Повозок почти не было. Лишь в метре перед Беатрис поскрипывала тележка, на которой посреди кучи баулов восседала злая матрона, держа в руках клетку с зелёным попугаем. Тележку тащили две старухи. Кто-то впереди из детей, видимо, уронил куклу. Колёса тележки вмяли её в грязь. Ни один человек не остановился.
Мужчин в толпе не видно. Все они, скорее всего, остались сзади, откуда доносился гул артиллерийской дуэли
К вечеру Беатрис добралась до Брюсселя. Флаги висели на каждом доме, ярко вспыхивая на солнце красными и жёлтыми цветами. На привокзальной площади к ней подошла женщина с повязкой Красного Креста на рукаве.
Не могли бы вы помочь в госпитале?
Я только напишу письмо родителям, оставлю его в депо и приду, с готовностью ответила Беатрис.
Через час она уже принимала первых раненых. Помогала размещать их прямо в вокзальном вестибюле, в ближайших домах. Окровавленных, искалеченных солдат с каждым часом становилось всё больше. До утра она так и не присела отдохнуть. Руки отваливались от тяжести носилок, ноги не желали двигаться. Беатрис упала без сил прямо на пол, рядом со стонущими ранеными.
Назавтра вечерний кошмар повторился. И на следующий день тоже. И ещё почти две недели она работала в этом привокзальном госпитале, пропахшем кровью и болью. Не уходила, потому что знала: так быстрее найдёт родителей и сестру. Каждый день звонила в Мехелен, но дома они не появлялись.
Всё больше поступало гражданских раненых старики, женщины и даже дети. Напуганные, голодные люди рассказывали страшные вещи. Как германцы сотнями расстреливали заложников, как сжигали дома и церкви, как грабили и увозили на свою родину всё что можно зерно, инструменты, домашнюю утварь, одежду. Словно рабов, толпами заталкивали в вагоны тех, кто мог работать на их полях и фабриках. Не брали только книги, они шли у них в костёр.
Новости с фронта всё тяжелее. Кайзеровские войска давно уже переправились через реку Маас, и лишь форты Льежа и Намюра из последних сил сдерживали их стремительное наступление на столицу. Потом враг подкатил к передовой сверхмощные орудия и стал методично разбивать капитальные стены старинных крепостей. Грохот редких выстрелов «Большой Берты» слышался даже в Брюсселе. Говорили, что от взрыва её снаряда остается яма десятиметровой глубины, а осколки разлетаются на километр. Передавали шёпотом, что гарнизоны фортов умирают один за другим.
Однажды в новой партии раненых Беатрис увидела знакомое лицо. Фламандец-капрал с того поезда лежал весь в крови, чёрные длинные кудри его спутались от грязи и известковой пыли. Лицо осунувшееся, бледное. Но он был в сознании. Когда Беатрис склонилась к нему, узнал сразу.
О, мадемуазель! прошептал. Я же говорил, что встретимся
Врач, готовя раненого к операции, спросил сурово:
Это твой знакомый, что ли? Смотришь, как на родного.
Жених, почему-то сказала Беатрис и сразу ушла.
Сидела на пропахшем карболкой крыльце, молилась. Когда через час вернулась, усталый врач протянул сплющенную медную пуговицу.
На! Подаришь жениху, когда поправится. Прямо в сердце пуля шла, срикошетила. Пожалел, оставил ему руку. Через месяц будет твой парень в мяч играть. Хорошая ты девушка, повезло ему
Рука цела? первое, что спросил капрал, когда очнулся:
Да, кивнула Беатрис. Врач сказал, что вам повезло.
Больше они ни о чём не говорили. Днём она помогла ему вымыть голову, постирала порванный китель. Вечером, обняв её здоровой рукой, он доковылял до туалета, а когда возвращались, сказал:
Я ведь даже не знаю, как тебя зовут
Это совсем не важно, соврала она.
Он остановился, внимательно посмотрел на неё.
Мадемуазель, мне не с руки сейчас заигрывать с вами. Я не прошусь к вам в женихи, а просто хочу знать, какое имя поминать в молитвах.
Беатрис, закрасневшись, ответила девушка.
Что ж, промолвил он неулыбчиво. Беа, Триса это замечательно. Это красиво. Очень красиво
Перед сном она подошла к его кровати.
Рука почти не болит! по лицу Жана не понять, рад он ей или нет. Как идут дела на фронте, не знаешь, Беа?
Дела на фронте шли плохо. Шестнадцатого августа пал последний форт Льежа. Намюр ещё держался, но остановить германцев уже нечем. Брюссель обречён.
Не очень дела на фронте, не стала обманывать Беатрис.
Нас подняли по тревоге, он вдруг начал рассказывать, глядя в потолок. В Льеже приказали держать оборону сутки. Мы выполнили. Потом сказали: продержитесь ещё двое суток. Мы сделали и это. Я своих солдат учил целиться прямо в сердце, во вторую сверху пуговицу на мундире врага. Германцы падали, целая баррикада мёртвых перед нашими окопами. Но и враги стреляли метко. В моём отделении остались в живых двое. А потом с дирижабля полетели на нас бомбы. Дальше не помню, наверное, меня оглушило
Слух вернётся, всё будет хорошо, попыталась она остановить Жана.
Да мне-то хорошо. За мной никто так никогда не ухаживал. Ребят жалко
Он отвернулся.
Госпитальный врач явно симпатизировал девушке. В коридоре остановил её, зашептал.
Через час пойдёт поезд на Антверпен. Не исключено, что последний. Бери-ка ты своего жениха да поезжай может, хоть вы спасётесь
Она быстро надела на здоровую руку Жана ещё влажный после стирки китель, застегнула пуговицы так, чтобы раненая рука оказалась прижатой, натянула ему на ноги армейские ботинки, сунула свою почтальонскую сумку в его походный ранец, помогла парню подняться.
И куда мы теперь, Беа?
Домой. Туда, где войны нет.
Так она везде!
Если ты на меня обопрёшься, мне будет намного легче. Что у тебя такое тяжёлое в ранце?
Только самое необходимое капралу для жизни, наконец-то улыбнулся Жан.
На перроне ждали долго. Ещё успели увидеть, как с ближайших домов стали снимать бельгийские флаги. Свежий ветерок мешал рабочим, играл с полотнищами. А по главной улице скакал эскадрон озабоченных, усталых французов. Воняло какой-то кислятиной, гарью и конским навозом.
Дождались союзничков! презрительно сплюнул Жан. Они и не собираются защищать нашу страну! Думают нас, как дураков, можно без мыла побрить
Пыхтя, подошёл небольшой состав. Он был переполнен. Всю дорогу им пришлось стоять в тамбуре, пробиться в вагон невозможно. В Мехелене сошли с поезда и уже через десять минут оказались дома. Всю дорогу Жан молчал. Беатрис чувствовала, что у него начинается жар, держится из последних сил, едва не теряет сознание.
Ещё шажок, ещё чуть-чуть, приговаривала она, таща его по лестнице на второй этаж.
С трудом уложила на кровать, стащила с него грязные ботинки. Принесла снизу кувшин вина, сыра. Обтёрла лицо Жана мокрым полотенцем.
Вот так лучше. Отдыхай. Поживём здесь, пока не кончится война. Время пройдёт быстро, скоро не будет ни войн, ни убийств
Беа, ты смеёшься? Знаешь, чем живёт любая власть с тех пор, как существует мир? в запале он вскочил с кровати. Именно войнами и убийствами! Это война сжигает в пепел наши сердца!
Ты говоришь совсем, как Тиль Уленшпигель!
А ты помнишь, что ты мне сказала вначале?
Нет.
Не помнишь, какое было слово?
Нет.
Ты мне сказала: «Да». Вначале было слово «да»!
А потом?
А что может быть потом, после такого хорошего слова? Да это счастье, это любовь. Что с нами будет потом, не важно. Есть ты, и есть сейчас. «Потом» не будет
Но я католичка, я не должна
У любви один Бог она сама. Иди ко мне!
Беатрис подошла ближе, обняла его.
Ох, Жан!..
Война ведь. За окном, правда, не стреляют, но война же.
Господи, что я делаю?! Святая Магдалина, спаси! беззвучно прошептала она
Посреди ночи оба одновременно вдруг проснулись.
Что?! Рука затекла?
Нет, выдохнул он сонно. Испугался, что ты ушла. Темно
Зажечь свечу?
Не надо. Просто посиди со мной. Расскажи мне сказку Про кутьку
Про Тиля Уленшпигеля? Про его собаку?
Нет, про нас. Про нашу землю, про жизнь после войны
Триса пересела поудобнее, положила его голову себе на колени.
Это будет сказка, самая добрая из всех написанных, самая правдивая, начала она, гладя Жана по жёстким волосам. В некоем царстве, маленьком государстве жили-были король со своей королевой. Жили они в благородном спокойствии души, погруженные в повседневные заботы своего народа. Но однажды явился дьявол, и на землю их государства вторглись бесчисленные легионы демонов, они стали уничтожать всё на своём пути. Храбрый король призвал народ защитить честь и независимость страны. Бои шли тяжёлые. Но каждый житель сражался героически, и они победили врага. И был парад в столице. По мостовой главной улицы шагала армия, и впереди шли король с королевой. Крики радости, слёзы у всех на глазах. Дальше сложилось всё мирно и счастливо. А в королевской семье родились дети: мальчик Жан и девочка Беатрис. Вот и сказочке конец. Спи!..
Жан спал.
Когда он утром проснулся, Беатрис сидела у окна и штопала его китель.
Доброе утро! Я пришила новую пуговицу. Давай помогу одеться, умывайся, и пойдём вниз завтракать.
Умываться, целоваться, только потом завтракать! засмеялся Жан и пошёл к ней.
Она держала наготове китель. А он баловался, как ребёнок, не давая ей засунуть здоровую руку в рукав. Но оба вдруг замерли, услышав громкое ржанье под окном.
Через всю улицу, заполнив даже тротуары, в центр города въезжала кайзеровская кавалерия. Первыми шли эскадроны улан с пиками наперевес. За ними плотные серо-зелёные колонны гладко выбритых солдат в начищенных сапогах; штыки их винтовок сверкали на утреннем солнце. Затем снова появилась кавалерия гусары с султанами на высоких киверах. Подковы лошадиных копыт непрестанно цокали по мостовой, казалось, они способны затоптать всё, что встретится на пути. За конницей тянулись тяжелые артиллерийские орудия, фургоны с боеприпасами, самокатчики на велосипедах, полевые кухни
Не смолкая, звучали победные марши. Военный оркестр подошёл к дому Беатрис, остановился прямо под окном спальни. Рвали медь духовые, барабаны грохотали, мечтая порвать перепонки. Пронзительно, словно дикие кошки, раздирающие добычу, вскрикивали флейты. Словно фоном этой преисподней, неумолчно шаркали сотни ног.
Две недели я не слышал вообще никакой музыки, с удивительным спокойствием сказал Жан. Всегда любил марши, а в чужом исполнении они совсем не заходят в душу.
Боже праведный, почему их так много?!
Это значит, что Брюссель пал, они идут на Антверпен.
Может, пронесёт?
Вряд ли, они сейчас будут устраиваться по домам. Глянь, на ратуше часы переводят на берлинское время
Жан, я боюсь!
Беа, страшна не смерть, а то, что будет вместо неё. Ты лучше закрой дверь.
На первом этаже зазвенела разбитая посуда, раздались радостные вопли ворвавшихся в дом германцев. Видимо, они нашли на кухне вино. Сапоги застучали по ступенькам старой лестницы, на второй этаж поднималась целая толпа.
Ты со мной? Жан почему-то был очень спокоен.
Да.
Какое прекрасное слово «да»! Да это любовь!
Он выпростал из-под кителя раненую руку, достал из своего ранца нечто тяжёлое, похожее на маленький ананас,
вкрутил туда что-то. Потом обнял её и больно поцеловал в распухшие губы.
Дверь трещала под ударами прикладов. Жан потянул Беатрис на середину комнаты. Они так и стояли, крепко обнявшись, когда дверь рухнула. Человек пять сразу ввалились в спальню. Все в остроконечных касках, у всех винтовки со штыками. Немцы увидели бельгийского солдата и девушку, но даже прицелиться не успели.
Мощный взрыв гранаты убил их всех, а пол спальни провалился на головы тех солдат, что шарились на чужой кухне. Осколки стекол засыпали сухим дождём инструменты и музыкантов, стоящих под окном. Победный марш умолк на полуфразе