Под ногами чавкало, на лицо липла паутина или хлопья пыли. Я
зажег фонарик. Луч выхватил из темноты слежавшиеся кучи древнего мусора и
останки большой собаки, нашедшей здесь свой последний приют.
Я прикрепил фонарик на карман пиджака, подобрал половинку кирпича и начал
простукивать стены, сложенные из небольших прямоугольных камней. Один из
них под моим ударом дрогнул. Тогда я достал свой складной нож, открыл
лезвие-отвертку и начал расшатывать камень. Лезвие быстро сломалось. Но и
камень не устоял. Со звонким шлепком он упал в грязь у моих ног. На его
месте открылась черная дыра, из которой тянуло неожиданно сухим и теплым
воздухом. Запах оттуда, шел незнакомый, мертвый, гнетущий.
Справиться с остальными камнями и расширить проход было уже нетрудно. Я
просто повышибал их ногой. В свете фонаря мне открылся круглый сухой
тоннель, уходящий вниз, и две металлические полосы, проложенные по его
полу. Рельсы...
Я торопливо пробрался в проход и сделал несколько шагов по тоннелю. И все
же не выдержал, обернулся. Конечно, я не увидел за спиной ничего, кроме
стены с неровной темной дыркой. Воображение напомнило мне про лесные
заросли и солнце, разгорающееся среди редких прозрачных облаков. Туда еще
можно было вернуться. Только нужно ли?
...Я шел и шел вниз, чувствуя, как напряжена огромная масса земли надо
мной. Подземный коридор оказался однообразен - только стены и потемневшие
рельсы.
Потом я начал "плыть". Это случилось перед тем, как я наткнулся на
округлую, похожую на галошу вагонетку с каким-то тряпьем на дне.
Рассматривать ее я не хотел, потому что уже появилась тошнота, закружилась
голова и заныли суставы. Мне было не до вагонетки. Я испугался, что
наглотался каких-то подземных газов. Но все равно убедил себя идти дальше.
Мне стало хуже. В ушах зазвенели колокольчики, загомонили сотни голосов,
запели трубы. Я терпел. Иногда казалось, что я на несколько мгновений
теряю сознание и иду как бы по инерции. Потом это проходило. Потом -
возвращалось опять. Стены вдруг становились зыбкими и тряслись, как желе.
Я делал над собой усилие - и шел дальше.
Неожиданно я упал на колени, и меня вырвало.
Поднявшись, я охнул от внезапно ударившей по вискам боли. Теперь мне было
по-настоящему страшно и тесно в этом подвале. Тем более что, поднявшись, я
не вспомнил, куда и откуда иду. Тоннель был горизонтален и одинаков во
всех направлениях. Правда, стены казались уже не такими гладкими и больше
напоминали внутренности природной пещеры.
Я сунул трясущуюся от слабости руку в карман, достал зажигалку и двинулся
в направлении, которое огонь указал мне своим подвижным красным пальчиком.
Стало холодно, и я едва шевелился. Тошнота и головная боль не слабели, к
ним прибавились кашель, резь в горле. Я уже не способен был чувствовать
ничего другого, кроме этих мук, и почти не испытал облегчения, когда
впереди мутным пятном загорелся дневной свет. Я вывалился из пещеры и упал
на мелкие камни, напоминавшие речную гальку. Меня снова вырвало.
Я лежал на спине, наблюдая, как вокруг шевелится густой туман. Когда холод
доконал меня, я перевернулся, встал на четвереньки и пополз, не обращая
внимания на камни, которые впивались в ладони и колени. Вокруг были валуны
в человеческий рост и выше. Туман скрывал их, иногда я цеплялся за них
плечами.
Потом я выбрался на ровную площадку и распластался на ней, отдыхая. По
горлу и пищеводу вновь прокатилась волна судорог, но это закончилось
приступом тяжелого болезненного кашля. Едва лишь я попытался приподняться,
как сверху раздался жуткий вой, от которого я сразу покрылся липким потом.
Надо мной нависло огромное животное с кривыми желтыми зубами.
Лошадь... Это обыкновенная лошадь, но мое воспаленное воображение сделало
чудовище. Она не выла, а просто ржала. Я попытался откатиться в сторону,
чтоб не попасть под копыта, и тут в тумане промелькнули темные фигуры,
появились люди, задребезжали голоса, впиваясь мне в уши тупыми
буравчиками. Я ничего не
соображал и не сопротивлялся, поэтому меня благополучно перетащили и
бросили на телегу рядом с воняющими рыбой мешками. Чьи-то заботливые руки
опустили на меня грязную одеревеневшую шкуру со свалявшимся мехом. Я
поспешно начал заворачиваться в нее, но она давала тепла не больше, чем
лист жести.
Теперь, когда отпала необходимость куда-то ползти и что-то искать, я
понадеялся, что дурнота и слабость отпустят меня, сменившись отдыхом под
скрип медленно катящейся повозки. Но я ошибся. Мне не стало легче ни на
йоту. Тело все так же сотрясали судороги, голова на каждое движение
отзывалась волной боли. От надрывного кашля ныла грудь.
Иногда я впадал в короткое забытье, но даже там, по ту сторону реальности,
испытывал прежние муки. Рядом постоянно что-то происходило: раздавались
голоса, кто-то заглядывал в лицо, пытался напоить из стеклянной фляги.
Туман стал рассеиваться, и я увидел, что моя телега не одинока - по
каменистой дороге, обросшей чахлым кустарником, двигалась целая процессия
повозок, запряженных грустными лошадьми с тяжелой поступью. Впрочем, этот
факт я отметил лишь краем уходящего сознания...
БЕЗЫМЯННЫЙ
Меня разбудил, как ни странно, запах навоза. Он преследовал меня во сне,
я, наверно, сильно ворочался, чтоб избавиться от него, и пришлось в конце
концов проснуться. Голова была чистой. Хворь ушла, оставив меня в живых, и
это было просто счастьем. Правда, ощущалась слабость. Но мне казалось,
хороший завтрак разделается и с ней.
Воздух показался мне каким-то странным. Это чувствовалось даже сквозь
навозную завесу. Не исключено, что именно он, воздух, и стал причиной моей
болезни, пока не наступило привыкание.
Мир вокруг был полон звуков. Фыркали и били копытами в пол лошади.
Перекрикивались люди. Скрипели какие-то механизмы, а может, просто ворота
или повозки. Рядом разговаривали двое людей. Их речь была одновременно и
незнакома, и... частично понятна. Словно бы слышишь хорошо знакомую, но
переделанную на иной манер музыку. Я никак не мог уловить смысл разговора,
но все чаще до меня доносились отдельные знакомые слова.
Я понял, что пора бы открыть глаза.
Я находился в конюшне, это было ясно даже с закрытыми глазами. Меня
поместили в клетку, где положено стоять лошади, и через прутья на меня
печально смотрел мой сосед - старый, изможденный многолетней работой конь.
Я поднялся с грязного дырявого тюфяка и подошел к дверце. Она была закрыта
снаружи, но я свободно мог бы дотянуться до запора через прутья.
Подумав, я решил этого не делать. Раз уж меня поместили сюда, значит,
имели на то свои соображения. Может, они меня боятся. И, как знать, не
дадут ли мне с перепугу палкой по голове, заметив, что я выбрался на
свободу.
Я вернулся на тюфяк и сел. Мой взгляд упал в угол клетки, где кто-то
поставил бесформенную посудину с водой и еще одну, поменьше, на дне
которой темнела какая-то масса, похожая на подгоревшую кашу. Рядом лежала
маленькая кривая морковка. Мне, конечно, очень хотелось есть, но я медлил.
Внешний вид угощения не сулил никаких наслаждений.
И тут меня словно подбросило. Где одежда?! Я вскочил и осмотрел себя.