Он сосредоточенно прислушался — нет, ничего… На краю постели сидела Лорел, в темноте вырисовывался округлый изгиб ее плеча. Она смотрела на него сверху, на его голову на подушке, совсем рядом с вмятиной, которую оставила ее голова.
— Что ты здесь делаешь? — шепотом спросила она.
Пересохшее горло саднило, голова плыла, будто высосанная досуха. Она прикоснулась к его плечу. Он дернулся.
— Не знаю, — с трудом проговорил он. — Тебе было плохо…
— А где Гэвин?
Она склонилась к нему, и даже в темноте он сумел разглядеть ее улыбку, увидел, как сверкнули зубы, а потом озабоченно сузились глаза. Он попытался подняться опираясь на локти. Но руки не держали, и он снова упал на постель. Не было сил, в голове гудел иссушающий ветер пустыни.
— Клей, — прошептала она, потом наклонилась и прижалась к нему прохладной щекой. Он почувствовал, как ее губы скользят по его колючему, небритому лицу. Собачий лай гремел в ушах барабанным боем, запах жасмина пронизывал все тело, холодный и обжигающий.
— Нет… Ты упала с лошади, я тебя принес…
У нее кровь прилила к щекам, на шее запульсировала жилка. Она вздрогнула, наклонила голову и прильнула губами к его губам, но не жадно, а медленно, как бы пробуя.
Она была бледна, когда отстранилась. Это было удовольствие, оно влекло ее и, в то же время, пронзало болью… Да, — решила она. — Да.
Трое суток Клейтон метался в жару. Его оставили лежать в комнате у Лорел. Он спал в ее кровати, иногда просыпался среди ночи или днем, но тоже в полумраке, потому что шторы были по-прежнему задернуты, и все кого-то звал.
Гэвин удивленно спросил жену:
— Что это ты его положила к себе в комнату?
— Не знаю даже, — ответила Лорел. — Мне просто хотелось, чтоб ему было удобно, а здесь больше воздуха. Он приехал из прерии и свалился на веранде. Мы со служанкой принесли его сюда. Но он мне не мешает. Меня вполне устраивает, как сейчас…
Спала она теперь в комнате Гэвина, в одной с ним постели, впервые с зимы. Раньше она жаловалась, что не может спать с ним вместе: он беспокойный, часто ворочается во сне, будит ее. Но теперь она ложилась рядом и иногда среди ночи прижималась к нему, клала голову на плечо. Ему это доставляло удовольствие, и он уже не ворчал, что Клейтон занимает ее кровать. Она привлекала Гэвина к себе и позволяла ему любить ее.
— Ты не боишься забеременеть? — спрашивал он заботливо. — У тебя ведь середина месяца.
— А я хочу, — говорила она. — Теперь я хочу. Разве мы не можем себе это позволить?
— Господи, конечно же! Я всегда об этом мечтал, просто не хотел тебя принуждать. Но я и сейчас этого хочу!
Когда он засыпал, она выбиралась из постели, тихонько шла босиком в свою комнату и долго смотрела на спящего Клейтона.
Она бережно ухаживала за ним, никого не подпуская:
— Он должен отдыхать и, по-моему, его не беспокоит, когда я в комнате.
Доктор Воль приехал в своем возке осмотреть Клейтона.
— У парня железное здоровье, но даже железо порой гнется. Вы совсем замучили его работой.
— Да я его не заставляю, — мрачно ответил Гэвин. — Он сам. Встает в четыре утра, возвращается затемно. Всю последнюю неделю домой не показывался, сгонял коров к реке.
— А как ваш скот?
Гэвин покачал головой:
— Ветер стих немного, но животным нужен дождь. Всей долине нужен.
— Да. Но я слышал, мексиканцы говорят, что в этом году дождей не будет. Они говорят, после такого ветра дождей никогда не бывает.
— Эти чумазые ни черта не понимают. Просто любят поболтать про разные страхи. Их хлебом не корми, только дай покаркать…
Доктор Воль пожал плечами:
— Парню станет лучше, но вы ему не давайте больше надрываться.
Прежде чем уйти, уже в дверях, доктор Воль обратился к Гэвину:
— Та женщина, что работает в кафе у Оуэна, спрашивает, не могла бы она как-нибудь приехать, проведать его.
Гэвин посмотрел на Лорел.
Она стояла, прислонившись спиной к камину, потом шагнула вперед.
— Нет, — сказала она. — Думаю, лучше, чтобы не было никаких посетителей. Через несколько дней он поправится, и тогда, если захочет, сможет сам к ней поехать.
Доктор Воль поджал губы, маленькие черные глазки блеснули, он вышел наружу.
— Загляну на следующей неделе, — пробормотал он, уже поставив ногу на железную подножку двуколки.
На третий день жар у Клейтона спал и взгляд прояснился. Сразу после ужина Лорел уселась у его изголовья. Занималась вечерняя заря, и комнату заливало последним теплым светом. По обе стороны от кровати стояли цветы в вазах. Лорел положила Клейтону на лоб надушенный носовой платок, и в комнате пахло жасмином. Он спал голый по пояс, положив руки поверх простыни. Она сидела, ожидая пока он проснется, и смотрела на эти загорелые руки. Он с трудом раскрыл глаза и спросил:
— Где Гэвин?
— В городе.
— А ветер?
— Почти стих.
Он сел и отложил платок в сторону. Закат окрасил небо багрянцем, его отблески ложились яркими пятнами на неровную стену. Клейтон тихо улыбнулся:
— Хотел позаботиться о тебе — и сам оказался в постели.
— Врач сказал, что ты переутомился на работе.
— А как вышло, что ты уложила меня здесь?
— Так было удобней… в тот вечер.
Он нахмурился, стараясь воскресить в памяти, что именно тогда случилось. И вдруг, увидев как она смотрит, испугался. Он мало что помнил. Прежде всего вспомнилось, как надсадно лаяла собака; этот лай всю неделю стоял у него в ушах и мерещился даже во сне.
Еще он вспомнил запах жасмина. И этот надушенный носовой платок на подушке рядом беспокоил его. А потом он вспомнил все остальное.
Выпрямившись, он сел в постели и схватил ее за руки. Крепко сжал и притянул к себе.
— Послушай, — торопливо проговорил он. — Ты жена моего отца. Поняла?
Она глубоко вздохнула. Он больно сжимал ее запястья, но это была сладостная, желанная боль…
Лорел усмехнулась. Она наклонилась к нему так близко, что ее губы почти касались его губ, едва не целуя его:
— Клей, он старик. А ты… разве ты не хочешь меня?
Он был не в состоянии отодвинуться. От этих слов его проняла дрожь. Лицо ее было так близко, что у него голова пошла кругом.
— Подождем, пока тебе станет лучше, — сказала она. — Я знаю, как ты ко мне относишься: ты меня любишь, и нечего скрывать. Мне это всегда было ясно…
Он отвернулся. Солнце зашло; в сумерках проступали белые складки подушки, а стена казалась серой. Лорел поднялась, раздались тихие шаги. А когда он повернул голову обратно, ее уже не было в комнате. Он застонал и перевернулся на живот, закрыв лицо руками.
Если бы можно было никогда не вставать с этой кровати… Он свернулся калачиком, как ребенок, обхватив колени руками, изо всех сил прижимая к ним подбородок; он лежал так, озябший и тихий, и ему хотелось остаться здесь навсегда.
Глава двадцать пятая
В конце лета Лестер Инглиш с женой и сыновьями перебрался в нижнюю долину, по ту сторону Прохода Красной горы. За небольшую сумму наличными он купил там землю, а банк в Таосе дал ссуду под закладную. На этом участке была хижина, рядом с нею колодец, а невдалеке — рощица строевого леса. Лестер решил пристроить еще одну комнату и соорудить хлев. В мае он приобрел три десятка коров, двух лошадей и хромого мула. «Венто дель дьябло» и долгая летняя засуха забрали у него половину скота, а одна из лошадей взбесилась, и ее пришлось пристрелить. Но другие скотоводы понесли такие же убытки, и он не роптал, смирившись с судьбой. Покоряться судьбе — вот чему научили его прошедшие годы. Позади, там, где он жил после того как сбежал от Гэвина, остались четыре маленьких могильных холмика. Но как ни странно, он верил, что Господь послал ему это в наказание за грехи.