«Боль на что она, много раз ты спросил? Представь жизнь без боли. Представь ее без страха. Представь без страдания. Без врагов, без предателей, без обид и потерь. Представь. Не можешь? Никто не может. В боли ты рождаешься. В боли ты живешь».
Никола Сна, первая книга Откровений, жестко цензурированное издание по голоимп-сети, полный запрет через пять лет после издания.
Помещение оперблока залил яркий белый свет. Нарост хирургической установки вытянулся над лежащим Семеном сильным, здоровенным, брутальным в своей потной вонючести, но сейчас безумно жалким, как ребенок, вылетевший на транглайде на автостраду пятого уровня (глиссмобили, несущиеся со скоростью до 1000 километров в минуту, творят чудеса с человеческим телом несмотря на обязательное стаб-поле первого класса и гель-защиту трансглайдеров). На травмированном колене красовался огромный, снежно-яркий нарост из пены, геля и желе, который сейчас полосовали сканирующие лучи.
Упал колпак, брызнули отрывистые струйки дистиллированной воды, заерзали мягкие, но назойливые шелковые щетки, ударила жгучая струя фена, сжигая капли влаги на коже. Поползла снизу вверх огромная улитка, пахнущая цедрой.
Наркоз даем, услышала Вероника свой голос. Первая операция.
За дверью паук.
Вокруг пустота.
Почему-то, некстати, припомнился Игвер Кнутссон красивый, несмотря на многократное омоложение, смешной в своем неловком ухаживании, сжирающий глазами, обещавший что-то более конкретное, чем обычный альфа-коитус от однокурсников
Наркоз дан.
Проекционная карта перед глазами расцвела данные томографии лежащего, аналитические срезы органов, сосудов и даже тканей, бегущая полоска общего анализа крови, наслаивающиеся друг на друга снимки мыщелка бедренной кости, внутреннего мениска, распаханных крестообразных связок, расколотого надколенника и длинный зигзаг разлома большеберцовой кости линия разлома размыкалась перед глазами девушки, костные отломки расходились, маркеры подсвечивали поврежденные сосуды, рисовали ярким пунктиром проекции протезирования, отмечали основные манипуляции по обнажению и удалению поврежденной ткани.
Вероника протянула руку хирургический блок на запястье радостно загудел, через криокольцо, торопливо меняющее форму, выплавляя длинный хоботок артроскопа, наращивая в полости линзы и вытягивая нити люм-мультиволокон тонкой сетью вокруг. Она коснулась свободной рукой розовой громады оперблока, оживляя его, передавая информацию, активируя основные рабочие модули.
ГУУУУУУУМП!
Свет мигнул и вспыхнул снова. Слегка взвыл рециркулятор на потолке запнувшись и снова начиная втягивать через бактерицидные фильтры воздух медицинского отсека. На миг задрожал толстый хобот оперблока, на короткий миг, но завис, отключившись полностью.
К глотке на миг подкатило и отпустило, оставив во рту и гортани ощущение жгучей кислятины.
Злая планета Аарана-Шестая напоминала соплячке, что прибыла на древнем «Булгакове-II», что она здесь и все видит. И ничего не забывает.
* * *
Дроны падали на замершую внизу планету широкой россыпью, словно внезапно окаменевшие капли дождя, черные сверху, ярко сияющие всеми оттенками оранжевого снизу. Добывающие станции замерли на безопасной (относительно, конечно) ближней орбите, впившись в выброшенные хищные капли контролирующими и управляющими лучами. В холодной и вечной тишине, беззвучно, наращивая скорость, длинные каплеобразные тела неслись к запекшейся корке поверхности, тридцать километров им осталось, двадцать километров, первый тормозящий импульс, десять километров, обязательные алармы грядущего столкновения, второй тормозящий, и почти сразу третий, корректирующий, напоминающий громкий чих, выкидывающий ярко-голубую тучку отработанных газов, следом включаются маневровые двигатели, несется серебристая трель, знакомая до зубной боли каждому дежурному оператору та-ти-та-таааат-та-ти-та! Дрон у поверхности, готов к работе. Щелчок. Проекционный слайд в управляющей рубке последовательно расцветает зелеными точками, меняющими оранжевые.
Мятежная планета сейчас спит, ее черно-фиолетовая поверхность, пронизанная огненными прожилками, исходящая паровыми гейзерами, застыла уродливыми наростами прошлых выбросов, и в этой толстой, спекшейся от яростного жара, корке, невидимые лучи сканеров дронов торопливо ищут выходы драгоценных пород и чистых металлов, растаявших и застывших толстыми бесформенными медузами, заключенными в расплавы каменистой массы. Гулко воют антигравы, захлебываясь, выстреливают дублирующие реактивные двигатели (кислорода в атмосфере катастрофически мало), толстые каплеобразные тела, которые успели обзавестись многоколенными паучьими ногами, зависают над заживающей раной поверхности планеты, и настойчиво шарят по ней, выискивая слабое место.
Сигнал на пульт дрон нащупал выход серебристо-голубоватой полоски родия. Толстая капля зависает над точкой разработки, другие начинают стягиваться, образовывая правильное кольцо, центр инъекции обозначается тонкими, почти невидимыми за непрерывно прущими сернистыми испарениями, маркерами лазерных указок. Где-то очень высоко, из ярко-белой точки, парящей далеко за границами атмосферы, отделяется маленькая крупинка, удлиненная спереди и расширяющаяся сзади, отделяется и начинает разгон, подстегиваемая яростно полыхающими двигателями по краям большого закругления воронки, заставляющими ее в падении раскручиваться вокруг своей оси. Входя в густую, богатую углекислотой, аргоном и хлороводородом, атмосферу она начинает яростно шипеть, раскаляясь. Дроны танцуют в окружности, ожидая. Перед пределом внедрения расчетное расстояние измеряется сотней метров, плюс-минус пару десятков активируются основные двигатели (линейные и концентрические) по краям воронки и пробивающие пульсаторы на ее конусе. Здоровенное, раскаленное атмосферным трением, треугольное в разрезе тело с ревом пробивает корку и ввинчивается вглубь, выбрасывая вверх огромный фонтан пара и густое облако базальтовой пыли, мгновенно сносимой постоянно дующим ветром. И тут же оживают замершие в дрожащем полете, поддерживаемом гудящими антигравами, дроны падают почти к самой поверхности, четыре тонкие, отражающие блики, ноги уходят наверх, ломаясь под невозможным для живого существа углом, зато еще две вырастают из-под брюха, одна наливается ярко-голубым свечением, вторая громко гудит, прогревая рубиновую сердцевину бурящего лазера.
Ни одно живое существо не выживет не поверхности этой планеты даже минуты температура, атмосфера, давление, испарения но металлические капли парят над мертвой коркой, впиваясь в нее мерцающими ярко-алыми и синими в неуловимом для обычного глаза ритме лучами добывающих установок. Порода рушится, металлические включения в нее плавятся, по краям воронки активированы металлодетекторы и мощные электромагниты, стягивающие кипящую выработку вглубь, где активирована одноразовая, стоящая шестьдесят девять миллионов аллюнтов, капсула свертывающей постоянной Агальцева, вырывающая из пространства клочки и образующая долгий коридор в не-пространстве, с поверхности в приемный отсек станции, где разваленная агрессивным излучением порода падает на длинный и широкий лоток, окатываемый мощными струями фреона.
У поверхности планеты дикий рев ветра, несущегося с сумасшедшей скоростью с экватора к полюсам, чтобы там завиться в гигантские торнадо, выше же гулкая тишина мертвого космоса, лишь ярко сияют шары добывающих станций, облепившие ближнюю орбиту Аараны, словно пчелы цветок. Космос мертв. А вот эфир нет.
Тридцатая, слышишь меня? Я сейчас по твоим дробам влуплю, если не уберешь!
Не принял, девять-девять, не проходит связь!
Убрал своих дырокопов с А-Н-6693, ровно две минуты тебе даю, слышал? Дальше бахну грелкой, и сожгу к чертовой матери, браконьер хренов!
Смех на частоте.
Девяносто девятая, вы чего там снова цапаетесь? Опять сектор не поделили?
Не принимаю вас!
Слышите его, этого козла?! взревел оператор с ОДС, носящей последние цифры 99 в серийном номере. Этот урод сидит на нашей частоте и льет все данные на своих сосунов! Только дронов спущу, его твари уже тут, прут наше!
Комиссара зови, чего скандалишь-то?
Комиссар Йенсен на связи, ОСК-5! голос ледяной, монотонный, эмоции почти сведены на ноль вживленным между полушариями ингибитором. Назовитесь оба, позывные на контрольный канал, логи последней разработки!
Дежурный оператор ОДС-99 Горбенко, личный код УО22993, тут же отзывается «девяносто девятый». Жалоба на внедрение в подконтрольный сектор дронбуров тридцатой! Прут на нашу выработку, потом
ОДС-30, перебивает его голос комиссара, ответ жду ровно тридцать секунд, потом активирую орбитальные зеркала!
На связи! тут же просыпается мнимо оглохшая «тридцатая». Дежурный оператор Клаарэ, личный кхм код СМ12309, да были проблемы со связью, в том числе с каналом управления дронами, полный отчет готов предоставить!
Отчет жду, дронов убрать из сектора работы ОДС-99, отчеканил контролирующий. Вашей станции выставляется марка «предупреждение», вашему представителю в секторе направлена нота и копия жалобы. После второй марки ваша лицензия будет отозвана. При выдаче третьей марки в период действия второй сожгу без предупреждения.
Принято
ОДС-99, дежурный оператор Горбенко, принимали информацию?
Да принимал, спа
Вашему представителю также направлена нота за нарушение правил обмена информацией в рабочем канале добывающих станций, штраф будет выставлен на ваш личный счет. Также направлен ряд рекомендаций по усилению мер контроля контрактной территории, и список санкций за необеспечение указанных. Принято?
Странный звук, словно что-то обо что-то заскрипело.
Принято спасибо, аная комиссар.
Ярко-белые шары плывут в пустоте, поднимаясь и опускаясь, в соответствии с работой отталкивающих излучателей, сканирующих эхолокаторами размеры и активность молодого, неспокойного и нестабильного ядра Аараны.
Слышишь, Клаарэ, удод гнилорылый? едва слышно, по выделенному каналу. В бар «Юрба» лучше не заходи, похороню
Не принимаю, не проходит связь!
Где-то далеко наверху парят, поддерживаемые компактными а-двигателями, мощными, способными в одиночку сдвинуть с места небольшую луну, затянутые молекулярной тонирующей пленкой гигантские орбитальные зеркала, вогнутые, оборудованные системой собирающих линз, способные сфокусировать в течение нескольких минут свет Аараны-Первой, и направить луч на любой объект на орбите шестой планеты системы, сжигая его за доли секунды. Орбитальные станции контроля ОСК, напоминающие серебряную спираль, закрученную в полтора оборота, скользят между огромных листов, готовые в любую минуту привести карающее тепло солнца в действие.
Три-восемь, на связи?
Да, Урмас, на связи, чего?
Юль, в Д-Д2845 аномалия какая-то, у меня два дроба там отмалчиваются уже можешь глянуть?
Минут пять терпит? У меня пик выработки сейчас, если что.
Да, жду.
Пять-девять, Ийта, держи левее, цепляешь кряж, там только гранит!
Ну, цепляю, тебе-то чего?
Пылишь, чего! Мой арахноид задрался фильтры чистить от тебя!
Ладно, увожу, дроб-пятьдесят, дроб-три-три, уклон север-север-восток, три восьмых, увал в пять девятых! Кирик, кримпиво с тебя!
Будет тебе пиво
Шесть-пять, срочно!!
На связи шесть-пять! Чего ор..
Арсен, гони дробов назад, у меня аварийный прогноз по эху!! Назад гони, кто есть, бросай все к черту!!
Понял дроб-общий, отзываю, выработку скинуть, уск!
Дерущий уши взрыв поверхность раскалывается, выбрасывая в чернильную тьму неба длинную струю газа, пыли и каменных отломков рванувшего протуберанца, огненные зеленые языки воспламененного метана взметаются и тут же гаснут в почти бескислородной атмосфере, яростная струя плазмы льется высоко в небо исполинским сияющим фонтаном, рассыпаясь в разные стороны сгорающими искрами, завиваемыми ветром в спирали. Исполинский удар выброса скручивает дроны, ломает, высоко выкидывает вверх, и отпускает позволяя кускам расплавленного, искореженного и уже мертвого металла падать на поверхность, пропадая в густых волнах пара, вырывающегося из многочисленных трещин.
Длинная волна сочных ругательств, многоступенчатых, красочных, не всем понятных по содержанию, но вполне доступных по экспрессии изложения.
Шесть-пять, ты как?
Подожди!!
Долгие минуты, когда оператор терзает дисплей телеметрии, пытаясь поймать сигналы от всех дронов дежурной смены, пытаясь неоднократно и безуспешно. Долго матерится, видя многочисленные надписи: «Сигнал отсутствует», наблюдая значок расколотой молнии, символизирующий полный отказ технической единицы, уже понимает, как гибель основной добывающей партии скажется на его зарплате
Девять-шесть, восемнадцатой!
Принимаю
Эльзан, ты забыл, нет?
Шипение, тишина.
Эльзан?
А? А-а, дьявольщ Ярик, я уже вывожу!
Просрочка сорок стандартных минут, девяносто шестая! Комиссара зовем?
Да задрал, не суветись суев тись сь ты договортимся.
Эль?
мся, мна-мна-мна
Дебил, комментирует оператор девяносто третьей. Он давно под тукк-тэ сидит, не слышишь, что ли?
Что я должен слышать?!
шать-шать-шать шатьшать
Ну, примерно это! хохочет «девяносто третий». Он торчит уже пятую смену, если что.
Так какого вы не говорили?!
Илиили-илилилиллили!!!
А ты спрашивал?
Комиссар Хямяляйнен на связи, ОСК-28! Позывные на контрольный канал!
Твою
Дроны взмывают вверх, истязая развороченную рану на поверхности, исходящую паром и интенсивно излучающую во всех мыслимых спектрах, длинными плетями лазерных лучей и плазменных плевков. Выработка истощена, эхосканеры и металлодетекторы молчат, а на гигантский дисплей дежурного оператора вываливается неизбежный прогноз, два коротких слова, перечеркивающие график выработки: «АКТИВНОСТЬ ЯДРА!». Если оператор не даст команду сразу, она будет дана автоматикой, потому что стоимость каждого дрона полтора миллиона аллюнтов плюс транспортировка, и компания никогда не будет платить за лопоухость того, что подставил это дорогое оборудование под слом в результате игнорирования прогноза. Паучьи ноги снова спадают вниз, расставляясь под определенным углом в «зонтик», торопливо раскрываются сопла, где-то под изрезанной шрамами стальной шкурой дронбуров активируется маленькое черное кольцо, запаянное в глухую сферу из тжаеэлли-6, начинает вращаться, в доли секунды набирая сумасшедшие обороты, мгновенно раскаляясь, мгновенно же разливая ярчайший свет, который сожжет глаза любого любопытного счастливца за доли секунды, на сверхчувствительный к этому свету псевдометалл, чьи частицы начинают под его влиянием вибрировать в частоте, недоступной пока достоверному измерению, передавая колебания на сложную систему трансмиссий, совокупно активируя еще более сложную систему реактивных двигателей и антиграв-излучателей трех порядков.
Черно-фиолетовая равнина Аараны пока молчит лишь воет бесконечный ветер, и исходят газами разворошенные язвы на ее теле. Но дроны, как комары, которых вспугнуло что-то может, дрожь кожи огромного животного, в которую они только что вонзали свои стилеты, внезапно стаей рвутся вверх, оставляя мгновенно растворяющиеся в беснующейся атмосфере струйки выработки топлива стартовых двигателей, позволяющим энергии толчкового импульса направлять теряющее вес тело дронбура вертикально вверх под действием излучения антигравов. Гулко ворочается в распахнутой настежь яме тяжелая металлическая воронка, в черное жерло которой до сих пор сливаются тонкие ручейки расплавленной породы. Дико воет ветер, и его вой, кажется, единственное, что имеет голос на этом мертвом куске камня, застывшего у далекого солнца кажется. На миг в голос несущегося потока вкрадывается новый звук именно на миг, так всегда бывает, и не просто так дежурные операторы его называют «крак». Крак именно с таким звуком лопается скорлупа яйца, и новорожденный цыпленок выбирается на свет божий. Крак с точно таким же звуком раскрывается капсула-тибеоор, в которой пять стандартных лет выращивается потомок многих именитых фамилий, в чьем геноме сплелись полипептидные цепочки великих воинов, ученых, ораторов, политиков, шоуменов, чье наследие было своевременно залито в генный пул. И крак это тот самый звук, с которым раскалывается спекшаяся корка большой полыхающей топки под названием Аарана-Шестая, когда молодое, на короткое время задремавшее, ядро планеты просыпается, и