После этого я опробовал свой голос, и сделал это весьма громко и четко, крикнув:
— Эй, парни, вот он я, здесь!
Видимо, таким образом я подсознательно готовился к решающей минуте, ибо единственное, что я могу еще сделать, — это собраться с духом и попробовать продержаться так до конца!
Но не сломаюсь ли я, когда увижу веревку? Не рассыплюсь ли, подобно воздушному замку, в самый ответственный момент?
Одному Богу известно!
И я вознес Господу молитву — но не во спасение своей никчемной души, не за-ради милости в потустороннем мире. Нет, я молил Его, чтобы Он послал мне сил достойно умереть на глазах у множества людей!
О, я до сих пор не в силах избавиться от смущения, вспоминая тот ужасный день, но все же, описывая его подробности, нахожу и своего рода горькое удовлетворение. Их более чем достаточно, чтобы вдребезги разнести тайное мужское самолюбие, самое сокровенное тщеславие, причем раз и навсегда!
Я снова подал голос, повторив еще громче:
— Эй, я здесь!
И тут кто-то спокойно отозвался:
— Да знаю я, что ты там. Но потише, старина! Незачем поднимать такой шум, дружище!
У двери моей темницы стоял Лэнки!
Глава 17
ЕЩЕ ОДНА ИСТОРИЯ
Все во мне мигом переменилось. Только что я молил Бога дать мне силы прилично умереть на глазах у множества людей — людей, которых я ненавидел и презирал, но, увидев фигуру Лэнки, его широкие, мощные плечи и некрасивое, перекошенное лицо, я немедленно позабыл о своем отчаянии, и надежда искрящимся огненным потоком ворвалась в душу. Мне хотелось вопить и плясать от радости, прямо-таки визжать от восторга! Всего за десять секунд, полных надежды, я испытал такое огромное счастье, какого иной не изведает за долгую жизнь.
Но я не пустился в пляс и не закричал, потому что, увидев, что ловкие пальцы этого в высшей степени странного человека уже вовсю работают над замком, пережил еще одно потрясение, полностью захватившее все мое существо.
Лэнки уже второй раз спасал меня от верной гибели!
Тогда из раздевалки, где Том Экер решил учинить бойню, мы с Дэном Порсоном ни за что не вышли бы живыми. Но Лэнки уберег нас от такой беды, загадочным образом появившись в темноте, которая, несомненно, также была его рук делом.
А на сей раз буквально выхватывал меня из петли. Но почему?
Я был ему чужим. Разве что выказывал малую толику уважения и восхищения, но тем же могли похвастать и другие наши ковбои — всем нам доставляло массу удовольствия сидеть рядом и слушать его рассказы. Но, так или иначе, Лэнки примчался на помощь, хотя, разумеется, не мог не понимать, что, если его схватят при попытке освободить меня, обоих ожидает чудовищная участь — разъяренная толпа растерзает нас вместе.
Меня объял благоговейный трепет.
— Лэнки, старина, что принесло тебя сюда? — спросил я, прислонившись к решетке.
Прищурив глаза, он до упора вжался в стену, а голова его вывернулась таким образом, что ухо оказалось у самого замка, пальцы же тщательно исследовали механизм настолько крохотным инструментом, что я и разглядеть-то его не мог — видел лишь, как вращается длинная костлявая кисть руки — иногда быстро, иногда помедленнее.
И даже в такой момент, говоря шепотом и с долгими паузами, Лэнки не мог удержаться от искушения рассказать очередную байку!
— Ну, Нелли, это вроде как… — забормотал он. — В общем, похоже на те давние времена, когда я мотался по всему Юкатану с одним джентльменом» который хотел присмотреть себе кусок хорошей земли. Так вот, там, на табачных плантациях, вкалывали рабы. В долину Валле-Насиональ их загребали из самых разных мест, но никто, даже самый здоровый, крепкий мужчина, не протягивал там больше года. А по большей части люди мерли куда быстрее. Обычно шести-семи месяцев с них хватало. Называлось все это работой по контракту, но рабство — название более точное. Тот джентльмен, с которым я туда приехал, раздумывал, не потратить ли кое-какие деньжата на покупку земель в Валле-Насиональ, и мы просто чудесно проводили время, можешь мне поверить! Лили и ели вдоволь, и все самое лучшее!
Многое довелось нам там повидать. На полях мы видели рабов, валившихся с ног от усталости. Плач и стоны так. и стояли над темными бараками, куда их запирали на ночь. Большинство из них были индейцами яки. Яки — прямо-таки железные люди, и держались они дольше всех остальных. Но из всего увиденного там больше всего меня поразил один парень, сидевший на краю дороги, когда мы проезжали мимо погожим летним деньком. Его отпустили помирать. Там это было в порядке вещей; если кто-то из работников настолько слабел, что не мог отработать даже те жалкие крохи, что им скупо выдавали раз в день, случалось, бедолагу отпускали — пусть, мол, помрет, пробивая себе путь к свободе. Вот нам и встретился один такой несчастный. Он сидел на обочине и смеялся над собой. Это был уже не человек, Нелли, а всего лишь мешок костей. Сквозь кожу его лица просвечивал череп. Представляешь? Прямо сквозь кожу!
Тут Лэнки прервал повествование, и я заметил, что одним ухом зачарованно внимаю странной и страшной истории, а другим напряженно прислушиваюсь к реву толпы, похожему на грохот штормового моря. Звук этот становился все громче и раздавался все ближе с каждой секундой. Так ревет громадная лавина воды, бешено несущаяся сквозь прореху в плотине.
После краткой паузы, когда работа над замком потребовала всего внимания Лэнки, он продолжил рассказ все тем же вкрадчивым, приглушенным голосом. Можно подумать, он не слышит, как быстро приближается звук, означавший смерть для нас обоих.
— Ну, так вот, остановились мы, и я спросил у этого несчастного: «Что это тебя так развеселило, дружище?» И он ответил мне: «Сеньор, я сижу здесь и смеюсь над очень забавней штукой». — «И какая же это забавная штука?» — не унимался я. «Да всего-навсего я сам, — опять рассмеялся тот бедолага. — Сейчас меня бросает как щепку на громадных волнах жизни, сеньор, и я вспоминаю, что всего год назад я был крепким, сильным мужчиной, свободным и счастливым, целым и невредимым. Владел собственной землей, имел жену. В общем, жил не тужил, пока не выяснилось, что мой брат, исчезнувший незадолго до того, поехал в эту долину смерти. Тогда я встряхнулся и, ощутив крепость своих мышц, сказал себе: „Я такой сильный, что вполне могу туда отправиться, найти брата и вытащить из этого ада!“ Я приехал сюда, и едва успел сунуть нос в эту долину, как меня схватили и заставили работать. Каждый день на протяжении месяца меня избивали и стегали плетьми. Это поубавило во мне силенок. И вот уже год меня ежедневно терзал один и тот вопрос: „Как я мог оказаться таким идиотом?“ Понимаете? Я же видел, что акула уже заглотила одного человека, но мне и в голову не пришло, что с тем же успехом она слопает второго. А чертова акула смогла. И теперь она переваривает мои останки. Вот почему я смеюсь, сеньор. И за все это время мне так и не довелось увидеть моего брата. Никаких сомнений, он мертв и точно так же смеется, как я теперь, — в аду!»
Вот такую историю поведал мне в Валле-Насиональ мексиканец, сидевший у дороги в ожидании смерти и слишком слабый, чтобы подняться и шагнуть ей навстречу!
Наверняка Лэнки и дальше рассказывал бы что-нибудь в том же духе, но тут приблизившийся к тюрьме рев неожиданно оборвался, рассыпавшись вокруг здания, и я физически ощутил какой-то удар, словно бы мощное электрическое поле вдруг коснулось меня.
— Лэнки! Лэнки! — позвал я.
— Да, братишка, — тихонько откликнулся он, не поднимая головы.
— Слишком поздно, Лэнки, — шепнул я. — Если тебя сцапают здесь, прикончат вместе со мной. В них сам дьявол вселился! Слышишь этот рев?
И действительно, сам дьявол орал и вопил их ртами. Это его голос несся из глотки каждого, кто прорывался в тюрьму. Да, именно его голос — неистовствующего, алчущего свежей крови дьявола.
— Вот что я скажу тебе, Нелли, — снова заговорил Лэнки, не прекращая работы, — это напоминает мне историю об одном парне, которому предстояло сделать выбор между яблочным и тыквенным пирогами. Так вот, увидел он перед собой оба пирога и говорит себе, мол, уж конечно яблочный пирог хорош непременно, но кто его знает, вдруг окажется, что тыквенный куда лучше всех, какие готовила, бывало, тетушка Мэгги в старые добрые времена, а потому не попробовать ли…
Тут наконец громко щелкнул замок, и дверь распахнулась предо мною так неожиданно, что я чуть не вывалился в коридор,
В руке моей тотчас оказался револьвер — внушительный кольт, еще согретый теплом Лэнки.
— А теперь, Нелли, ноги — в руки! — скомандовал мой спаситель.
И мы понеслись по тюремному коридору. Заключенные во всех камерах поприлипали к решеткам, стараясь не упустить зрелище, а заметив, что мы удираем, подняли дикий рев. Орали они куда громче толпы, пока еще находившийся снаружи.
Миновав главный вход и продолжая мчаться сломя голову, мы услышали зычный, громоподобный возглас:
— Джордж! Джордж! Ты, ленивый, никчемный соня, сейчас же открывай дверь, а не то мы свернем тебе шею!
Подобно тому полумертвому бедолаге из Валле-Насиональ, о котором мне только что рассказал Лэнки, я почувствовал, что вот-вот взорвусь смехом, — Джорджа как пить дать и след простыл. Он, конечно, не стал дожидаться начала представления. Нет, нет и еще раз нет! Серая паутина страха, опутывавшая лицо негра сегодня вечером, уж что-нибудь да означала!
От напора толпы тюрьму защищала только крепость замков и засовов. Я мысленно воздал благодарность тем, кто изготовил их из такой прочной стали.
Тюрьма сотрясалась от тяжелых ударов. Я оглянулся, когда мы сворачивали в конце длинного, пустого коридора, и увидел, как трясется и прогибается массивная, крепкая дверь.
Один вопрос прочно засел у меня в голове: судя по всему, Лэнки бежал в определенном направлении к какой-то конкретной цели, но я никак не мог догадаться, где он отыскал путь на волю, ибо шум и вой озверевшей толпы окружал тюрьму со всех сторон; линчеватели ломились не только через главный вход — в то время, как кто-то упорно колотил в дверь парадного входа, я услышал такие же удары и с тылу.
Море угрожающих воплей бушевало вокруг нас, предвещая неотвратимую катастрофу.
Мы остановились у какой-то двери. Лэнки резким толчком открыл ее и, схватив меня за плечо, с силой толкнул вверх, на лестницу, а сам чуть-чуть помедлил сзади — и я услыхал лязг возвращаемого на место засова.
Добравшись до верхних ступенек лестницы, я неожиданно стукнулся головой о балку.
Мгновенно рядом со мной оказался Лэнки, и желтый лучик тусклого фонаря прорезал тьму, очертив пределы узкого длинного чердака, чьи перекрытия располагались в довольно причудливом беспорядке.
Лэнки, согнувшись в три погибели, побежал вперед, указывая дорогу, и как только он сделал шаг, раздался ужасный грохот, потрясший все здание.
Парадная дверь тюрьмы рухнула, и теперь океан людской злобы заклокотал внутри ее стен.
Лэнки наконец остановился и показал мне открытый люк.
— Вот тут я и прошел, чтобы оставить тебе визитную карточку, Нелли, — объяснил он. — Как, по-твоему, сумеешь подпрыгнуть на такую высоту?
Я попробовал, но безуспешно — не хватило нескольких дюймов.
— Давай-ка сначала я, — предложил Лэнки и мощным тигриным прыжком взлетел наверх. Еще мгновение потребовалось ему, чтобы протиснуться сквозь узкое отверстие люка.
И тут же длинные, мощные руки высунулись из щели высоко над мой головой.
— Прыгай! — распорядился мой долговязый друг.
Я поднатужился, и Лэнки, поймал меня за руки, подтянул и вытащил на крышу, после чего захлопнул люк.
Я подумал, что едва ли мы далеко продвинулись по пути к свободе, но все же в лицо мне бил вольный ветер ночи и волнующая надежда на спасение начала разрастаться в душе. А вместе с ней я ощутил неимоверный прилив сил.
Однако внизу, под нами, полускрытое тьмой, было видно и слышно неясное колыхание бурлящего моря человеческих тел.
Глава 18
ВЕРХОМ НА ДЕРЕВЕ
Кроме ощущения вольного ветра, бьющего в лицо, мое теперешнее положение выгодно отличалось от прежнего тем, что в руке я сжимал револьвер, а самое главное — рядом был Лэнки. Никогда не забуду его легких, уверенных движений. Во мраке ночи, на ветру он чувствовал себя как дома, словно вышедшая поохотиться дикая кошка.
Мы быстро продвигались вперед — скорее шли, чем ползли, хотя и пришлось опуститься на четвереньки. Я следовал за Лэнки со всем доступным мне проворством, пока мы не добрались до места, где ветви двух величественных деревьев, истинных царей леса, некогда возвышавшегося на месте города и практически полностью вырубленного к настоящему времени, бились о крышу тюрьмы, то высоко взлетая вверх, то возвращаясь обратно мощным, неистовым рывком.
— Для нас это единственный путь к спасению, — прошептал Лэнки. — Этой дорогой я и воспользовался, чтобы навестить тебя, дружище, и точно так же нам предстоит теперь убраться отсюда.
Представьте себе, что вам нужно вскочить на спину галопом мчащегося скакуна, и к тому же — в кромешной темноте! Но и это было бы относительно безопасно в сравнении с необходимостью поймать одну из этих свирепо бьющих по крыше, машущих, хлещущих гигантских веток, покрытых густой листвой, мешавшей обнаружить местоположение крепких, толстых сучьев, за один из которых нужно было ухватиться, чтобы унестись прочь, когда ветер снова отшвырнет их от крыши.
Лэнки крикнул мне на ухо:
— Через пару секунд они снова будут как раз где надо. Следи за мной, малыш. Если тебе по силам скачки на мустанге, кататься верхом на дереве не так уж и сложно.
Дикий вой злобы и разочарования донесся снизу, из тюрьмы. Мне показалось, будто я физически ощущаю вибрации ярости, проходящие через крышу. Именно их сила — так, во всяком случае, невольно подумал я — вытолкнула Лэнки из предыдущего положения — он стоял, припав к крыше, на четвереньках — и подбросила высоко вверх.
Одновременно на него темной, призрачной тенью надвинулась одна из ветвей. Лэнки нырнул в листву и тотчас улетел прочь.
Да, Лэнки сделал все, что только может сделать один человек для спасения другого. Он подготовил и выполнил за меня все, кроме завершающего прыжка на свободу, но уж это мне предстояло совершить самому, ибо тут никто не сумел бы меня подменить.
Решимости придавал тот самый вопль разочарования — простенькая логическая операция позволяла безошибочно угадать, что он означал: ворвавшиеся в здание обнаружили мое исчезновение из камеры и открытую дверь! Значит, теперь линчеватели кинутся искать меня повсюду — в своем нынешнем состоянии они не могли так просто отказаться от расправы!
Но когда ветвь, унесшая Лэнки, трепеща под порывами ветра, вновь приблизилась к крыше, я не смог сделать ничего, кроме как протянуть руки навстречу. Экое беспомощное, неповоротливое чучело! Конечно же я упустил свой шанс.
Тем временем новость о моем бегстве, похоже, выплеснулась за стены тюрьмы и распространялась теперь в толпе на площади — не просто же так там вопили от ярости и досады.
И снова ветвь воротилась ко мне, и я, весь дрожа, поднялся, неимоверным усилием воли заставляя себя сделать еще одну попытку. Но вновь страх падения сдавил мое сердце в самый неподходящий момент. Я так и не смог прыгнуть!
Какой-то громкий звук раздался уже совсем близко.
Я понял, что это хлопнула крышка люка, ведущего с чердака на крышу. Еще чуть-чуть — и меня снова поволокут в камеру, откуда Лэнки только что вызволил, рискуя жизнью. Я не мог допустить, чтобы такой позор лег на мои плечи. Именно стыд — а вовсе не мужество! — заставил меня прыгнуть. На этот раз темная, беспорядочная масса огромной ветви более слабо качнулась в мою сторону — она едва дотягивала до крыши. Это вынудило меня мобилизовать все силы, чтобы сделать два пружинистых бегущих шага к краю и подскочить как можно выше.
Закрыв глаза, я отчаянно вцепился в ветку и в тот же миг мягко заскользил вдоль нее к ближней развилке, удивляясь, что так долго колебался и не мог сделать такую простую вещь.
В верхнем большом разветвлении дерева я. заметил прильнувшую к стволу темную фигуру, очень похожую на карабкающегося горного льва.
— Лэнки! — прокричал я, задыхаясь.
— Все в порядке, братишка. Я просто переждал здесь минуту. Надо ведь перевести дух! Теперь, я думаю, мы можем спускаться. Парни — там, внизу, — похоже, не на шутку разволновались. Видишь?