Питер Брэнсон внимательно смотрел этот повтор, по‑видимому, о большем он не мог и мечтать. Трудно было понять, о чем думает этот человек. Лицо его всегда отражало только то, что ему хотелось, но не истинные мысли и чувства. По окончании передачи Брэнсон подошел к Полу.
– Вы ведь Ревсон, не так ли?
Ревсон кивнул.
– Как вам понравилась передача?
– Так же, как и миллионам других телезрителей, – Ревсон подумал о том, что тщеславие – ахиллесова пята его собеседника. Брэнсон, вероятно, считал себя гением и был не прочь услышать об этом от других. Этот репортаж оставляет ощущение нереальности происходящего. Этого не может быть, потому что не может быть никогда.
– Но ведь все это правда" не так ли? Вам не кажется, что это многообещающее начало?
– Я могу процитировать эту вашу фразу в печати?
– Конечно. Если хотите, можете считать наш разговор эксклюзивным интервью. Что вы думаете, как дальше будут развиваться события?
– Так, как вы их запрограммировали. Не вижу ничего, что могло бы вам помешать. К сожалению, вы поставили наше правительство в очень трудное положение.
– Вы об этом сожалеете?
– Разумеется. Вы, видимо, гениальный преступник, но все же преступник, а значит, негодяй. И вы никогда не сможете заставить меня поверить, что белое – это черное, а черное – это белое.
– Мне нравится ваша мысль. Могу я, в свою очередь, процитировать вас при необходимости? – Казалось, Брэнсон был очень доволен разговором. Тонкокожим его вряд ли можно было назвать.
– Увы, у нас нет защиты авторских прав на устные высказывания.
– Да, это серьезная недоработка, вызывающая всеобщее недовольство. – Подобное обстоятельство не слишком огорчило Брэнсона. – У вас необычный фотоаппарат.
– Верно, хотя его нельзя назвать уникальным.
– Могу я взглянуть?
– Пожалуйста. Но если он вас интересует не как фотолюбителя, а по другим причинам, то вы опоздали часа на четыре.
– Что вы хотите этим сказать?
– У вас достойный помощник, мистер ван Эффен. У него такой же, как у вас, подозрительный склад ума. Он уже осматривал мой аппарат.
– В нем нет радиопередатчика или оружия?
– Посмотрите сами.
– Похоже, в этом нет необходимости.
– У меня вопрос. Я не хочу преуменьшать достоинств вашей разносторонней личности, но…
– Вы рискуете, Ревсон.
– Вовсе нет. У вас репутация преступника, не склонного к насилию, – Пол махнул рукой. – Так вот, мне хотелось понять, зачем вам все это? Вы могли бы сделать любую карьеру, ну, например, в бизнесе.
– Пробовал, – вздохнул Брэнсон. – Вам не кажется, что бизнес скучноват? Моя нынешняя деятельность требует разнообразных способностей и не надоедает, – он немного помолчал. – Да вы и сам странный человек. Утверждаете, что фотограф, а разговариваете и ведете себя не как фотограф.
– А как, по‑вашему, должны себя вести люди нашей профессии? И как они должны разговаривать? Вот вы смотрите на себя в зеркало, когда бреетесь. Разве вы выглядите, как преступник? Вы смотритесь, как вице‑президент компании с Уолл‑Стрит.
– Счет равный: один‑один. А как называется ваша газета или журнал?
– Вообще‑то я вольный художник, но сейчас представляю лондонскую «Таймс».
– Но вы же американец?
– Новости не знают границ. Во всяком случае, в наше время. Я предпочитаю работать за рубежом, в тех местах, где чувствуется, что жизнь кипит, – Ревсон еле заметно улыбнулся.
– Так было до сегодняшнего дня. Дольше всего я работал в Юго‑Восточной Азии, но теперь мне чаще приходится работать в Европе и на Ближнем Востоке.
– В таком случае, что вы здесь делаете?
– Здесь я оказался совершенно случайно, по пути из Нью‑Йорка в Китай. Еду в очередную командировку.
– И когда вы должны туда отправиться?
– Завтра.
– Завтра? В таком случае, вам нужно уехать с моста сегодня вечером. Я же говорил, что представители средств массовой информации вольны покинуть мост, когда им заблагорассудится.
– Да вы с ума сошли!
– Значит, Китай подождет?
– Конечно. Если только вы не надумаете похитить председателя Мао.
На губах Брэнсона снова появилась дежурная улыбка, никогда не затрагивающая его глаз. Он ушел довольный собой.
Ревсон с фотоаппаратом в руках стоял у третьего автобуса, напротив правой передней двери.
– Вы не возражаете? – вежливо осведомился он.
Крайслер обернулся, удивленно посмотрел на фотографа и улыбнулся.
– За что мне такая честь?
– Мой аппарат устал снимать Брэнсона и всевозможных шишек. Теперь я составляю галерею подручных Брэнсона, – Ревсон улыбнулся, чтобы его слова прозвучали не очень обидно.
– Вы ведь Крайслер, да? Специалист по средствам связи?
– Так меня называют.
Ревсон сделал пару снимков, поблагодарил Крайслера и ушел. Чтобы его истинная цель не стала очевидна, он сделал еще несколько видовых снимков, потом заснял нескольких человек из команды Брэнсона. Казалось, все эти люди переняли от своего лидера бодрость духа и уверенность в себе. Уступая требованию Брэнсона, они соглашались сниматься, порой даже охотно. Сделав последний снимок, Ревсон прошел к западному ограждению моста, сел на поребрик, закурил сигарету и задумался.
Сотни фотографий и множество репортажей уже были переданы в газеты, и теперь около двадцати журналистов бесцельно бродили по мосту. Несколько минут спустя к нему неторопливой походкой подошел О'Хара и сел рядом. Ревсон сделал пару снимков доктора.
– Я видел, как вы разговаривали с мисс Венсди. Она очень обижена, не так ли?
– Да, мисс Венсди могла бы быть и повеселей. Вы все привезли?
– Оружие и указания.
– И это должным образом замаскировано?
– По‑моему, да. Обе ручки висят у меня на доске для записей. Все желающие могут ими полюбоваться и привыкнуть к их существованию. Воздушный пистолет с отравленными пулями – внутри оборудования для реанимации. Комплект запечатан, и его нельзя вскрыть, не сломав печати. Если его вскроют, с медицинской точки зрения ничего страшного не произойдет. Пистолет лежит под фальшивым дном. Предполагается, что вы знаете, как его достать. Нужно отметить, что этот комплект нельзя вскрыть по ошибке.
– Похоже, доктор, вы неплохо развлекаетесь.
– Ну да. Все‑таки разнообразие. Это вам не вросшие ногти лечить.
– Мне кажется, вы бы не прочь до конца жизни работать под грифом «совершенно секретно». Как вышло, что именно вас послали сюда с этой машиной?
– Ваш начальник и его коллега из ЦРУ все решили без меня.
– Это значит, что ваша жизнь стала вдвойне секретной. Как насчет моего шнура и контейнеров?
– Вашего шнура и контейнеров? – задумчиво повторил О'Хара, который, казалось, о чем‑то глубоко задумался.
– Я просил прислать четыре пустых контейнера. Снаружи на них должны быть наклейки химической лаборатории, чтобы никто не заподозрил их истинного предназначения, а шнур следовало замаскировать под рыболовные снасти с крючками и блесной, – напомнил Ревсон.
– Хотите порыбачить с моста?
– Хочу.