Пока игнорируют, сверлить проще. Я выволок из актового зала стремянку и установил на ступеньках лестницы со второго на третий этаж, где над лестницей было большое пространство. Стремянка покачивалась, поэтому пришлось привязать её к перилам. Чувствуя себя эквилибристом, двумя руками держа бур и провод, взобрался на несколько ступенек, приставил бур к стене и принялся сверлить. В просторном холле рокот разлетался и усиливался эхом. На стремянке не было толком упора, поэтому дыра углублялась медленней, зато оказалось, что я меньше устаю. После первой я слез, отвязал, переставил и снова привязал стремянку на пару ступенек вверх, забрался и продолжил.
Всеобщее осуждение неожиданно сыграло на руку. Обычно мою дополнительную работу прерывают вопросами об основной. Когда у людей пропадает интернет или ломается ноутбук, они идут ко мне. По совести, я не могу им отказать и вынужден был бы прерываться. Однако при всеобщем неодобрении никто не решался просить о помощи. И я сверлил до самого вечера. После обеда мимо прошла знакомая троица, и Сара с сожалением сообщила, что собирается готовиться к завтрашнему докладу на конференции. А под вечер неожиданно заявился Пьер и попросил помочь с компьютером. Сам он куда-то торопился, рассказал, где комната девушек, и помчался дальше.
Я немедленно убрал своё барахло, отряхнулся и пошёл в «Верону». Это зимнее студенческое общежитие с печным отоплением, причем топки печей выходят в общий коридор на первом этаже. Там в холодные дни жизнь кипит с утра до вечера все топят печи, чтобы обогреть комнаты, каждая на несколько человек. В тёплые дни оживление наступает к вечеру, потому что топят только на ночь. Когда приезжает много народу, на первом этаже селят девушек, а ребят в двух залах на втором, каждая коек на двадцать. Они холодные, потому что обогреваются только трубами от печей. Когда народу на биостанции поменьше, второй этаж необитаем, и его используют для посиделок.
Я стал стучаться в комнаты, заглядывал и извинялся. И вот в бывшем медпункте наконец обнаружил Жанну на кровати у окна и Сару за столом. На ней были чёрные лосины и белая блузка. Увидев меня, улыбнулась. Скоро я уже был рядом, разбираясь с ее ноутбуком. От запаха копны её распущенных волос, от аромата духов, от тепла молодого тела кружилась голова, и я с трудом соображал, что делаю. В конце концов понял, что глючит тачпад. Сбегал в серверную за рабочей мышью на проводе, заодно проверив, все ли там в порядке, подключил и привел ноутбук в рабочее состояние. «Адьё» она мне сказала с явным сожалением.
Дома я прибрался, истопил печь, попутно сжег весь мусор, поменял постель, помыл окна, подмел, протер плафон на лампе. Потом осторожно разлил по стограммовым стеклянным бутылочкам спирт, убрал лишнюю стеклотару в ящик под стол, спрятал флягу с остатками спирта и бутылочки за шкафчик и пораньше лег.
Сон не шел, и я стал вспоминать события последних дней, думать о Саре. Чем дольше я общался с ней, тем сильнее страсть разъедала мне сердце. Был готов на всё, только бы она ответила взаимностью. Чтобы её добиться, нужно быть понастойчивей. Я не сомневался, что всё получится, но разработке перспективного плана развития наших отношений мешал накопленный опыт. У нас ведь нет смысла планировать, всё всегда происходит «медленно и неправильно, дабы не загордился человек».
Я представил точёную фигурку француженки, её лицо. Она смеялась и что-то говорила. Как-то сами собой стали складываться стихи. Пока не исчезло вдохновение, стал записывать. К трём часам (всё-таки впервые творил на французском!) они были готовы. Строчки, может быть, немного нескладные, были полны любви. Обрадуют ли они Сару так, как меня?