Первую вылазку в это темное и грязное царство теней мы совершили всей толпой. Не особо и наклоняясь, прошли по тесной, мрачной, и грязной галерее до большого зала, примерно двадцать метров диаметром. Вверху, через небольшие карстовые промоины сочился слабый свет. К этим промоинам вела крутая осыпь, вся покрытая мокрой глиной. А как бесплатное приложение внизу осыпи был провал, типа широкой трубы, поставленной на попа.
Сергей сразу нас предупредил, что туда подходить опасно, можно поскользнуться на мокрой глине и переломать в этой трубе все, что можно придумать. Я не стал спрашивать, какая глубина у этого провала. Это место было слишком опасно, чтобы к нему приближаться. Не хватало, чтобы поскользнуться на глине и полететь вниз, ломая у себя все кости.
Из этого грота полезли по какой-то норе, узкой и грязной. Нора была очень темной. И Сергей на короткое время выключил фонарь, чтобы мы оценили абсолютную темноту. Не знаю, как другие, я просто почувствовал себя слепым в каком-то муравейнике без входа и выхода. Потом он включил фонарик, и мы по очереди, один за другим, полезли всей толпой за ним дальше. Эта нора оказалась не очень-то и длинной. Спустя каких-то сорок минут вновь оказались в зале, из которого начали свое путешествие.
Все были грязные, как земляные червяки. Но довольные, что увидели знакомое место, где можно было выпрямиться во весь рост. Потом, когда передохнули, полезли за своим гидом в другую, аналогичную нору, только она оказалась длиннее и грязнее первой. Мы, ругаясь в тесноте известняковых отложений, ползли в темноте за Сергеем. Вылезли опять в том же зале, с провалом на дне. И услышали писк летучих мышей. Они пищали, вообще-то, но довольно приятно, и если бы я не знал, что это мыши, подумал бы, что похоже на репетицию хора пьяных курских соловьев, у которых в наличии всего одно колено.
Мы долго слушали этот концерт подземных соловьев. И когда устали от него, подались к выходу. Было так приятно увидеть дневной свет. Слов нет, какой он нам показался милым после темной и мрачной пещеры. На улице уже наступил вечер. Мы приготовили ужин, и у всех оказался зверский аппетит после посещения пещеры. Наконец, насытившись, заснули мертвым сном в палатке.
На следующий день я вместе с Серегой отправился опять в пещеру, только вдвоем, остальные наслаждались теплым днем на берегу реки, и лазили по прибрежным скалам. Добрались без приключений до зала, обошли, провал в нижней его части, и полезли по какому-то длинному, темному и мрачному коридору. Дно и стенки у него были без глины, потолок был низкий. Мы сначала шли слегка пригнувшись. Коридор этот был сначала приспособлен для ходьбы, но чем дальше по нему пробирались, тем он становился все уже и теснее. Дошло то того, что начали по нему ползти. Сергей полз впереди, и он был легче и поменьше ростом, чем я. Когда этот коридор сузился до такой степени, что он не мог двигаться вперед, а я тем более, он сказал, что пора вернуться.
Вернуться оказалось трудным и долгим процессом. Мы ползли, как раки минут двадцать до того места в этой норе, где можно было развернуться и ползти уже головой вперед, как нормальные пластуны. Наконец, это место нашлось. Поползли головой вперед, а потом, наклонившись, как ревматоидные старики, пошли к выходу из этого сужающей в конце известковой дыре. Доковыляли до выхода в этой норе. Надо было только пролезть через тесную узкую расселину длиной метра три, чтобы оказаться в гроте, в котором можно было разогнуться во весь рост.
Так как я полз сейчас впереди Сереги, то вылезать в просторный зал мне выпало первым. Я безо всякой задней мысли начал протискиваться по этой узкой щели вперед к свободе, и когда весь оказался в этой щели, со страхом обнаружил, что не могу пролезть по ней дальше: застрял, как пробка в бутылке. Ни назад, ни вперед. Ко мне пришла хорошая, но запоздалая мысль, что надо было снять с себя штормовку, штаны и сапоги, и, тогда, раздевшись догола, я бы может быть и вылез из этой ловушки, в которую угодил. Меня успокаивала лишь только мысль, что Серега тоже попал в ловушку: собою я загородил ему выход. И пока не вылезу, он тоже не сможет. Так мы и останемся здесь навсегда. И тогда какие-нибудь, лет через двести, очередные сумасшедшие спелеологи найдут однажды наши кости.
Я лежал, стиснутый со всех сторон прохладным известняком и размышлял, как мне быть дальше. Сереге тем временем уже надоело лежать без дела, и он решил, во что бы то ни стало вырваться на свободу. Стал меня пинать по ногам. В свою очередь я, как истинный червяк, начал извиваться всем измученным телом, и по сантиметру, другому, продвигаться к выходу из этой норы. Совсем измученный борьбой за жизнь и телом и душой, мокрый от пота, я выпал в зал, из которого мы начали путь сквозь известняк. За мной вылез Серега, без штормовки и свитера, которые он на всякий случай снял, когда полез за мной через эту щель.
Мы с энтузиазмом быстро двинулись к выходу из пещеры, и вскоре увидели солнечный свет. Больше мы в пещеру не полезли. Отдохнули в лагере, наелись так, что я чуть не лопнул, и следующим утром поехали домой отмываться от глины.
С тех пор я не люблю пещеры. Сыро, грязно, света совсем нет, всякие ловушки под ногами, в которые можно запросто провалиться. И чересчур узкие и запутанные норы для людей.
То ли дело идти по солнечному лесу, глядя на грибы, лесные цветы, слушать пение лесных птиц, а не похожий на песни раненных курских соловьев, писк летучих мышей.
Куропатки
Студенты уехали домой, и я продолжал работу, которую они не успели доделать. Они делали замеры концентраций урана и тория по профилям, и оставили несколько профилей незаконченными. Из всех только я мог работать с этими приборами. Взвалив на спину рюкзак с концетрометром последней модели, я отправился на работу. Все профили около лагеря были сделаны, и мне остались те, которые были далеко. Впереди был пологий и длинный отрог высокой горы, на которую мне надо было забраться. Вершина горы была ровной, и там было удобно ходить, но ее склоны были довольно крутыми и покрыты глыбами гранита. Они постепенно сползали под силой тяжести, и стремились занять место в курумнике у подножия горы.
Когда в первый раз я лез на эту гору, то было страшновато пролезать между этими глыбами весом не одну тонну. Казалось, что эти глыбы упадут от моих осторожных касаний и тогда меня похоронят, как без вести пропавшего. Однажды, когда я лез на похожую гору в маршруте, тоже один, мне позвонил из Екатеринбурга шеф. Разговаривать с ним я спокойно не мог, так как находился на крутом склоне, и там также висели надо мной огромные глыбы гранита. Еле отвязался от шефа, и выключил телефон. Отныне я его включал только тогда, когда шел по безопасной дороге где-нибудь в тайге, или на просеке.
К этой новой горе я еще не привык, и тщательно выбирал путь среди нависающих надо мной огромных гранитных монолитов. Через минут сорок подъёма весь этот кошмар закончился, и передо мною была ровная вершина. Тогда достал свой навигатор, выбрал точку, с которой надо начинать и прогулочным шагом отправился вперед. Шел спокойно и тихо, обдумывая свои мысли, как неожиданно заметил передо мной целый выводок молодых куропаток. Я почти на них наступил, когда шел, углубленный в свои мысли. Сейчас они неторопливо шли в полуметре от меня, не особенно и торопясь.
Прошло секунд тридцать, когда я, наконец, сообразил, что богиня охоты мне сегодня послала на ужин свежее мясо, взамен тушенки. Вмиг скинул рюкзак с тяжелым прибором и пустился в погоню за ними шагом. Догнать их не смог как только я начинал двигаться быстрее, они тут же ускоряли свой шаг. Так прошел метров двадцать, и понял, что догнать их не получается. Надо было изменить тактику.
Вернулся к рюкзаку, поставил его повыше на валун, положил на него белую тряпку, чтобы не потерять и отправился на охоту. Я должен был обязательно поймать штуки три, как минимум, а если удастся, то всех. Их там было около десяти, этих совершенно ручных вкусных пташек. Мне приходилось охотиться на рябчиков, и они были по размерам такие же.
Я остановился, неотрывно глядя на выводок, заметил место, где они остановились и стояли гурьбой. Окраска у них была под цвет гранита, и они инстинктивно этим пользовались. До них было всего метров шесть, можно было из рогатки стрелять. Сразу вспомнил, что рогатку видел около одной из палаток, и только сейчас до меня дошло, зачем она понадобилась рабочим. За неимением рогатки, я просто начал кидать в них камни, которые валялись вокруг. Сразу первым же камнем угодил в кучу, в которую они сбились. Они покинули свое место и переместились на другое, в нескольких метрах дальше. Но не все. Одной из них крупно не повезло камень попал ей в голову, и она осталась лежать.
В своих карманах я нашел кусок веревки, и привязал ее за шею к своему ремню. И отправился за остальными. Они меня подпустили меня метров на семь, на меньшее расстояние были не согласны. Я нашел камень и кинул. Недолет. Бросил другой. Перелет. Третий камень упал немного в стороне, и кинул следующий. Он попал точно в камень, который я кинул раньше. Надо было поменять прицел. Я развернул свой корпус и следующим камнем попал в одну из куропаток. Стая собралась идти дальше, а я подобрал добычу и повесил рядом с первой на ремень.
Так я шел за выводком, и помещая одну куропатку за другой на свой ремень. Стайка меня уже близко не подпускала, и скоро стало ясно, что охота подходит к концу. На ремне уже было четыре, и одну я ранил, но так и не смог догнать.
Все трупы куропаток я положил в рюкзак, достал концентрометр, и начал мерять. Время шло быстро, после пяти часов работы я выключил прибор и отправился в палаточный лагерь. Сразу нашел там геолога, который устроил для меня и одного рабочего мастер класс по подготовке дичи для варки. Это раньше обдирали пух с перьями. Гораздо быстрей и удобней содрать с дичи всю кожу с пухом и перьями.
Через десять минут я принес повару помытые тушки куропаток, и утром мы съели перед работой суп из куропаток. Он оказался очень вкусный.
Лещ
Институтская жизнь была, в основном размеренная и спокойная. Утром лекции, потом обед, еще пара лекций, или две. Потом обычно домой. Готовиться к следующему дню: решать задачи по высшей математике, чертить чертеж по начертательной геометрии, или возиться с заданием по кристаллографии.
Студенты старались всеми силами избавиться от такой размеренной жизни и выдумывали разные способы ее разнообразить.
Мой отец был страстный любитель рыбалки. И зимой и летом ходил на пруд, где у него были заветные места, где он мог рассчитывать на неплохой улов. Часто брал меня, если у меня было не очень много занятий в институте. Как-то летом у него был отпуск, и он провел его на пруду. Этот отпуск у него удался. Рыба клевала так, что он каждый день приносил полный рюкзак лещей. Они были с килограмм, или чуть больше. Часть улова мы съедали, а оставшуюся рыбу солил в бочке. Когда отпуск у него закончился, он сделал устройство для копчения и закоптил всю соленую рыбу. Перед копчением он ее вымочил. Для копчения использовал ольху и шишки от нее.
Я до сих пор помню этот ароматный запах. Получилась очень вкусная копченая рыба, а запах ее буквально сбивал с ног.
В один весенний солнечное утро я упаковал в целлофановый мешок леща покрупнее и отправился на лекции. Мы иногда после лекций пили пиво. И я нес в своем дипломате отличный повод для распития пива после лекций, разумеется. Мое обычное место на лекциях было на задней парте. Рядом со своим приятелем Игорем. Достал тетрадь, ручку и начал писать обычный конспект.
Прошло минут двадцать с начала лекции. Студенты, находившие в аудитории, начали вертеть головами и принюхиваться. На короткой перемене их носы обнаружили источник запаха в моем дипломате. Открыли его, и перед восхищенными студенческими глазами предстал большой копченый лещ. Он был очень красивый такого светло-коричневого благородного цвета. Запах после открытия дипломата распространился такой, что у всех потекли слюнки. И всем стало ясно, что без пива сегодня не обойтись.
После лекций наша компания закупила разливное пиво в ближайшей пивной бочке и отправилась в Зеленую Рощу. На пикник. Не спеша пили пиво, закусывали эти лещом, общались, и неплохо провели остаток дня.
На следующий день я захватил с собою на занятия следующего леща. Все повторилось. И так продолжалось еще дня два, только мы стали уходить с занятий раньше, чем они заканчивались. В пятницу, когда я пришел с очередным копченым лещом в институт, вся наша компания ждала меня перед входом. Я даже не успел зайти в институт. На вопрос, принес ли я рыбу, ответил «да», и тогда поступило предложение о том, что надо идти за пивом.
Со следующей недели я перестал ходить на занятия с рыбой. Но пить пиво не бросил. И мы продолжали пить пиво на этом курсе и на всех последующих. Однажды с одним студенческим приятелем мы выпили у него дома, не менее тридцати литров этого напитка. Начали в двенадцать часов, а закончили перед самым приходом его родителей с работы. Этого приятеля звали Николай, и у него был просто нюх на спиртные напитки и студенческие пьянки.
Как-то раз мы собрались выпить в общежитии по случаю дня рождения. Когда разлили вино по стаканам, кто-то из присутствующих посетовал, что с нами нет Коли. Выглянул после этих слов из окна и сказал, что Коля уже подходит к двери общежития, он остался верен своей привычке
Лис
Стояла прохладная уральская осень не то конец сентября, не то октябрь. В это время уже надо было готовиться к зиме, которая запрячет под своими сугробами все, что мне потом зимой понадобится. Сейчас мне надо было просто узнать, остались ли на месте кирпичи, которые я обнаружил в лесу у сада еще летом. Конечно, можно их купить, но такой расточительности мне не надо. Пойдут в дело и бывшие в употреблении. К тому же они в 10 мин ходьбы, и их можно притащить на маленькой тележке или в рюкзаке. А пока доедешь до магазина стройматериалов, то пройдет полдня. И ради 10 кирпичей заказывать доставку, это смешно и невыгодно.
Я не спеша шел по осеннему лесу вдоль старого Решетского рудника, где в 40-е годы добывали железную руду для Визовского завода. Сейчас остались завалившие карьеры, которые вскрыли ожелезненные сланцы, которые превратились в лимонит и охры. Самый крупный карьер был глубиной до двадцати метров, длиной метров сто. И на дне его виден пласт лимонита. Я его знаю с детства, потому что облазил Решетский рудник основательно. Превращенные в лимонит сланцы протягиваются на расстоянии более километра, все они вскрыты закопушками и неглубокими карьерами, которые зимой в детстве мы использовали для лыжных забав. В основном у нас была в ходу игра в ляпки на лыжах на склонах карьерах.
Железная руда стала меня интересовать все больше и больше. Может о ней забыли? Я отколотил кусок лимонита и послал его в ПГО Уралгеология с кратким письмом. Получил на него и ответ. Где-то он у меня лежит. Писала некая Журавлева, которая хвалила меня за инициативу. Осенью, когда я учился то ли в четвертом или в пятом классе, ко мне в школу приехал геолог из управления. Меня отпустили с уроков, и я ему показал эти карьеры. Так что я старался стать первооткрывателем еще в детстве.
Сейчас садоводы используют эти выработки для своих нужд сваливают туда разные отходы и ветки.