Лизандро тут же преобразился, приняв классическую позу телохранителя, рука его потянулась за спину. Теперь я точно знала, что пистолет он носит именно там.
‑ Кто? ‑ спросил Лизандро, и из‑за двери послышалось приглушенное:
‑ Реквием. Жан‑Клод меня вызвал.
Лизандро бросил на меня вопросительный взгляд. С секундным опозданием я поняла, что он ожидал моего решения, и мое уважение к нему резко возросло. Мне не очень‑то хотелось видеться сегодня с Реквиемом. Я все еще пребывала в растерянности от того, что он недавно был добавлен в мое «меню». Но он сам родом из Англии, а значит, совсем недавно видел Арлекина собственными глазами. Его знания нам могут пригодиться. Этим я себя успокаивала, кивком разрешая впустить в кабинет Реквиема.
Реквием в черном, в тон волосам, длинном плаще с капюшоном, бесшумно проскользнул в комнату. Из всех знакомых мне вампиров один он одевался подобным образом.
Следом за ним вошел Байрон, держа полотенце так, словно в нем что‑то было завернуто. С того момента, как я его в последний раз видела, одежды на нем не прибавилась. Из‑под набедренной повязки там‑сям торчали смятые купюры. Он широко ухмыльнулся мне:
‑ Приветик, душенька.
‑ Приветик, Байрон.
Он всегда разговаривал как персонаж старого британского кино: в его речи изобиловали всякие «милочки» и «душеньки». Я не принимала этого близко к сердцу, потому что так он обращался ко всем подряд. Он встряхнул полотенце над диваном рядом со мной, и оттуда посыпались деньги.
‑ Удачный вечер, ‑ прокомментировал Натаниэль.
Байрон согласно кивнул и принялся добывать деньги из‑под своей повязки.
‑ Жан‑Клод во время моего выступления использовал свой сладкий‑сладкий голос. Собравшиеся сегодня простофили совсем разомлели от этого.
Он сбросил повязку, и на пол спикировало еще несколько банкнот. Обычно я возражала против того, чтобы кто‑то разгуливал голышом в моем присутствии, но они ведь стриптизеры. Спустя какое‑то время прекращаешь обращать на наготу внимание, иначе тебе просто нечего делать в клубе. К тому же для танцоров она не означала того, что предполагала в нормальном мире. В основе стриптиза лежит иллюзия, будто клиенты могут поиметь стриптизеров ‑ но это только иллюзия секса, не реальность. Сие понимание пришло ко мне не сразу.
Байрон принялся вытирать полотенцем трудовой пот. В какой‑то момент он поморщился, а потом повернулся, чтобы продемонстрировать свежие царапины чуть выше задницы.
‑ Цапнула меня сзади в самом конце представления, ‑ пожаловался он.
‑ На халяву, или оплатила отдельно? ‑ уточнил Натаниэль.
‑ На халяву.
У меня, наверное, был озадаченный вид, потому что Натаниэль пояснил:
‑ На халяву ‑ это когда клиентка тискает, царапает или еще чего, а мы даже не знаем, кто именно это сделал, так что они за это не платят.
‑ О, ‑ только и сказала я, потому что ничего другого в голову не пришло. Мне не нравилось смотреть на то, как моих бой‑френдов лапают посторонние тетки. Вот еще одна причина, по которой я здесь нечасто появляюсь.
‑ Вечерняя звезда, предвестница любви, Так близко от меня, но не подарит и улыбки, ‑ так поприветствовал меня Реквием. Для него это характерно, хотя цитаты иногда меняются. В последнее время он взял за привычку называть меня «вечерней звездой».
‑ Знаешь, а я выяснила, откуда эта цитата. «Потерянный рай» Джона Милтона. Я не знаток, но по‑моему, таким поэтичным способом ты пытаешься выразить недовольство.
Он скользнул ко мне, стараясь не дать плащу распахнуться, так, что из‑под него виден был только правильный овал лица, обрамленный ван‑дейковской бородкой и бакенбардами. Единственным цветовым пятном в его облике была головокружительная синева глаз ‑ самый сочный, глубокий оттенок между светло‑ и темно‑голубым, какой я когда‑либо видела.
‑ Я знаю, кто я для тебя, Анита.
‑ И кто же? ‑ полюбопытствовала я.
‑ Еда, ‑ он наклонился, чтобы меня поцеловать, и я повернула лицо так, чтобы поцелуй пришелся не в губы, как он прицеливался, а в щеку. Он не стал настаивать, и поцелуй вышел нейтральным, как поцелуй любимой тетушки. Но ведь я сама захотела, чтобы вышло именно так. Я сама отвернулась, так почему же меня так задело то, что он просто принял отказ и не попытался добиться чего‑то большего? Я не хотела, чтобы он таскался за мной усерднее, чем обычно; я ясно ему дала это понять. Так почему же, черт возьми, меня так задело то, что он удовольствовался поцелуем в щечку? Одному богу известно, ибо у меня нет соображений по этому поводу. Я злилась на Натаниэля из‑за того, что он многого от меня требует, и нетребовательность Реквиема меня отчего‑то не устраивает. Иногда я сама себя не понимаю.
Реквием плавным движением отступил к свободному стулу и устроился на нем так, чтобы плащ полностью прикрывал тело, и только кончики черных ботинок торчали из‑под него.
‑ Отчего ты хмуришься, моя вечерняя звезда? Я ведь сделал так, как ты хотела, разве нет?
Я безуспешно попыталась не хмуриться еще сильнее.
‑ Ты меня достал, Реквием.
‑ Почему? ‑ просто спросил он.
‑ Просто «почему», безо всякой поэзии?
Натаниэль погладил меня по плечу, одновременно напоминая о своем присутствии и стараясь не дать мне завязать перепалку. И то, и другое сработало, поскольку я прикрыла глаза и принялась считать до десяти. Не знаю, почему Реквием так действовал мне на нервы в последнее время. Он был одним из моих любовником. Он был пищей. Но мне это не нравилось ‑ ни то, ни другое. В постели он неплох, но… всегда создавалось такое впечатление, словно, что бы я ни делала, этого для него недостаточно, что он хочет от меня чего‑то другого. От него исходило постоянное невысказанное давление. Знакомое чувство, но, пока у вас с мужчиной не сложилось серьезных отношений, такое давление от него не заслуживаешь, и не отвечаешь на него. Реквием был пищей, был моим любовником, и был у Жан‑Клода третьим в иерархии. Я пыталась с ним подружиться, но секс все непоправимо испортил. Наверное, если бы не секс, мы смогли бы стать друзьями, а так… мы не были ни друзьями, ни парой. Да, мы были любовниками, но… я не знаю, как выразить то, что встало между нами, но оно существовало, и было похоже на ноющую боль в старой ране, которую ты давно считал затянувшейся.
‑ Ты сказала, что «устала от постоянного цитирования поэзии». Вот я и тренируюсь говорить нормально.
‑ Помню, ‑ кивнула я. ‑ Но мне кажется, что тебе со мной плохо, и я не знаю, почему так.
‑ Ты пустила меня в свою постель. Я снова смог насладиться ardeur’ом. О чем еще может мечтать мужчина?
‑ О любви, ‑ ответил Натаниэль.
Реквием бросил взгляд на сидящего за мной мужчину. В глазах вампира вспыхнул голубой огонь ‑ злость, сила. Реквием имел обыкновение прятать их, но я это уже видела. Мы все видели.
‑ Где двое осмотрительны, там любовь слаба ‑ Любил ли тот, кто полюбил не с первого взгляда?
‑ Не знаю, кого ты цитируешь, ‑ заметил Натаниэль, ‑ но Анита не влюбляется с первого взгляда; по крайней мере, в моем случае это было не так.
‑ «Герой и Бедняк» Кристофера Марлоу, ‑ поведал Байрон, сидевший спиной ко второму вампиру. Все это время он пересчитывал заработанное нелегким трудом. ‑ Он считает себя неотразимым и не может понять, почему ты его не любишь.
‑ Не искушай меня, Байрон. Мой гнев ищет только мишени, ‑ процедил Реквием.
Байрон повернулся к нему с зажатой в руке пачкой уже пересчитанных банкнот.
‑ Я могу противостоять всему, кроме искушения, ‑ сказал он бросил хитрый взгляд в мою сторону. ‑ Он ненавидит, когда ему отвечают цитатами.
‑ С какой бы целью ты это ни сказал, ты перестарался, Байрон, ‑ низким, наполненным угрозой голосом произнес Реквием.