Нужна срочная госпитализация. Да, жду.
У Зверева начали затекать плечи — все жепоза егобыла не очень удобная. Он
качнулсявперед— боль тут же напомнилао себе. Попытался откинутьсяв левую
сторону —сталохуже.Качнулсявправо —вроденичего.Тогдаон полностью
завалился на правый бок и замер, сложив руки на груди.
— Будеттебеосвобождение, —темвременемзлорадно пообещаламедичка. —
Полное освобождение. С такойтемпературой тебе нетелевизор дома надиване, а
полнаягоспитализация положена.Поколютвитамины пару дней взадницу большим
шприцем, клизму сделают, бромчикомпопоят—быстренькопоймешь, как здоровье
беречь надо.
Единственное,чегонеуспела пообещать блондинистаяврачевательцазате
двадцать минут,которыеони ждали «скорую», —так этотого,что, если он не
перестанет болеть, его обязательно «забреют» в армию.
Наконец дверь распахнулась, вошелусатыйкруглолицый мужчинасгрузинским
горбатым носом, икомнатенка наполнилась запахомсвежегохлеба.Из-подруки
гостя выглядывала невысокого роста женщина в халате и в белой косынке, с кожаным
саквояжем в руке.
— Добрый день, где больной, на что жалуется?
— Подозреваю воспаление легких, — подпрыгнула на стуле медичка. — Жалуется на
боли в грудине, температура высокая. Шумов в легких нет, горло не покраснело...
— И давно он в такой позе лежит? — прищурился гость, подошел ближе. — Тошнота
есть? Что скажешь, герой? Тошнило, рвало?
— Тошнило, — тихо подтвердил Андрей.
— Тыпопытайсясесть,моймальчик.Толькоосторожно.Выосимптоме
Ситковскогослышали,милочка? —повернулсямужчинакблондинке. —Учились
где-нибудь, или мама сюда пристроила?
— Я? — запнулась медичка. — Училась, конечно...
— Тогда ответьте, почему он на левый бок не поворачивается?
— Неудобно, наверное...
— Ну-ка,мальчик... —МужчинаприселпередАндреем, мягко нажал пальцами
куда-то ниже пупка, и буквально все тело отозвалось резкой болью.
Зверев громко охнул.
— Все, все, большенетрогаю, —пообещалврач. —Ты правуюногутолько
выпрями и осторожно попытайся поднять. Не торопись!
Андрей стал выполнять команду — но опять его старания пресек приступ боли.
— Все,опускай.Вика,носилки.Ипредупредидиспетчерскую,чтоунас
«острый».
— Я сам дойду, — предложил Зверев. Но мужчина махнул рукой:
— Лежи! Мне только перфорации отростка не хватает.
— Аппендицит! — наконец-то дошло до блондинки.
— Вотименно,милочка, —кивнулврач. —Выпритаких признаках обязаны
немедленноантибиотикипрокалыватьна случай перитонита, а вы книжонки глупые
читаете. Радбылзнакомству. А ты лежи, мой мальчик, все нормально будет. Чай,
не шестнадцатый век на дворе, у нас из-за аппендиксане умирают. Сегодня его из
тебя выдернут, аднячерез четырена своихдвоихдомой уйдешь.Тебе сейчас
главное мышцыне напрягать, чтобынарыв не лопнул. Ага,вотиносилки.Ну,
герой, поехали.
Через минуту АндрейЗверев, укрытый рубашкой и пиджаком, мчалсявхолодном
салоне медицинской «ГАЗели»,аеще через полчаса его на этих женосилкахуже
катилипо длинному больничному коридору Перед дверьми с надписью «Операционная»
медсестры с помощью врачапереложили его на другие носилки, убрали сложенную на
груди одежду и принялись стягивать носки.
— Успеха, герой, — подмигнул ему мужчина и покатил носилки обратно.
Андреятемвременем лишилибрюк, вголомвидезакатилизадверь,где
оказалось весьма прохладно.
— Зверев?Сматерьютвоейизшколыужесозвонились,скороприедет.
—
Полуобнаженный стариканв белойбанданеи мясницком фартуке, нов очках ис
благообразнойбородкойпробежалпальцами поегоживоту,кивнул:—Настя,
сполосни его хлоргексидиноми спиртомпротри. Вы какотноситеськ новокаину,
молодой человек?
— Не знаю, не пробовал, — ответил Андрей.
— Значит, попробуешь, — пообещал старикан. — Какзакончишь— на второй стол
его клади. Тут ничего сложного, не задержим.
— У него свежий шрам на правой скуле, Михаил Сергеевич.
— Да? — Врач наклонился к его лицу. — Думаешь, нервный мальчишка попался?
— Вы жезнаете, МихаилСергеевич, сейчаспроще такого,нежели нормального
встретить.
— Ладно, Настя, скажешьанестезиологу — подобщим работать будем.Онои с
новокаином меньше риска. Все, я руки мыть пошел, готовьте его...
Андреюобильнополили животкакой-тожидкостью,протерлибинтом,опять
полили,но на этотразпотерли ватным тампоном.Носилки дрогнули, покатились
дальше,еще заодну дверь.Зверев увидел большущийплафон с фарами —какв
зубоврачебном кабинете.Его переложили нанечто, формой напоминающее распятие,
причем руки тут жеразвели встороныи прихватилибинтами.Сестра,которую
называли Настей, подкатила капельницу, стала прицеливаться иглой в вену.
— А как женаркоз? — забеспокоился Андрей, опасаясь уколане столькоиз-за
боли,сколькоиз-заощущенияполнойбеспомощности.Наверное,именнотак
чувствует себя приготовленная для препарирования лягушка.
— Всебудет, всебудет, —пообещалстарик, невестькак оказавшийся у его
бедра. — Здесь болит? А здесь?
По животу опять побежали холодные пальцы. В какой-то момент тело ответилона
прикосновение болью, и старик кивнул:
— Давайте! Ты, кстати, в каком классе учишься?
— В девятом, — ответил Андрей. — У нас десятилетка, как раньше.
— Это хорошо, — кивнул старик. — Считать, надеюсь, научился?
— Да.
— Сколько пальцев? — выставил он свою пятерню.
— Пять.
— А так?
— Четыре.
— Верю, мальчик, учишься хорошо, — улыбнулся старик,и налицо Андрея легла
маска. — Но давай попробуем еще раз. Сколько пальцев?
Старшеклассникнапрягся,пытаясьразглядетьруку,нопередглазами
стремительно сгустилось какое-то красно-коричневое марево.
Андрей тряхнулголовой,шире открыл глаза.Мареворассеялось.Онувидел
светло-коричневые,плотно подогнанныедоски,но которымскакали разноцветные
зайчики. Тело ощущало приятную легкость, плавало в чем-то теплом и ласковом.
«Это я чего, вниз головой над полом вишу? — подумалось Звереву. —Хотяполы
тут, в больнице, должны быть с линолеумом».
Он попытался перевернуться, взмахнул руками, хлопнул по чему-то мягкому и сел
в постели,опершись на выставленныеназад руки.Еговзору открылась обширная
палата с бревенчатымистенами, ломаным витражным,ноодноцветным окном.Да и
коечка у него была явно не казенная — размером с половину домашней спальни.
— Андрюшенька, дитятко мое! Очнулся, исцелился, миленький! Вернулся, вернулся
ко мне, кровинушка! — Рассмотретькомнату подробнее он несмог,поскольку его
сгребла в объятия какая-то тетка и принялась тискать, словно кусок пластилина. —
Радость моя, солнышко единственное, чадо мое любое! Да ты, вестимо, голоден, что
зверь лесной? Почитай, неделю росинки маковой ворту не бывало. Ясейже час,
стряпухам крикну. Принесут чего быстренько...
Тетка вышла, оставив Андрея одного, и он смог осмотреться еще раз.
Палатабылаобширной,не меньше двадцатиметров.Дощатый пол,такойже
дощатыйпотолок. Стены срублены избревен впол-обхвата, но за изголовьем шла
широкая полосаизразцов. Окно собрано из небольших кусочков неправильной формы,
вклеенных в светлую оправу— то ли из олова,то ли изсвинца. Скорее, олово —
свинец ведьмягкийслишком.