Журналы «Дело», «Отечественные записки» поднимали вопросы о праве женщин на свободный выбор профессии, критиковали дискриминацию женского труда в пореформенной России, экономическое положение женщин низших социальных классов.
Проблема была определена, встал вопрос о путях вывода женщин из зависимого состояния и вовлечения их в ряды общественности.
Писарев дал ответ на вопрос «Кто виноват?», ответ на вопрос «Что делать?» предложил Чернышевский.
Он пытался направить активность женщин в русло помощи бедным. Под видом отчета Одесского женского благотворительного общества он опубликовал свои размышления о конструктивной благотворительности женщин в деле доставления жилья беднейшим слоям населения292. Он еще не раз призывал женщин к общественной инициативе в виде благотворительности, и не исключено, что его услышали293. Возможно, что созданное в мае 1859 года (регистрация в феврале 1861 года) «Общество дешевых квартир и других пособий нуждающимся жителям СПб.» возникло как отклик на его идею.
Самую радикальную позицию озвучила М. Н. Вернадская. Путь женского освобождения она прокладывала через участие женщин в общественном производстве. В статье «Женский труд»294 М. Н. Вернадская утверждала, что независимой женщина может стать, лишь став экономически самостоятельной. Она обращалась напрямую к женщинам, положив тем самым начало традиции формирования дискурса «женщина женщине»:
Mesdames, перестаньте быть детьми, попробуйте стать на свои собственные ноги, жить своим умом, работать своими руками, учитесь, думайте, трудитесь, как мужчины, и вы будете так же независимы или, по крайней мере, в меньшей зависимости <> а главное перестаньте стыдиться и презирать работу <> только в одном труде истинная свобода женщины!295
В ряде своих статей «Свобода выбора труда», «Назначение женщины», «Аристократический труд», «Еще о женском труде»296 она развивала идею социальной значимости любого добросовестного труда. Призывала малообеспеченных женщин из привилегированных сословий, не связанных семьей и без образования, становиться цветочницами, портнихами и т. д. Она определила сферы, в которых женщины могли бы работать: торговля, сельское хозяйство, литература, журналистика, педагогика. Призывала женщин ломать стереотипы презрительного отношения к труду, к бедности и т. д. Но в России, с ее феодально-сословным устройством, с барским пренебрежением к труду со стороны привилегированных сословий, все эти призывы выглядели утопично.
Вернадская ратовала за возможность выбора женщиной собственной жизненной стратегии. Выражала уверенность, что традиционная жизненная программа женщины обедняет ее жизнь. Корень проблем видела в традиционной социализации девочек, в том, что «с самого начала девочке внушают совсем другие понятия, чем мальчику»297.
Ее статьи вызвали некий отклик в прессе298, но в целом интеллектуальный прорыв Вернадской современники не оценили. Она рано умерла в 29 лет, не успев в полной мере раскрыться как исследовательница и общественная деятельница. Ее работы начало теоретической разработки женщинами концепции женского освобождения.
Темы труда женщин, допустимых рамок свободы (имелась в виду принципиальная возможность самореализации женщин во внесемейной сфере), а также проблема женского воспитания и образования стали доминирующими темами дискуссии 1860‐х годов.
Но мнение Писарева, что в сложившейся ситуации «виноваты одни мужчины как единственные деятельные члены этого общества <> потому, что мужчины дирижируют оркестром общественных убеждений и являются запевалами»299, получило распространение. Этот тезис он сформулировал на страницах «Русского слова» Д. Благовестова еще в декабре 1861 года. Тема ответственности мужчин, их долженствования плавно переходила в тему мужской вины, неспособности мужчин что-либо изменить, их покаяния и призыва женщин к активности.
Н. ГейнцеТаким образом, дискурсные сюжеты, охватывающие женскую проблематику на страницах прессы в 1860‐х годах, были следующие.
1. Концепция женщины. Кто она? Мать, жена, воспитательница человечества?
2. Проблемы общества, связанные с женщиной. Каково значение женщины для общества? Какие существуют каналы женского влияния и ограничения воздействия женщин и женского мнения на общество?
3. Проблемы самой женщины, имеющие общественное значение: проблема бесправия и неравенства (в интерпретации мужчин).
4. Каковы перспективы женщины? Будет ли это путь «жорж-зандизма», «сен-симонизма» или традиционный путь «доброй жены»?
5. Можно и нужно ли модифицировать традиционные модели женственности, идеал русской женщины с характерным для него послушанием, терпением, жертвенностью, смирением, верностью, трудолюбием, молчанием и социальной пассивностью?
6. Каково должно быть отношение мужчины как субъекта социального действия к женщине и ее проблемам? Как воспитывать женщину?
7. Какой должна быть система женского воспитания и как можно использовать «природные» качества и возможности женщины на «пользу общества»?
Интерпретативные схемы (или фреймы), то есть элементы дискурса, определяющие смысл и позволяющие «локализовать, воспринимать, идентифицировать и обозначать события, в которых прямо или косвенно участвуют социально-политические субъекты»300, были следующими:
фрейм несправедливости. Положение женщины было признано однозначно несправедливым как «вопиющее по своей несправедливости»301 (И. А. Гончаров);
фрейм ожидания и долженствования. Женщины ждали помощи от мужчин, а мужчины в качестве «каждого честного и порядочного человека» обязаны были ее оказать;
фрейм «объектности» женщины по отношению к мужчине. Женщина не являлась самостоятельным субъектом изменений, ее должно было развивать, образовывать, выводить из зависимого положения, поднимать до своего уровня, повышать ее значение в обществе.
Эти подходы (фреймы) определили специфическую интерпретацию «женского вопроса», имели долговременное воздействие и определили практику. Так, фрейм несправедливости разрабатывался представителями диаметрально противоположных направлений в русской общественно-политической и философской мысли. На эту тему размышлял славянофил А. С. Хомяков и мыслитель просоциалистического направления Чернышевский. Л. Н. Толстой защитник патриархатного уклада считал, что несправедливое и неравноправное положение женщины привело к искажению ее естества. Для Ф. М. Достоевского мысль о несправедливости женской участи была очевидной. Пути решения предлагались взаимоисключающие.
Фрейм женского ожидания и мужского долженствования, когда «каждый порядочный человек <> обязан ставить свою жену выше себя»302 и его производная фрейм «объектности» женщины определили реальную практику российской мужской интеллигенции в поддержку женских инициатив. Примеров более чем достаточно. Это и профессор К. Н. Бестужев-Рюмин, взявший на себя ответственность и предоставивший свое имя и свою репутацию Высшим женским курсам (ВЖК) в Петербурге; и профессура ВЖК, в первый год существования курсов отказавшаяся от оплаты за свой труд. Это и многие другие представители мужской научной интеллигенции. Так, по воспоминаниям А. Б. Лесневской первой женщины-фармацевта303, несколько преподавателей Медико-хирургической академии провели для нее и ее подруги лабораторный курс по химии и физике, который был им необходим для сдачи экзамена на степень магистра. Широкое распространение фиктивных браков с их благородной целью освобождения женщин из-под ига патриархатной семьи также подтверждают этот тезис.
Но практически с начала появления «женского вопроса» фрейму ожидания мужской помощи со стороны женщин противопоставлялась установка «женщина сама». От риторических вопросов начала 1860‐х годов, как мы это видим в статье Е. Ценской, вопрошавшей: «Может ли женщина идти независимым путем без отеческого покровительства мужчины? Как она найдет этот путь? Кто его ей укажет? Кто на нем поддержит?»304, до серьезного разговора о новых социальных ролях женщин на страницах преимущественно женских журналов (но не только) в 18801890‐х годах.
В результате женская тема вышла на другие уровни. В прессе были подняты вопросы о положении гувернанток305, о правах прислуги. Выкристаллизовалась проблема труда женщин в общественном производстве. Дискутировались темы телесных наказаний для женщин306, положение незаконнорожденных детей307, был поставлен вопрос о «падших женщинах» и возвращении их к нормальной жизни308. Причины и рост проституции связывали с «неудовлетворительным состоянием вопроса о женском труде»309. В либеральных кругах вызревала идея о необходимости социального призрения определенных категорий женщин, в том числе проституток.
В среде юристов шло обсуждение правового статуса женщин. Постановка проблемы вызвала к жизни обширную литературу профессионального и популярного характера310. Совершенно очевидно, что юридический статус русской женщины в отношении прав собственности и наследования был чрезвычайно высок по европейским меркам, довод, который консервативные авторы использовали в дискуссии, утверждая неактуальность «женского вопроса» для России311. Политические права не обсуждались их не имели и мужчины. Обсуждались темы гражданского брака, специфических женских преступлений, проблема наследования. В среде юристов (Кавелин, Любавский, Беляев, Мотовилов и др.) родилась идея об изменении закона о наследовании в сторону уравнения наследственных прав женщин как одного из путей решения экономических проблем женщин.
Взгляды либералов развивались в борьбе с охранительной идеологией.
Дискурс консервативной прессы: 18501860
Женский труд и женское образование достойны не восхваления, а проклятий, ибо не идут дальше уничтожения женского достоинства.
М. Де-Пуле
Н. Щербина (1863)Терруань-де-МерикурыШколы женские открыли,Чтоб оттуда наши дурыВ нигилистки выходили.
Известный публицист и историк С. С. Шашков писал, что «по общему закону исторической жизни <> стремления женщин должны были вызвать сильную реакцию против их дела и вызвали ее»312. Эта реакция явилась в форме религии, науки, полиции и общественного мнения. Авангард противников составляло духовенство, вторую колонну тяжелая артиллерия статутов, уложений, сводов и кодексов. За ними следовала старая и молодая гвардия европейской науки юристы, естественники, политэкономы, историки, а далее волновалась пестрая толпа обывателей всех стран и народов.
Шашков считал, что в любезном отечестве эта армия действует «страхом и сплетней»313. И в первую очередь он адресовал свои упреки деятелям литературы и науки. К пересудам той части публики, которая в своем развитии недалеко ушла от гоголевского Петрушки, он относился снисходительно. А вот «литературно-научная борьба» «надзирателей литературного благоустройства» против женщин с опорой не на науку, а на сплетню и вымысел вызывала его протест и солидарную поддержку женщин.
В формировании консервативного дискурса действительно приняли участие видные писатели, профессора, земские деятели. От недоумения историка, редактора и издателя газеты «Русский» М. П. Погодина по поводу женских притязаний «Кто же будет детей рожать, если женщины будут иметь право на общественную деятельность?»314 до более детализированных обоснований и аргументаций.
На страницах охранительной прессы был ярко выписан идеал русской женщины и предпочтительные модели женственности, которые стали визитной карточкой охранительного дискурса. Женщина представлена в нем как
ангел-хранитель мужчины, источник силы, жрица любви и самоотвержения, гибкая лоза, обвивающая гордый дуб, утешительница, радость и гордость мужчины, весталка огня кротких и возвышенных страстей315.
Мужчина, в свою очередь, представал как олицетворение гордости и отваги.
Ранним образцом охранительной критики, формирующегося консервативного дискурса может служить статья А. Пальховского «Еще о женском труде. По поводу журнальных толков об этом вопросе»316. Это был ответ М. Н. Вернадской. Пальховский отмел все ее доводы в пользу женского труда одним-единственным тезисом о «естественном и природном разделении труда». Поэтому женщины не должны и не в силах трудиться в общественной сфере (у автора именно в такой последовательности), если они хотят остаться верными своему высокому назначению и если не хотят «нарушать законы природы, правящие их нравственно-физическим организмом» (курсив мой. И. Ю.)317. Женщина призвана быть матерью, воспитательницей, распорядительницей дома и содействовать прогрессивному развитию человечества через детей. В то время как женщина-деятель представляет собой «аномалию, противоречащую естественному закону, лежащему в основании женского организма»318. Статья никак не соответствовала уровню проработки вопроса М. Н. Вернадской. Автор исходил из самоочевидности решения женской проблемы и воспроизводил биодетерминистские идеи о природном предназначении полов, которые еще считались научными и критическое осмысление которых только началось.
Но не только мужчины протестовали против нового явления российской жизни. «Домашняя беседа» опубликовала письмо некой почтенной дамы, которая дала характеристику вольнослушательницам Петербургского университета как «немецким burschen»319:
Я увидела каких-то не то дам, не то девиц с подстриженными в кружок волосами, в ямщицких шляпах, в чем-то вроде казакинов и в коротких платьях. <> Они фамильярно здоровались с молодыми людьми <> вели себя как немецкие burschen320.
Во время лекции «ни одна из них не сидела спокойно; каждая рисовалась как можно оригинальнее и обращала на себя взоры молодых людей»321. Вывод следовал тот, что с приобретением независимости женщины теряют свою женственность и в этом состоит пагубное влияние женского образования на нравственные начала общества.
Другая, вполне реальная женщина Наталья Петровна Грот, писавшая под псевдонимом «Русская женщина», со страниц газеты «Наше время» призвала женщин к «темным жертвам, скромным подвигам, вообще роли пассивной и страдательной»322. Жертвенность, по ее мнению, была непременной чертой истинно русской женщины. Ей ответила другая писательница Евгения Тур, которая доказывала, что женская жертвенность и пассивность вредны для общества и даже безнравственны:
Кодекс неумолимой, условной морали, которой вооружена Русская женщина, заявляет здесь свой окончательный разлад с нравственностью323.
Формируясь, охранительный дискурс выработал свой язык, свою аргументацию, свои подходы и любимые темы. Женская эмансипация трактовалось как право женщины на разврат и падение. Тон статей был назидательным и даже развязно-назидательным. Например, в обращении А. Пальховского к читательницам: «К чему позволения! Я буду говорить с вами и без вашего согласия, и вы должны меня слушать»324.
Поскольку женщина рассматривалась как объект социальных действий, то основная критика была направлена не столько против самих женщин, сколько против «неразумных эмансипаторов».