II
Джонс привык, поскольку ему приходилось работать в условиях, которые были ему совершенно неприятны, полностью отвлекаться от дел, как только заканчивался рабочий день. В рабочее время он строго следил за собой и закрывал на ключ все внутренние мечты, чтобы внезапный прилив сил из глубин не помешал выполнению его обязанностей. Но как только рабочий день заканчивался, ворота распахивались, и он начинал получать удовольствие.
Он не читал современных книг на интересующие его темы и, как уже говорилось, не проходил никаких курсов обучения, не состоял ни в каких обществах, занимающихся полусказанными тайнами; но, встав из-за стола в комнате управляющего, он просто и естественно входил в другой мир, потому что был его старым обитателем, законным жителем, и потому что ему там было место. По сути, это был случай раздвоения личности, и между Джонсом из пожарно-страховой конторы и Джонсом из тайны существовало тщательно разработанное соглашение, по условиям которого, под угрозой серьезных штрафов, ни один из них не требовал другого в нерабочее время.
Стоило ему добраться до своих комнат под крышей в Блумсбери и сменить городское пальто на другое, как железные двери конторы с лязгом распахивались за его спиной, а впереди, на его глазах, сворачивались прекрасные ворота из слоновой кости, и он вступал в мир цветов, пения и прекрасных завуалированных форм. Иногда он совсем терял связь с внешним миром, забывая пообедать или лечь спать, и лежал в состоянии транса, его сознание работало далеко за пределами тела. А в других случаях он ходил по улицам в воздухе, находясь на полпути между двумя областями, не в силах отличить воплощенную форму от невоплощенной, и, вероятно, не очень далеко от тех слоев, где двигались, думали и находили свое вдохновение поэты, святые и величайшие художники. Но это происходило лишь тогда, когда какое-то настойчивое телесное требование препятствовало его полному освобождению, а чаще всего он был полностью независим от своей физической части и свободен от реальной области, без помех и препятствий.
Однажды вечером он вернулся домой совершенно обессиленный после тяжелого рабочего дня. Управляющий был более чем обычно груб, несправедлив, вспыльчив, и Джонса почти уговорили отказаться от своей привычной политики презрения и ответить ему тем же. Казалось, все пошло наперекосяк, и весь день грубая, низменная натура этого человека была на высоте: он стучал по столу своими огромными кулаками, оскорблял, беспричинно находил недостатки, произносил возмутительные вещи и вообще вел себя так, как он и был на самом деле под тонкой оболочкой приобретенного делового лака. Он делал и говорил все, чтобы ранить все, что можно ранить в обычном секретаре, и, хотя Джонс, к счастью, жил в мире, откуда на такого человека смотрели свысока, как на дикое животное, напряжение все же сказалось на нем, и он впервые в жизни добрался до дома, размышляя, не наступил ли момент, за которым он уже не сможет сдерживать себя.
Потому что произошло нечто из ряда вон выходящее. В конце напряженного периода между ними, когда каждый нерв в теле секретаря дрожал от незаслуженного оскорбления, Управляющий внезапно повернулся к нему, стоявшему в углу кабинета, где стояли сейфы, так, что блеск его красных глаз, усиленный очками, встретился с глазами Джонса. И в эту самую секунду другая личность в Джонсе та, что всегда наблюдала за происходящим, стремительно поднялась из глубин души и поднесла зеркало к его лицу.
На мгновение его охватило пламя и видение, и на однуединственную секунду одну безжалостную секунду ясного видения он увидел в Управляющем высокого темноволосого мужчину из своих дурных грез, и осознание того, что в прошлом он получил от него какую-то ужасную травму, пронеслось в его голове, как отчет из пушки.
Все это промелькнуло перед ним и исчезло, превратив его из огня в полымя, а затем снова в пламя; и он покинул офис с твердой уверенностью в сердце, что время окончательного расчета с этим человеком, время неизбежного возмездия, наконец, приближается.
Однако, по своему неизменному обыкновению, он сумел выбросить из головы все эти неприятности, переодевшись в рабочий пиджак, и, немного подремав в кожаном кресле перед камином, отправился, как обычно, поужинать во французском ресторане "Сохо" и предался мечтам. Он уносился в царство цветов и пения, чтобы пообщаться с Невидимками, которые были самыми истоками его настоящей жизни и бытия.
Ибо именно так работал его разум, и многолетние привычки выкристаллизовались в жесткие рамки, в соответствии с которыми теперь ему было необходимо и неизбежно действовать.
У дверей маленького ресторанчика он резко остановился, вспомнив о какой-то встрече. Он договорился с кем-то о встрече, но где и с кем, совершенно вылетело у него из головы. Он думал, что это было на обед, или еще можно встретиться сразу после обеда, и на секунду воспоминание вернулось к нему, что это как-то связано с офисом, но, как бы там ни было, он был совершенно не в состоянии вспомнить это. Постояв с минуту, тщетно пытаясь вспомнить время, место или человека, он вошел и сел.
Но хотя подробности ускользнули от него, его подсознательная память, казалось, знала об этом все, потому что он испытал внезапное замирание сердца, сопровождаемое чувством дурного предчувствия, и почувствовал, что под его усталостью скрывается источник огромного возбуждения. Эмоции, вызванные этой встречей, давали о себе знать, и вскоре фактические детали встречи должны были всплыть вновь.
Внутри ресторана это ощущение усилилось, вместо того чтобы пройти мимо: кто-то где-то ждал его кто-то, с кем он определенно договорился встретиться. В тот же вечер и примерно в то же время его ждал какой-то человек. Но кто? Где? Его охватила странная внутренняя дрожь, и он сделал над собой усилие, чтобы взять себя в руки и быть готовым ко всему, что могло произойти.
И тут внезапно пришло осознание того, что местом встречи был этот самый ресторан, и, более того, что человек, с которым он обещал встретиться, уже здесь, ждет где-то совсем рядом с ним.
Он нервно поднял голову и начал всматриваться в лица окружающих. Большинство посетителей были французами, они громко болтали, жестикулировали и смеялись; было и немало таких же клерков, как он сам, которые пришли, потому что цены были низкими, а еда вкусной, но он не узнал ни одного знакомого лица, пока его взгляд не упал на человека, сидевшего в углу напротив, обычно занимаемое им самим.
Вот человек, который ждет меня! мгновенно подумал Джонс.
Он сразу это понял. Мужчина, как он заметил, сидел в дальнем углу, в плотном пальто, наглухо застегнутом до подбородка. Кожа у него была очень белая, а на щеках росла густая черная борода. Сначала секретарь принял его за незнакомца, но, когда он поднял глаза и их взгляды встретились, в нем промелькнуло что-то знакомое, и на секунду или две Джонсу показалось, что он смотрит на человека, которого знал много лет назад. Ибо, если не считать бороды, это было лицо пожилого клерка, который занимал соседний стол с ним, когда он только поступил на службу в страховую компанию, и проявлял к нему самую искреннюю доброту и сочувствие в первые годы его работы. Но мгновение спустя иллюзия рассеялась, поскольку он вспомнил, что Торп умер по меньшей мере пять лет назад. Сходство глаз, очевидно, было всего лишь обманчивой игрой памяти.
Двое мужчин несколько секунд смотрели друг на друга, а затем Джонс начал действовать инстинктивно и потому, что был вынужден. Он пересек комнату и занял свободное место за столом напротив собеседника, потому что чувствовал, что необходимо как-то объяснить, почему он опоздал и как получилось, что он почти совсем забыл о назначенной встрече.
Однако ни одно честное оправдание не пришло ему на помощь, хотя его мозг начал лихорадочно работать.
Да, вы опоздали, тихо сказал мужчина, прежде чем смог произнести хоть слово. Но это не имеет значения. Кроме того, вы забыли о назначенной встрече, но это тоже не имеет значения.
Я знал что у нас назначена встреча, пробормотал Джонс, заикаясь и проводя рукой по лбу, но почему-то
Вы скоро вспомните об этом, продолжал человек мягким голосом и слегка улыбнулся. Прошлой ночью мы договорились об этом во время глубокого сна, и неприятные события сегодняшнего дня на какое-то время свели это на нет.
Пока этот человек говорил, в нем шевельнулось смутное воспоминание, и перед его глазами возникла роща деревьев с движущимися фигурами, а затем снова исчезла, в то время как на мгновение показалось, что незнакомец способен к самоизменению и приобрел огромные размеры, с чудесными пылающими глазами.
О! выдохнул он. Это было там, в другом мире?
Конечно, сказал собеседник с улыбкой, осветившей все его лицо. Вы скоро вспомните, всему свое время, а пока у вас нет причин бояться.
В голосе мужчины было что-то удивительно успокаивающее, похожее на шепот сильного ветра, и клерк сразу почувствовал себя спокойнее. Они посидели еще немного, но он не мог припомнить, чтобы они много разговаривали или что-нибудь ели. Впоследствии он вспомнил только, что к нему подошел метрдотель и что-то прошептал ему на ухо, а он оглянулся и увидел, что другие посетители смотрят на него с любопытством, некоторые смеются, и что затем его спутник встал и повел его к выходу из ресторана.
Они торопливо шли по улицам, не произнося ни слова, и Джонс был так поглощен тем, что пытался восстановить в памяти всю историю этого дела, что едва заметил, куда они направились. И все же было ясно, что он знал, куда они направляются, не хуже своего спутника, потому что часто переходил улицы впереди него, без колебаний ныряя в переулки, а тот всегда следовал за ним без оглядки.
Тротуары были переполнены, и обычные для ночного Лондона толпы людей сновали взад и вперед в свете огней магазинов, но почему-то никто не препятствовал их стремительному передвижению, и они, казалось, проходили сквозь людей, словно сквозь дым. И по мере того, как они шли, пешеходов и машин становилось все меньше и меньше, и вскоре они миновали особняк и пустынную площадь перед Королевской биржей, и так далее по Фенчерч-стрит, пока не увидели Лондонский Тауэр, смутно вырисовывающийся в дымном воздухе.
Джонс прекрасно помнил все это и думал, что именно из-за его сильной озабоченности дистанция казалась такой короткой. Но только когда Башня осталась позади, и они повернули на север, он начал замечать, как все изменилось, и увидел, что они оказались в районе, где домов вдруг стало мало, и начались тропинки и поля, и единственным источником света были звезды над головой. И по мере того, как глубинное сознание все больше и больше утверждалось, вытесняя поверхностные события, происходящие с его телом в течение дня, чувство усталости исчезало, и он осознавал, что движется куда-то в область причин, скрытых за завесой, за пределы грубых обманов чувств, и освобождается от неуклюжего заклинания пространства и времени.
Поэтому он без особого удивления обернулся и увидел, что его спутник изменился, сбросил пальто и черную шляпу и совершенно беззвучно движется рядом с ним. На краткий миг он увидел его, высокого, как дерево, распростертого в пространстве, как огромная тень, с туманными и колеблющимися очертаниями, за которыми последовал звук, похожий на хлопанье крыльев в темноте; но когда он остановился, охваченный страхом, другой принял свои прежние пропорции, и Джонс отчетливо увидел его, обычный силуэт на фоне зеленого поля позади.
Затем секретарь увидел, что он ощупывает свою шею, и в тот же миг черная борода, которую он держал в руке, откинулась с лица.
Значит, вы Торп! выдохнул он, но почему-то без особого удивления.
Они стояли лицом друг к другу на пустынной аллее, деревья смыкались над головой и скрывали звезды, а в ветвях слышались печальные вздохи.
Я Торп, был ответ, произнесенный голосом, который, казалось, был частью ветра. И я пришел из нашего далекого прошлого, чтобы помочь тебе, потому что мой долг перед тобой велик, а в этой жизни у меня было мало возможностей расплатиться.
Джонс быстро вспомнил о доброте этого человека к нему в офисе, и огромная волна чувств захлестнула его, когда он начал смутно припоминать друга, рядом с которым он уже поднимался, возможно, на протяжении долгих лет эволюции своей души.
Поможешь мне сейчас? прошептал он.
Ты поймешь меня, когда погрузишься в свою настоящую память и вспомнишь, как велик мой долг перед тобой за старую, верную доброту, проявленную давным-давно, вздохнул другой голосом, похожим на порыв ветра.
Однако, между нами говоря, о долге не может быть и речи, услышал Джонс свой собственный голос и вспомнил ответ, который прозвучал в воздухе, и улыбку, которая на мгновение осветила суровые глаза, устремленные на него.
На самом деле, не о долге, а о привилегиях.
Джонс почувствовал, как его сердце рвется навстречу этому человеку, этому старому другу, испытанному веками и по-прежнему верному. Он сделал движение, чтобы схватить его за руку. Но другая рука подернулась дымкой, и на мгновение у клерка закружилась голова, а в глазах, казалось, потемнело.
Значит, ты мертв? пробормотал он себе под нос, слегка вздрогнув.
Пять лет назад я покинул тело, которое ты знал, ответил Торп. Тогда я пытался помочь тебе инстинктивно, не до конца осознавая тебя. Но теперь я могу добиться гораздо большего.
С ужасным предчувствием и ужасом в сердце секретарь начинал понимать.
Это имеет отношение к к?
Твоим прошлым отношениям с Управляющим, последовал ответ, когда ветер сильнее зашумел в ветвях над головой и унес оставшуюся часть фразы в воздух.
Память Джонса, которая только начинала пробуждаться в самых глубоких слоях его сознания, внезапно с треском отключилась, и он последовал за своим спутником через поля и по благоухающим переулкам, где воздух был ароматным и прохладным, пока они не подошли к большому дому, одиноко стоявшему в тени на опушке леса. Там царила полнейшая тишина, окна были плотно занавешены черными шторами, и клерк, взглянув на них, почувствовал, как на него накатывает такая всепоглощающая волна печали, что глаза у него защипало, и он почувствовал желание расплакаться.
Ключ с резким скрежетом повернулся в замке, и когда дверь распахнулась в высокий холл, они услышали неясный шорох и шепот, словно огромная толпа людей устремилась им навстречу. Воздух, казалось, был полон колышущегося движения, и Джонс был уверен, что видит поднятые руки и смутные лица, претендующие на узнавание, в то время как в глубине своего сердца, уже подавленного надвигающимся грузом огромных накопленных воспоминаний, он ощущал, как разворачивается нечто, спавшее целую вечность.
Когда они приблизились, он услышал, как за ними с приглушенным грохотом закрылись двери, и увидел, что тени, казалось, отступили и съежились в глубине дома, унося с собой руки и лица. Он слышал, как ветер поет за стенами и на крыше, и его завывающий голос смешивался со звуком глубокого коллективного дыхания, которое наполняло дом подобно журчанию моря; и пока они поднимались по широкой лестнице и проходили через сводчатые залы, где колонны вздымались подобно стволам деревьев, он знал, что здание переполнено, ряд за рядом, воспоминаниями о его собственном долгом прошлом.