— Ну? — выжидающе произнес доктор Майерс.
— Даже не знаю, — засомневался Шодресс. — Наличными за это и не рассчитаться. А вот престиж ваш поднять… Есть тут еще один доктор — Гудрих. Думаю, я мог бы замолвить словечко своим ребятам: они могут просто выпроводить его из города и оставить все поле боя за вами. Тогда, полагаю, вы удвоите свои доходы!
— Пусть они отвезут его прямо к железнодорожной станции! — прорычал второй джовиллский врач. — Я его ненавижу. Вы знаете, он называет меня шарлатаном и отравителем! Что ж, в этом деле есть только одна загвоздка. Как мне опять попасть в дом Гранжей?
— Что значит «как»? Почему бы нет?
— Этой девице я не нравлюсь. Она не желает меня больше видеть. Отчасти потому, что думает, будто я обхожусь с этим Эпперли недостаточно деликатно, отчасти потому, что я разочек погладил ее по ручке.
Он вновь осклабился, а Шодресс покачал головой.
— Ты бы по этой дорожке ходил потише да полегче, сынок, — посоветовал он, — а то, поверь мне, если мальчики против тебя и вправду что-то будут иметь по этой линии, так даже я тебе мало чем смогу помочь!
— Я все сделаю, — спокойно сказал доктор. — И обо всем позабочусь. Вот увидите, что я не сделаю ни единой ошибки. И если я смогу проникнуть в этот дом…
— Если Гудриха выдворят из города, ей придется впустить вас.
— Это верно.
— Ну так считайте, что Гудриха уже нет!
Если взглянуть на самую окраину городка, то увидишь, как оборванный человек на запыленной усталой лошади въезжает в Джовилл, падает с коня у первого же дома и просит глоток виски во имя Господа.
Обитатели дома смотрят на него с изумлением и ужасом.
— Кто вы?
— Я по особому поручению Шодресса. Я Дэн Макгрюдер. А это вроде бы дом Чарли Патрика? Руку, Чарли!
Чарли Патрик бегом уже бежал со всех ног из дома.
Он встретил старого друга и, обняв его одной рукой, подставил ему плечо.
— Что с тобой стряслось, Дэн?
— Одиночка Джек — по его вине со мной это стряслось.
— Но с тобой же был этот Вестовер, что бьет без промаха, и этот дьявол Манделл!
— Мне не до разговоров, Чарли. Плесни-ка побыстрей виски! За эти пять дней я словно через ад прошел!
Его уложили на веранде, подложив под голову свернутую куртку, налили виски; потом он попросил поесть и умял здоровенный кусище холодной жареной свинины.
Казалось, после этого силы вернулись в его измученное тело, и он смог уже сесть, слабо чертыхаясь. Его лицо побледнело и осунулось, а белки глаз покрылись кровавыми прожилками; одежда висела на нем клочьями, и нервы были так напряжены, что его губы постоянно тряслись, и он почти не мог говорить.
Наконец его распухшая правая рука была обмотана множеством тряпок на манер повязки.
— Так я говорю, приятель, с тобой же были Вестовер и Манделл. Что с ними-то стало?
— Они отправились к дьяволу.
Неудержимый приступ дрожи сотряс тело Макгрюдера.
— Что-что случилось, говоришь?
— Да не могу я думать про это!
— Тебе, полагаю, лучше выговориться, приятель.
— Может быть!.. Ну вот… Мы втроем добрались до хижины Уоллисов. И в первую же ночь явился Одиночка Джек…
— С ним кто-нибудь был?
— Никого. Кроме этого дьявола. И первой же пулей он уложил Вестовера наповал, потом свалил Манделла, влепив ему кусок свинца в брюхо прямо у меня под носом. А потом, когда в доме погас свет, они со своим волком ворвались во тьме к нам, и Команч оставил на мне вот это!
Он кивнул на замотанную руку.
— Потом мы вырвались через заднюю дверь и смылись, хотя я никогда не пойму, почему этот дьявол не уложил нас всех прямо там… Быстро же он нас выследил! И гнал вниз по Большому Серебряному тракту. Я отстал от братьев Уоллис. Три дня мчался, а он висел у меня на хвосте…
Макгрюдер вздрогнул, перекосившись от боли.
— Плесни-ка мне еще глоток виски, приятель! — попросил он.
Ему поднесли ко рту фляжку с виски. Глотнув, он кое-как поднялся на ноги.
— Где Шодресс? Пусть кто-нибудь из вас проводит меня к нему. Я не хочу оставаться один. Даже на улицах этого проклятого города. Сколько еще буду жить, никогда ни за что не останусь один!
Глава 26
ДВЕ КАПЛИ БЕСЦВЕТНОЙ ЖИДКОСТИ
В сумерках того же дня доктор Рудольф Майерс шел по направлению к дому Гранжей. Доктор, как правило, предпочитал приходить по вызовам до рассвета или в вечерних сумерках, потому что при ясном свете солнца всегда чувствуешь хоть малую надежду, но во тьме все ужасное и непознаваемое, в том числе и страх смерти, придвигается к нам вплотную, и шепот, в котором на закате мы распознаем простой порыв ветра, встревоживший листья, становится ночью недобрым бессловесным пророчеством — смутным предостережением судьбы.
Доктор Майерс с пронзительной остротой ощущал такие вещи и потому избрал для праздного времяпрепровождения дневные часы, а делом начинал заниматься, когда ложились первые тени. По этой самой причине он и приближался к домику Гранжей в сумерках. На ходу он небрежно покачивал своей тросточкой, демонстрируя манеры джентльмена, только что прибывшего с Востока, — и время от времени свистом подзывал Джерри, здоровенного мастиффа, который не спеша трусил перед ним, кидаясь то к одной, то к другой стороне улицы и обнюхивая чьи-то неведомые следы. Доктор Майерс немного опасался носить оружие, чтобы ненароком как-нибудь кто-то не вынудил использовать его, но он приобрел пса, способного разорвать человека в клочья, и надеялся, что тот будет ему достаточной защитой. И у него не было случая пожалеть о своем выборе, поскольку Джерри, хотя и был глупым и упрямым животным, но, уж во всяком случае, был великолепным бойцом.
Увидев, что дом Гранжей уже почти рядом, доктор остановился, чтобы еще раз хорошенько обдумать то, что он собирался сделать, и заодно полюбоваться мерцанием желтых лучей лампы, которая светилась за приоткрытой парадной дверью дома. В прошлом у доктора Майерса были разные сомнительные делишки, на которые мир смотрит неодобрительно, однако же ни одно из них и в сравнение не шло с тем, к чему он сейчас готовился.
Он нащупал в кармане жилета маленький флакончик. Тот содержал в себе бесцветную и почти без запаха жидкость, которая распространяла вокруг себя слабый аромат дробленых персиковых косточек. Всего лишь капля или две на стакан воды понадобились бы, чтобы положить конец делу и жизни молодого Дэвида Эпперли. И тем же ударом доктор Майерс окончательно приобретал дружбу Шодресса. Выполнив это, он вполне прилично устраивал свою судьбу.
Этим же самым вечером он имел удовольствие наблюдать и за тем, как бесчинствующая ватага ковбоев Шодресса неслась по улице, выгоняя его конкурента, Гудриха, вон из Джовилла. И по ошарашенному, испуганному и взбешенному лицу медика Майерс понял, что тот не собирается возвращаться обратно в ближайшее время.
Затем, разумеется, настало время для получения информации из дома Гранжей. Юный Оливер пришел к нему еще днем и оказал, что, поскольку другого врача поблизости нет, они нуждаются в услугах доктора Майерса. Сможет ли он прийти тотчас же?
Доктор рассыпался в извинениях — он завален работой, но как только он с ней управится, так сразу и придет.
Он и вправду пришел, хоть и несколько часов спустя, и теперь курил сигарету и успокаивал свои нервы, обдумывая фактическую сторону дела. Очень легко усмирить встревоженные нервы и рассеять опасения, стоит только взять себя в руки и просто вспомнить кое-какие реальные факты. Каковы же они были, эти факты?
Вон в том домике лежал молодой человек с тремя страшными ранениями от пуль, выпущенных самыми умелыми руками в округе. Было просто чудом, что Дэвид Эпперли остался жив. И очевидно, будет вполне естественно, если его силы иссякнут, если его внезапно схватит судорога и если его сердце прекратит свою деятельность… Ведь непонятно — и это знают все, — как он еще дышит…
Если же после этого над его губами будет витать легкий аромат дробленых персиковых косточек, кто в Джовилле способен определить, что это за запах? Конечно же никто, кроме того самого доктора Гудриха, которого с такой предусмотрительной поспешностью выпроводили из города!
Рассуждения доктора, на его взгляд, были вполне безупречны, и, прежде чем сигарета была им наполовину выкурена, доктор знал в точности, что необходимо делать и как он это сделает. Он взвесил все последствия и перестал чего-либо опасаться.
Можно было идти дальше. В этот момент доктор вдруг осознал, что Джерри куда-то исчез. Он с беспокойством свистнул. Никакого результата. Но ведь он только что видел его, видел, как огромный зверь непонятно зачем помчался между стволами деревьев по направлению к домику, куда он теперь и сам поспешил.
Не прошел доктор и пятидесяти ярдов, как споткнулся обо что-то лежащее на тропинке. Это не был поваленный ствол, поскольку под носком его сапога что-то мягко подалось.
Он наклонился, чтобы посмотреть. Это было тело мертвой собаки — тело Джерри!
Волосы в буквальном смысле слова встали дыбом на голове доктора. Тот, кто убил мастиффа, наверняка был его врагом: собаку нужно было убрать, чтобы расчистить путь к убийству ее хозяина!
Первым порывом доктора было взять ноги в руки и стрелой помчаться вон из сада — на улицу. Но он сдержал панический порыв, чтобы зажечь спичку и обследовать тело.
В смерти Джерри не было ничего странного. На горле его зияла ужасная рваная рана. Доктор присмотрелся повнимательнее: горло пса было разорвано огромными острыми зубами — он побоялся даже представить себе эти зубы! Казалось, они могли принадлежать только тигру.
И с каких это пор тигры рыскают в окрестностях Джовилла?!
Но, по крайней мере, доктор Майерс увидел достаточно. Он стремительно рванулся прочь от дома Гранжей назад к улице и, когда добежал до нее, выскочил на самую середину и остановился там; его дыхание прерывалось, а глаза вылезали из орбит.
Но он, по крайней мере, убедился, что его никто не преследует. Тогда, приободрившись, Майерс только и прошипел сквозь зубы:
— Двадцать пять долларов псу под хвост!
Это была цена, уплаченная за беднягу Джерри.
Потом он вновь двинулся к дому Гранжей, и теперь решимость его возросла, поскольку он со злостью почувствовал, что мир здорово его надул. Мир похитил у него жизнь собаки. Почему же он не вправе ответить миру, отобрав у него жизнь человеческую?
Эта мысль доставила ему явное удовольствие.
У парадной двери он негромко постучал и стал ждать, изобразив на лице профессиональную мрачность.
Красавица Эстер Гранж распахнула дверь и, увидев доктора, воскликнула с нетерпеливым облегчением:
— Мы ждем вас уже несколько часов!
— К несчастью, я был по горло занят, — ответствовал доктор. — Теперь, пожалуйста, проведите меня к пациенту. Как он?
— Повязку надо сменить. Доктор Гудрих сказал мне, что я не должна этого делать самостоятельно. Но теперь же он уехал!.. Дурачье! Как они могли выгнать такого человека из Джовилла! Ну, вы войдете, наконец? Он беспомощен и очень страдает.
— Ничего, скоро ему полегчает, — пообещал доктор и вошел в комнату больного.
Это была лучшая комната в домике и самая просторная, но она все равно казалась довольно скромной и маленькой. А на постели лежал молодой Дэвид Эпперли, и лицо его было изможденным и бледным, а под глазами темнели большие синие круги, точно тени приближающейся смерти.
Он приоткрыл глаза и молча взглянул на доктора, потом вновь опустил веки, и доктор Майерс знал, что это означает. Перед ним лежал не нервный и скулящий инвалид. Это был человек, который направлял свою энергию на то, чтобы сохранить последние остатки силы тела и духа, чтобы вновь обрести здоровье. То, что он еще был жив, было чудом. Но чудо это объяснялось его постоянно действующей железной волей.
Доктор пощупал пульс. Тот не был особенно сильным, но и дрожащим или неровным тоже не был, и, когда доктор послушал дыхание и измерил температуру, он утвердился в мысли, что этот человек при естественном развитии событий не умрет сегодня вечером. И завтра не умрет тоже. Он будет жить, и даже выздоровеет, если не произойдет чего-нибудь непредвиденного. И доктор Майерс удовлетворенно кивнул в подтверждение своих мыслей умной и коварной головой. Можно не сомневаться — он заслужит похвалу Большого Шодресса!
Но сначала надо позаботиться о том, чтобы сменить повязку. И сделал это доктор с таким мастерством, с такой быстротой и осторожностью, что Эстер Гранж, стоявшая рядом и ревниво следившая за каждым его движением, — поскольку она не доверяла этому целителю, — не могла не восхититься и шепотом выразила одобрение. Доктор Майерс оказался намного искуснее доктора Гудриха.
Когда наложили новую повязку, на губах больного появилась слабая улыбка.
— Кажется, с вашей помощью я пойду на поправку, — тихо сказал он и вновь закрыл глаза.
— Вы заслужили его доверие, — прошептала девушка и улыбнулась доктору так радостно и ласково, что тот не удержался и взглянул на нее еще раз.
Она очень переменилась по сравнению с тем, какой он знал ее раньше. Румянец пропал, лицо осунулось, и под глазами от бессонных ночей залегли тени. Люди говорили, что она ни днем ни ночью не отлучалась от постели больного больше чем на полминуты.
Доктор Майерс уже держал в руке стакан с водой, в который, не таясь, капнул две капельки бесцветной жидкости.
— Это вы дадите ему, чтоб он хорошо спал, — сказал он.
— Я должна сейчас это дать?
— Да. Или немного позже. Когда он будет засыпать.
— Я дам прямо сейчас.
Она подошла к кровати и нежной рукой приподняла голову больного.
— Тут совсем немного, Дэвид. Ты сможешь проглотить это? Ты готов?
— Да.
— Не совсем, — послышался голос рядом. Доктор и девушка резко обернулись и увидели в дверном проеме того, кто так пугал всех в округе и за кем так усердно охотились люди Шодресса. Это был Одиночка Джек собственной персоной.
Глава 27
ЧТО НАПИСАЛ ДОКТОР
Доктор Майерс сделал то, что на его месте, наверное, сделал бы самый храбрый и самый упрямый житель Джовилла при подобных обстоятельствах. Он поднял руки над головой и прижался спиной к стене.
— О! — простонал он. — Неужели вы пришли за мной?
— Вовсе нет, — ответил Одиночка Джек. — Но мне довелось краем уха слышать о том, как ухаживают за ранеными. Это питье — полагаю, бромид, чтобы успокоить нервы Дэвида Эпперли?
Доктор не издал ни звука.
— Принесите, пожалуйста, перо, чернила и бумагу, — сказал Одиночка Джек.
Девушка молча поспешно повиновалась.
— Возьмите перо, Майерс, и начинайте писать. Шодресс предложил вам за это деньги, не так ли?
Майерс облизал побелевшие пересохшие губы и посмотрел на Димза тупо и непонимающе.
— Я знаю, что главная вина лежит на Шодрессе, — сказал Одиночка Джек. — У вас есть шанс переложить свой позор на настоящего виновника. Вы поняли, о чем я говорю, Майерс?
Майерс продолжал дико таращиться на юношу. Потом он схватил перо.
— Мне бы и в голову не пришло сотворить такое! — почти выкрикнул он. — Этот убийца, дьявол, заставил меня! Он заставил меня!
— Ну конечно, это он заставил, — чуть мягче сказал Одиночка Джек. — Что бы выиграли вы, отравив Дэвида Эпперли? Но давайте, опишите по порядку все детали, и начните с платы, которую он вам обещал.
Доктор Майерс ударил себя кулаком по лбу.
— На самом деле — ни единого пени! Он только собирался выгнать из города Гудриха, чтоб мне могла достаться его практика! Вот и все, что он собирался сделать! Но за это…
Он в отчаянии всплеснул руками.
— Пишите, — спокойно сказал Одиночка Джек. — Это как раз то, что нам нужно.
И доктор принялся писать, сначала медленно, с остановками, но потом набирая скорость, точно в процессе работы понемногу разогревался. Наконец его страстный темперамент окончательно взял верх и он разразился потоком слов, детально описывая все, что произошло между ним и Александром Шодрессом, — все, что касалось условий устранения мистера Эпперли из этой юдоли скорбей.
Казалось, достопочтенному доктору и в голову не могло прийти, что в этой исповеди есть нечто унизительное и позорное. Он вошел в раж, сочиняя всю эпистолу. И если чем-то и был озабочен, так это только тем, как бы поудачнее выставить негодяя Шодресса, объявив его корнем всех зол. И страница за страницей так и летели из-под его энергичного, скрипящего пера, а Одиночка Джек и девушка читали их следом за ним.