, правда не отходя далеко. Утро было пасмурное, безветренное, летели редкие снежинки. Всё, что я наблюдал, это три курящиеся чума и мерно тарахтящий генератор, от которого тянулись чёрные кабели к каждому чуму, от чего генератор выглядел как основа жизни, питающая всё вокруг. Ни людей, ни оленей рядом не было. В течение светлого времени суток я совершил несколько таких прогулок, натоптав плотные тропинки. Я очень тщательно, от нечего делать, изучил все расположенные поблизости деревца, рассмотрел истоптанный оленями снег, сравнивал чумы между собой.