Шли секунды. Машина молчала, оставаясь в той же позе. Бедов недоуменно поднял бровь. Молчание длилось. Длилось уже почти минуту, и наконец, когда я уже решил проверить механизм, Ариадна со щелчком улыбнулась и распрямилась на стуле.
Судя по результатам анализа, я умею все то же, что умеете вы, господин Бедов, только, естественно, делаю это гораздо лучше и быстрее, что, однако, связано более не с совершенством моих механизмов, а с вашими весьма посредственными данными.
Я изо всех сил закашлялся, явно понимая, что в случае смешка Бедов напомнит мне про выплату давешнего карточного долга. Поручик же резко выпрямился на стуле, к его щекам прилила краска.
Надеюсь, в таком случае твоих выдающихся данных хватит, чтобы понять, что твой шанс пройти испытания в нашем отделении сейчас очень сильно понизился.
Господин Бедов, учитывая, что вам понадобится от шестидесяти до девяноста минут, чтобы осознать, что в данный момент вы пытаетесь завязать вражду с запрограммированным автоматом, я оглашу этот факт вслух сейчас, в целях экономии вашего маломощного вычислительного ресурса.
Я не выдержал и прыснул. Грохнув стулом, взбешенный поручик вышел прочь, на прощание напомнив занести семьдесят рублей, проигранные мной в преферанс.
0100
Шли дни. Я достаточно разобрался с машиной и уже начал давать ей простые поручения. Теперь с утра и до самого вечера кабинет полнился медным звоном: пальцы механизма с недоступной человеку скоростью били по пишущей машинке, перепечатывая скопившиеся отчеты. Инцидентов не было. Все шло так маслено-гладко, что волей-неволей сыскное отделение начало привыкать к странной машине. Даже Парослав Котельников, изначально смотревший на нее из-под насупленных бровей, завел теперь привычку в обед заходить в мой кабинет, чтобы сыграть с механизмом партию в шашки, до которых сыщик был редким охотником.
Знаешь, наверно, погорячился я с Ариадной. Может, и будет с нее толк. Механизация-то труда дело нужное. Парослав закурил и отодвинул доску прочь, признавая очередное поражение.
Остальные сыщики, наблюдавшие за поединком человека и машины, страдальчески застонали. Ариадна, не обращая на них внимания, вернулась к пишущей машинке. По кабинету опять поплыл привычный металлический звон.
Сколько ты, Остроумов, еще планируешь ее в кабинете держать? Парослав Котельников, прищурившись, смотрел на работающий напротив него механизм. Думается мне, пора уже ее испытать в деле.
При этих словах ритмичный стук машинки на секунду сбился, но, возможно, мне просто послышалось.
Расследования подходящего пока не могу найти, чтоб ее задействовать, вот в чем проблема. Да еще и со всеми этими фабричными забастовками на улицах стало неспокойно.
Парослав Котельников покусал ус, глядя в дымную мглу за окном.
Вот в том-то и дело. Виктор, ни министр, ни Инженерная коллегия с нас не слезут. А на улицах неспокойней день ото дня. И если, не приведи господь, в заводских кварталах как следует полыхнет, то я бы предпочел, чтобы меня не отвлекали еще и с этими испытаниями. Время не ждет.
Стоящий за спиной начальника Бедов тут же воспользовался ситуацией.
Виктор, у меня как раз есть дело на Обводном канале. Скину тебе его с удовольствием. Там и пострадавший труп, и свидетелей нет, да и на улицах этой кукле механической некому руки рвать будет патрули всех разогнали. Так что для цивильных ваши маневры весьма безопасно пройдут.
Бедов, золотая ты голова, ведь неплохая идея, оживился Парослав Котельников. Да, дело на Обводном действительно самое подходящее, давай вводи-ка их в курс.
О, расскажу с превеликим удовольствием! Поручик ухмыльнулся, довольный внезапным всеобщим вниманием, и принялся излагать произошедшее. Итак, господа, сперва про покойного: Меликов, учитель музыки в гимназии и мой давний знакомец по карточному столу. Умер, кстати, не успев стребовать с меня пятидесяти рублей долга, что, сами понимаете, характеризует его очень положительно. Впрочем, важнее другое, вам обязательно надо знать, что экземпляром Меликов был презанятнейшим. Представьте, абсолютно в любую погоду он выходил из дома в калошах и с зонтиком и непременно в теплом пальто на вате. И зонтик у него был в чехле, и часы в чехле из замши, и лицо, казалось, тоже было в чехле, так как он все время прятал его в поднятый воротник. Меликов всегда носил темные очки, фуфайку, а когда садился на извозчика, то приказывал поднимать верх. Одним словом, у него наблюдалось постоянное и непреодолимое стремление окружить себя оболочкой, создать себе, так сказать, футляр, который уединил бы его, защитил его от внешнего мира. Диспозицию понимаете?
Бедов взял почти театральную паузу, чуть наклонил голову, с наслаждением оглядывая своих слушателей, и лишь затем продолжил:
Ну а теперь, господа, к главному. Три дня назад Меликов умер у себя дома от разрыва сердца. Ну, умер, казалось бы, и умер, дело обычное, но дверь в его комнаты явно была взломана, и знаете, где лежал его труп? Готовьтесь! Его труп нашли внутри футляра от контрабаса!
Стук по печатной машинке вдруг прекратился, и Ариадна обернулась к нам.
Из механизма послышался странный звук, будто по хрусталю забили маленькие серебряные молоточки. Миг и этот звук превратился в странное подобие смеха.
Почему вы не радуетесь? Ариадна удивленно посмотрела на нас своими светящимися глазами. Рассказ получил явно иронически окрашенное окончание.
По кабинету вновь поплыл хрустальный перезвон, и я тяжело выдохнул, осознавая, что работать с выданным механизмом будет даже сложнее, чем я ожидал.
0101
Обводной канал встретил нас ревом фабричных гудков и криками бастующих. Трубы лепящихся по берегам фабрик больше не курились дымом. Истончившаяся пелена смога открывала десятки неразгруженных барж у причалов и перегородившие улицы баррикады, перед которыми замерли составы с углем. Уже третий день на Обводном шла стачка. Впрочем, сходящие с приставших пароходов, закованные в броню жандармские части ясно давали понять, что и в этой части города сокращать четырнадцатичасовой рабочий день фабриканты не намерены.
Пока что активных действий никто не предпринимал: выкаченные на набережную пулеметы были зачехлены, но я все равно предпочел припарковать свой локомобиль за часовней Парамона Угледержца, чьи массивные стены в случае чего защитили бы новенькую машину от шальных пуль. Сверившись с адресом, я указал Ариадне на облезлый, лишенный всяких украшений доходный дом в переулке рядом с нами. Вскоре его хозяйка уже вела нас в жилище покойного учителя. Миновав гнилую, с въевшимися в дерево пятнами нечистот черную лестницу, мы поднялись на третий этаж и, толкнув дверь, чей замок нес явные следы взлома, прошли в комнаты, что снимал покойный.
Внутри пахло сыростью и сердечными каплями. Я огляделся: на стенах потертые обои в мелкий цветочек и несколько дешевых литографий в рамках, мебели мало, да и та, что есть, из сосны, пол дощатый, укрытый старыми, почти лишившимися ворса коврами совершенно неопределенного цвета.
Единственные дорогие вещи в комнатах музыкальные инструменты. Скрипка, виола и даже контрабас, кожаный футляр от которого валялся на полу, распахнув к нам свое обитое бархатом нутро.
Как он только там поместился? Я заглянул внутрь, не находя, впрочем, ничего интересного.
Да что тут помещаться, он и до болезни как воробушек был, откликнулась квартирная хозяйка, и ее голос вдруг задрожал. А как слег, то и вовсе уже и пить, и есть перестал.
Я сверился с записями.
Десять дней тому назад Константин Меликов слег с нервной горячкой, верно? Вам известно, что послужило причиной припадка?
Хозяйка только грустно покачала головой:
Кто же знает-то? За обедом еще с Костей виделись, он у меня столовался, щей две тарелки съел, такой у него аппетит был, да все хвалился, как он вечером на благотворительный бал пойдет, да на попечителя какого-то вживую смотреть. Я таким счастливым его и не видела никогда. А на следующий день, как к нему за оплатой комнат зашла, он в бреду уже лежал, даже с кровати подняться не мог. Так все семь дней и метался. Я уж его кормила как могла, пыталась капли сердечные давать, да вы́ходить не смогла. Женщина с тяжелым вздохом опустила голову. Костя, он такой хороший был всегда. Добрый. За что ему такая смерть?
Вы нашли тело три дня назад? Я вновь сверился с показаниями.
Да, пришла утром с лекарствами, вижу: дверь открыта, а его нигде нет, только возле кровати футляр лежит от его контрабаса, и из него край тряпочки торчит. Такого же цвета, как у Кости ночная рубашка. Хозяйка всхлипнула. Я защелки открыла, а там он лежит. Мертвый. И лицо у него страшное такое, будто он самого Сатанаила увидел.
Хозяйка широко перекрестилась и покачала головой.
Я и сама от его вида чуть богу душу не отдала, хорошо еще на крик соседи прибежали, иначе бы и не знаю, что со мной теперь было.
За время болезни к нему кто-нибудь приходил? Или, возможно, ему были угрозы? Или в бреду он говорил что-то важное?
Квартирная хозяйка лишь отрицательно покачала головой, и когда все вопросы закончились, я отослал ее прочь, после чего осмотр комнат продолжился.
Есть мысли? спросил я Ариадну, проверяя, какие выводы может сделать механический мозг.
Футляр, в котором нашли жертву, явно принадлежит имеющемуся в доме контрабасу. Царапины от ногтей или следы других попыток выбраться из него отсутствуют, что говорит нам о том, что учителя положили в него уже после смерти. Об этом же свидетельствуют пружинные защелки футляра, которые не могли бы защелкнуться самостоятельно.
Я довольно улыбнулся: логических ошибок в словах машины не было.
Однако, Ариадна, остается один вопрос. Кто положил его тело внутрь?
Очевидно, человек, которого Меликов так сильно боялся при жизни.
Я с уважением посмотрел на сыскную машину соображает.
Дай мне аргументацию. Я решил до конца проверить ее логику.
Я исхожу из того, какую информацию дал Бедов о покойном. Меликов постоянно носил поднятый воротник раз, темные очки два, даже садясь на извозчика, он всегда приказывал поднимать верх три. Так может вести себя человек, которому есть от кого скрываться. Также мои аргументы поддерживает устройство входа в помещение четыре.
Ариадна кивнула на дверь: крепкая, с дорогим замком, она совершенно не подходила дешевой обстановке вокруг. Когда мы перетряхнули комнаты и в ватном пальто покойного нашлись два однозарядных пистолета гражданской модели с забитыми в стволы пулями, наша гипотеза подтвердилась уже окончательно. Впрочем, более ничего важного найти в квартире не получилось.
Затем мы еще раз допросили хозяйку дома, но наши вопросы так и не дали ничего нового, женщина не представляла, кого мог так бояться безобидный учитель музыки. Бояться настолько, что, только завидев вошедшего в дом, умереть от разрыва сердца.
0110
Куда мы отправимся дальше, Виктор?
Строевой лес заводских труб Обводного канала оставался позади. Мой локомобиль стоял уже на выезде, пропуская длинную колонну посланных в подкрепление жандармам солдат.
Про благотворительный бал, на который собирался Меликов, я слышал из газет. Его давал Кирилл Аристидович Крестопадский в честь своего вступления на должность попечителя столичного учебного округа. Я побарабанил по костяным рукояткам рычагов. Будет неплохо разузнать о том, что произошло на балу.
Я согласна с вами, однако ощущаю недостаток данных в деле. Возможно, пока есть время, изучим тело Меликова?
Не изучим. В этих районах разговор короткий, в случае смерти вызывают врача, тот прямо на месте осматривает тело и дает заключение. Если смерть не насильственная, то в тот же день в крематорий. Обычное дело. Меликов уже превратился в золу.
Ариадна в ответ лишь покачала головой, указывая на марширующих перед нами солдат:
Виктор, но если в городе бастуют рабочие, то не означает ли это того факта, что и крематории тоже должны были остановиться?
Чертыхнувшись на себя, я вытащил карту города и, найдя нужный адрес, дернул рычаги, сдавая локомобиль назад.
Ближайший к дому Меликова крематорий оказался длинным зданием из красного кирпича. Две его высоких трубы не выбрасывали дым, и я счел это отличным предзнаменованием. С азартом потерев руки, я вышел наружу, но порыв ветра мгновенно заставил меня спешно броситься обратно, хватая свой респиратор. Ветер усилился, разгоняя туманную дымку, и мне стало ясно, что принесенный им смрад издавали трупы, свезенные сюда в последние дни. Я не хотел считать их, но их явно было несколько сотен. Мужчины, женщины, дети все они лежали вповалку во дворе, там, где их сбросили с труповозок.
Жандармы, похоже, разогнали протестующих рабочих не очень давно обитатели местных трущоб еще только начинали подтягиваться во двор. С трупов деловито стаскивали одежду получше, снимали обувь. Начинались первые драки за добро. Я с омерзением заметил, что несколько человек спешно режут волосы покойниц: продать на парики. Увидев наш локомобиль, мародеры неуверенно замерли, и я, не став тратить свое время, несколько раз пальнул в воздух из револьвера. С криком люди хлынули в переулки, и вскоре мы с Ариадной остались одни.
Слушай, на самом деле обычно в Петрополисе такое не творится. У нас хороший город, пояснил я Ариадне и лишь затем понял, что пытаюсь что-то доказать машине. Ладно, нужно найти Меликова. Ищи человека в ночной рубашке, вряд ли на нее кто-то польстился.
Предлагаю начать поиск с зала прощаний. Трупы умерших в начале забастовки сперва складывали бы под крышу, а уже затем во дворе. Давайте я займусь поиском сама. Здесь не лучшие условия для работы человека.
Бывал я в местах, где трупов было и больше. Я вытащил шарф и, намотав его поверх респиратора, поправил защитные очки. Пошли, быстрее начнем, быстрее закончим.
Учитель музыки, отнявший весь наш сегодняшний день, нашелся в дальнем углу. Тщедушный, маленький, в застиранной, мышиного цвета ночной рубашке, он лежал возле темных, оправленных в позеленевшие оклады медных икон. Спокойные лики святых никак не вязались с выражением бесконечного, бескрайнего ужаса, все еще читавшегося на лице покойного.
Грязные зарешеченные окна почти не пропускали свет, и я включил нагрудный фонарь, тщательно осматривая руки Меликова. Ногти на скрюченных пальцах длинные, неостриженные, посиневшие, однако не сломанные.
Его точно поместили в футляр уже мертвым Следов борьбы не вижу. А судя по синеве ногтей и белым губам, у него и вправду был разрыв сердца.
Ариадна не ответила и наклонилась над покойным. Раздался странный звук, будто ударились друг о друга металлические шарики, и ее пальцы вдруг удлинились, раскрылись со щелчком, обнажая спрятанные внутри лезвия.
Что ты делаешь
Ведется проверка вашего предположения. Начинаю процедуру вскрытия. Одно движение ее рук и ночная рубашка учителя расползлась, открывая грудь.
Я вздрогнул и поневоле поднял взгляд на иконы. Лишь после этого я снова посмотрел на учителя, а затем на Ариадну. Поняв меня без слов, она сняла рубашку полностью. Все тело Меликова было покрыто старыми шрамами. Длинные и короткие, их рваные белые линии покрывали всю грудь, переходили на живот, руки, змеились по бедрам учителя музыки. Плоть морщилась, бугрилась, где-то она была изуродована настолько, будто из нее вырывали куски мяса. Мы перевернули труп. Спина покойника оказалась изуродована точно так же, но шрамы там лежали поверх более старых, оставленных чем-то похожим на плеть.