Судья Ди тоже обозначил намерение встать, но потом, видя, что на него все равно никто не смотрит, вернулся к пиву.
-Додик! - Гюльчатай скользнула к преждерожденному и, поднявшись на носки, чмокнула его в щеку. - Все ссоришься с Лазарем?
-А! - отмахнулся названный Додиком. - В такое время нужно быть особенно твердыми. Пусть местные решают свои проблемы - у нас есть дела поважнее… Ну ладно, Симкин еще молод. Но вот кого я действительно не понимаю, так это Йоханнана!
-Будет тебе, будет! - прервала его Гюльчатай примирительно. - Выпьешь с нами чаю?.. - Преждерожденный степенно кивнул. - Это мой двоюродный брат, - объяснила девушка, оборачиваясь ко все еще стоявшему Багу. - Разрешите представить: Давид Гохштейн. Багатур Лобо. Из Александрии, - добавила она. - А это - яшмовый кот преждерожденного Лобо.
Баг аккуратно пожал протянутую ему руку - «очень, очень приятно» - и подивился силе пальцев Давида Гохштейна, а яшмовый кот, видя, что уж теперь никак не отвертеться, поднялся-таки на все четыре лапы, воздел к потолку хвост и произнес «мр-р-р» с таким благовоспитанным видом, что Гохштейн-старший аж крякнул от удивления.
-Редкий зверь, редкий, - определил он и опустился на, казалось бы, прямо из воздуха образовавшийся стул.
Обогатившийся почетным званием «редкий» - еще одним в ряду многих - Судья Ди тоже расслабился.
-Любому видно: очень умный. Очень. Поумнее многих… Так вы, драг прер мар, и есть тот самый Багатур Лобо… Ну да. Я о вас слышал. Вы просто наша ордусская редкая жемчужина. - Сообщив все это несколько удивленному сей нежданной характеристикой Багу, Давид Гохштейн принял из рук прислужника чашку. - Извините, что я вот так вторгаюсь, но это буквально на пару минут…
-Вы позволите? - ухватился за чайник ланчжун.
-Прошу прощения, - отказался от его простодушной заботы Гохштейн и улыбнулся, - но у вас тут некошер. Это сестренка у меня как бабочка яркая, порхает, о вере не думая, а я, знаете… - Прислужник поставил перед ним еще один, маленький, на одного человека, чайник. - Благодарю, Гиви.
-Гиви? - не сдержал удивления ланчжун.
-Ну да, Гиви. Гиви Вихнович, - степенно подтвердил Давид, наливая себе чаю. - Очень способный вьюнош. Его отец, покойный мар Вихнович, был знатный собиратель рукописей… А Гиви - что же, он еще молод, но уже преуспел в чтении манускриптов. Из него выйдет толк, говорю вам! - Гохштейн назидательно поднял узловатый указательный палец. Будто Баг с ним спорил.
-Гиви очень славный, - подтвердила Гюльчатай. Будто Баг в этом сомневался. Да он вообще видел этого Гиви в первый раз в жизни. Юноша и юноша. Шалом.
-А что же он… Почему в чайной? - поинтересовался ланчжун.
-Гиви хочет узнать не только прошлое, но и настоящее, - отвечал Гохштейн-старший. - А как можно понять людей, не общаясь с ними?
-Действительно, - кивнул ланчжун. Двоюродный брат Гюльчатай с каждою минутою вызывал в нем все большее почтение, а последние его фразы показались Багу признаком вовсе уж незаурядной эрудиции, поскольку явственно напоминали знаменитое изречение Конфуция «не зная жизни, как познаешь смерть?» [88] ; подобная образованность в ютае, в прошлом или уж, во всяком случае, в позапрошлом поколении - наверняка европейце, еще более подняла Гохштейна в Баговых глазах. И видом, и манерой разговаривать Давид Гохштейн напоминал человекоохранителю ветхозаветного пророка; впрочем, о ветхозаветных пророках ланчжун имел весьма смутное представление.
И видом, и манерой разговаривать Давид Гохштейн напоминал человекоохранителю ветхозаветного пророка; впрочем, о ветхозаветных пророках ланчжун имел весьма смутное представление. Одно Баг понял точно: Гохштейн поговорить любит, и еще больше он любит, когда его внимательно слушают.
-Некоторые люди посложнее палимпсестов будут, - постаравшись сделать пророку приятное, не без лихости щегольнул Баг европейским ученым словом.
-Тут вы правы. - Гохштейн шумно потянул чай из чашки. - Никогда заранее не знаешь, что у них в головах, говорю вам… В наши дни, и я скорблю об этом, некоторые перестают заботиться о главном и мелкое принимают за важное, а суетное уподобляют вечному.
«Наш человек!» - окончательно умилился Баг. Впервые за весь день он ощутил себя, словно дома. Как все же славно, что повсюду в громадной стране хорошие люди, при всех своих различиях, в сути своей одинаковы: пекутся о главном и отметают суетное…
Если бы только не многословие!
-Вот взять, к примеру, того же Гиви… - Давид оперся локтем о стол. - Раз уж зашла о нем речь… Ведь это именно он на правах наследника курирует фонд собранных отцом рукописей, где ныне хранится удивительный манускрипт… Вы, драг прер мар, я со всей очевидностью вижу, не в курсе наших местных дел?.. - Гохштейн вопросительно глянул на Бага, и тот, тоскуя в душе, согласно кивнул: совершенно не в курсе. Быстро глянул на дремлющего Судью Ди: видишь, на какие жертвы ради твоего семейного счастья идти приходится! Ди, похоже, не видел. - Главное тут вот в чем: воспевает сей манускрипт некий горный народ, по всему из наших мест, как наидобрейший, наихрабрейший и наигостеприимнейший чуть не во всем известном мире. И что же вы думаете? - оживился Гохштейн-старший. Баг, собственно, ничего не думал: просто сидел и слушал, но на языке вертелось: «Все это очень интересно, конечно. Для любителя древностей». - Наши добрые саахи и любезные фузяны требуют определенно, прямо сейчас, ответить, о ком из их досточтимых предков, саахов или фузянов, в рукописи идет речь! Они, говорю вам, жаждут немедленной определенности. Это ли не сиюминутная суета? Ведь какая, говорю вам, прер мар Лобо, разница? Что ж добротою-то меряться, да еще исторические подтверждения искать: кто, дескать, добрее? Смешно. Вот я о чем толкую. - И Гохштейн-старший сызнова припал губами к чашке.
-Да… - протянул Баг, не зная, что сказать: в речах Гохштейна звучали явные отголоски тех самых местных дел, в курсе которых он определенно не был. Да, честно признаться, и быть-то хотел не особо. К тому же говорил Давид так, что и без долгих разъяснений становилось ясно: борения за доброту меж фузянами и саахами и чоха ломаного не стоят. - Да. Необычно.
Совершенно непонятно было, при чем тут Гиви. От Гиви к несообразному поведению местных народов Гохштейн-старший перешел, похоже, просто волевым усилием - ему очень хотелось высказаться относительно недомыслия саахов и фузянов, и, верно, если бы разговор зашел о теплисских чаях, он столь же непреклонно, в один шаг, переключился бы с их сортов на здешнюю суетность.
-Додик, да будет тебе! - взмолилась тут Гюльчатай, которой речи брата были явно не в новинку. - Наш гость вовсе не для того приехал…
-И правда, - усмехнулся Гохштейн. - Вы уж извините великодушно, драг прер мар Лобо, что толкую про всякие отвлеченные материи. Токмо стремление к чистому знанию, коему подвержен я на протяжении всей жизни, может быть мне оправданием… Вы где остановились? - прервал он уже готового возразить Бага. - В «Сакурвело»? Очень, говорю вам, правильный выбор. Там и вид, и река… Ну что же, не буду больше отнимать ваше драгоценное время - у вас, поди, с этими-то, - кивнул он на Судью Ди, - забот полон рот: бумаги потребные выправить, то да сё… Сестренка, а видел ли мар Лобо уже нашу Беседер? - повернулся Давид к Гюльчатай.