— Значит, обрадовался, увидев тебя, Хуан?
— Очень обрадовался, сеньор. Спросил меня, почему я не приходил раньше. «А зачем мне приходить?» — спросил я. «Потому что у меня всегда есть место для храбрецов», — говорит Тигр. «Вы очень любезны», — поклонился я. «Я всего лишь хорошо осведомлен, — продолжает он. — Знаю цену человеку… и тебе тоже, Хуан Гарьен».
— Обходительный бандит, — заметил Питер Куинс, пряча улыбку.
— Я лишь повторяю его слова, сеньор.
— Конечно же, Хуан. Я прекрасно знаю, что ничто не может заставить тебя говорить неправду.
— Ничто, сеньор.
— Однако продолжай.
— «Если будешь у меня служить, Хуан, я сделаю тебя богатым человеком», — обещает он. «Сеньор Тигр, — объясняю я, — уже поздно. Я на службе у человека, который является вашим врагом». Тут он бьет себя в грудь: «Значит, я потерял тебя, Хуан?» — «Да, потеряли!» — «Вижу, меня ждут черные дни, — восклицает Тигр. — Продолжай! Кто этот человек?» — «Это человек, который поклялся растянуть вашу шкуру на скалах, а мясо бросит койотам и стервятникам!» Он вскочил и разразился проклятиями. «Сеньор, — так же спокойно, как сейчас, остановил его я, — проклятия вам не помогут. Мой хозяин жаждет вашей крови!» — «Я убью его! — закричал Тигр. — Возвращайся и скажи ему, что я еду его убивать!» И все-таки, сеньор, как видите, он не приехал. Но я читал по глазам его мысли: «Если слуга меня не боится, то каков должен быть хозяин?» Он уже боится, сеньор. В самом деле, сеньор!
— Значит, поступим так, — хитро прищурился Питер Куинс. — Я останусь дома, а ты пойдешь драться вместо меня. И все будет в порядке! Когда явится Тигр, пошлю тебя ему навстречу.
— Я к вашим услугам, сеньор, — отводя глаза, выдавил из себя Хуан.
— Сперва к услугам Монтерея?
— Я же вам признался.
— Хуан, погляди мне прямо в глаза.
Пеон повиновался.
— А ну-ка, отвечай! Эта чертовщина с ножом прошлой ночью в номере бедного сеньора Эвери — твоих рук дело?
— Сеньор… нож… чертовщина! Ничего не понимаю!
— Ты искусный и ловкий лгунишка. Однако…
— Слово чести…
— И не имеешь никакого отношения к вырезанным в досках буквам?
— Никакого, сеньор. Какие буквы?
— Начинать следовало с вопроса. Однако у меня нет времени припереть к стенке такого скользкого мошенника, как ты. Короче, что нужно от меня Монтерею?
— Он всего лишь хотел вас видеть.
— Это делает мне честь. Имеешь представление зачем?
— Догадываюсь.
— Так что там у него?
— Я не осмеливаюсь говорить за него, сеньор.
Он вдруг собрался и помрачнел, так что Питер понял, что тянуть из него что-нибудь о хозяине бесполезно.
— Если я поеду к нему, какая гарантия, что со мной обойдутся по-честному?
— Подтверждением тому, сеньор, служат стертые буквы на подоконнике и на полу в коридоре.
— Значит, признаешься, что тебе это известно?
— Мне сказали.
— Тогда объясни мне, Хуан, почему столько людей здесь служит Монтерею?
— Потому что он добр.
— Ну?
— Он щедр и держит слово. Если я сегодня у него работаю, а завтра заболею, обо мне будут заботиться до конца жизни. Слуги для него как собственные дети. Он беспокоится о них, как о себе. Вот его слова. Когда один недобрый человек спросил его, зачем он тратит столько денег на работников, он ответил: «Они часть меня самого. Мои руки, мои ноги, мои уши и мои глаза. Те, кто готовит мне еду, обрабатывает мои поля, ухаживает за моим садом, строит мои дома, копает мои каналы, — все они часть меня». Вам понятно?
— Верится с трудом, — ответил Питер, — но думается, мысль неплохая.
— Это чистая правда.
— Сам-то ты как считаешь — отпустит меня сеньор Монтерей целым и невредимым, если я окажусь в его власти?
— Я не могу за него решать. Но на его месте я не тронул бы человека, который мне доверился.
— Но ты не сеньор Монтерей.
— Клянусь, что он во всех отношениях намного лучше меня.
Обезоруженный таким восхитительным простодушием, Питер рассмеялся.
— Хуан, — сказал он, — готовься проводить меня к его дому. Поеду к нему сразу после встречи с этим хвастуном Тигром.
— Сколько ждать?
— Пока не явится Тигр!
— Сеньор не передумает с ним встретиться?
— Не успокоюсь, пока не доберусь до него. И для начала остаюсь здесь ждать этого людоеда до полудня. Нет, лучше поеду в горы и буду ждать там.
— Ага, и там он набросится на вас, как орел на ягненка!
— Увидит, что я ему не по зубам. А потом, как он догадается, что я его жду, а, Хуан Гарьен?
— Такая весть дойдет до него очень быстро. У него повсюду глаза и уши. Может, мой брат тоже один из людей Тигра. Откуда мне знать? И выведывает секреты у матери! — Бедный Хуан испуганно воздел очи к небу.
— Как же ты набрался храбрости предстать перед ним? — с любопытством спросил Питер.
— Сеньор Монтерей хорошо платит!
Вот, оказывается, в чем секрет.
— Ладно, — кивнул Питер, — видишь вон тот холм с плоской вершиной?
— Прекрасно вижу.
— Я полдня буду ждать там Тигра.
— Сеньор! Не надо!
— Пусти эту новость, Хуан. Таково мое последнее слово.
Так прошел самый удивительный и в некотором отношении самый бездарный день в жизни Питера. Как обещал, в назначенный срок он поднялся на холм и стал ждать. Солнце стояло высоко. На соседних холмах и чуть дальше он видел фигурки людей, устраивавшихся ради такого зрелища на удобных позициях. День поворачивал к вечеру. Подложив под голову седло, он уснул. Когда проснулся, наступил вечер, солнце спустилось к горизонту. Питер выспался, наверстав упущенное прошлой ночью, но так и не увидел никаких следов Тигра. Встал, потянулся, огляделся вокруг. Расположившиеся в отдалении десятки мужчин, женщин и детей все еще молча зачарованно ждали.
Питер сел на коня и решил вернуться в гостиницу. Зеваки, перекрикиваясь между собой, помчались следом. На постоялом дворе он нашел бледного от страха и потрясения Хуана Гарьена.
— Где твой кровожадный орел… где Тигр, Хуан?
— Сеньор, не нахожу слов!
Глава 17
ПУМА И МЕДВЕДЬ
События того дня поразили не только обитателей городка. Спустя пять минут после того, как Питер выехал на встречу с бандитом, с противоположной окраины украдкой выскользнул гонец и, попетляв между холмами, ровной трусцой побежал на запад. Он направлялся к Тигру, но как он знал, где найти этого человека? Путь ему, вероятно, подсказывали два столбика дыма, два тонких столбика, таявших в синей дымке неба. Они поднимались далеко к северу от города, но гонец, ориентируясь на них, держал путь на запад. Два часа поработав ногами, не уступая доброй лошади, он приблизился к цели. Его, несомненно, заметили издали и позволили подойти, поскольку сразу признали в нем своего. Лавируя между скалами, посыльный выбрался в небольшую расщелину, где, прячась от солнца, сидело и лежало с полдюжины людей.
Подстегиваемый захватывающей новостью, он целых два часа без передышки бежал и карабкался по крутым склонам, но как только увидел тех, кому нес эту новость, перешел на шаг. Придав усталому лицу равнодушное выражение, выбрал себе местечко в тени большого валуна, уселся, скрестив ноги, и принялся скручивать сигарету.
Пока он крутил сигарету, раскуривал, все молчали. Никто не решился ни на секунду оторвать его от этого столь естественного после такой пробежки занятия. И только когда над головой взвилась тонкая струйка дыма, ему наконец подали флягу с водой. Благодарно сверкнув темными глазами, он поднял флягу, но сделал всего лишь несколько глотков. Долгий бег, пыль, жара, табачный дым вызывали такую жажду, что он запросто осушил бы две таких фляги, однако требовалось сохранять достоинство. Эти несколько глотков смочили глотку, облегчили дыхание, приглушили жажду.
К прибывшему подошел высокий стройный малый с гибкой изящной фигурой танцора, одетый в расшитую золотыми галунами куртку и украшенные серебристыми ракушками брюки. Это был не кто иной, как Гильермо Суаве, иначе Нежный Уильям, правая рука Тигра. Гильермо всячески старался показать мягкость в обращении, оставляя крайности на особый случай. В пылу боя он истерично вопил, пел, рыдал и дрался как безумный или пьяный, но обычно выглядел нежным и ласковым, словно девица. Его боялись даже больше, чем самого Тигра, потому что своей жестокостью он прославился во всех концах этого горного края.
— Итак, — опершись на камень и одаряя улыбкой гостя, начал он, — у тебя снова неприятности и ты явился за помощью?
— Нет, сеньор! — воскликнул тот.
— Нет, — констатировал Гильермо, слабой улыбкой давая понять окружающим, что он пока лишь вызывает гонца на разговор.
— Я пришел с важным известием для Тигра.
— Ну, тогда хорошо.
Никто вокруг, даже Тигр, не пошевелился.
— Иногда даже Тигру приходится ходить голодным, если не удается найти упитанного оленя, не так ли? — ухмыльнулся гонец.
— Бывает, — кивнул Гильермо.
— Но больше ему не придется голодать.
— Ну?
— Это говорю вам я! Люди сошли с ума. Они сами бросаются ему в когти.
— Что ты имеешь в виду?
— На холме за городом сидит человек и ждет, когда к нему явится Тигр.
— Вот как? Ждет Тигра?
Все до одного сели и возрились на гонца. Бандиты в возрасте от пятнадцати до шестидесяти лет; разных национальностей — от черных до белых; преимущественно в мексиканских одеждах, но со многими вариациями; гладко выбритые и бородатые; голубоглазые и черноглазые. Правда, пребывание в этих краях стерло различия между ними, и все они теперь походили друг на друга. Опасности, трудные дороги, горное безмолвие наложили на всех одинаковый отпечаток. Укрывшись в тени, они ждали конца загаданной загадки.
— Он не уходит! — крикнул прибывший. — А в отдалении сидят сотни людей и с нетерпением ждут, когда явится Тигр и среди белого дня произойдет убийство.
— Что это за сумасшедший? — спросил Гильермо, когда стихли удивленные возгласы.
— Гринго.
Поднялся Ранхель Вериал. Если Гильермо можно назвать в стае пумой, тогда Ранхель явно напрашивался на медведя. Маленькая голова на широких мускулистых плечах. Длинные, тоже мускулистые руки. Он выглядел неуклюжим, но в действительности обладал молниеносной звериной реакцией. А как известно, человеку не по силам тягаться в проворстве с диким зверем. Ранхель Вериал и являл собой образец такого дикого зверя. Одна деталь не позволяла ему стать столь знаменитым воином, как сам Тигр, а именно маленькие круглые черные глазки. Они выдавали ограниченные умственные способности этого амбала. Вообще-то если бы он освободился от бремени преклонения перед вожаком, то спокойно мог бы одолеть даже Тигра. Но Тигр подавлял его своей непоколебимой уверенностью и непостижимой способностью держать людей в руках. Стоило Тигру чуть повысить голос, как Ранхеля бросало в дрожь. Правда, на этот раз разговор шел об обычном деле — какой-то нахал осмелился бросить вызов, — и посему Ранхеля переполняла злоба и желание наказать наглеца. Он машинально потянулся к рукоятке револьвера, потом схватился за нож.
— Могу назвать имя этого человека, — приподнявшись на локте, отозвался Тигр. Снова раздались удивленные возгласы. — Умеешь читать? — спросил Тигр.
— Нет.
— Вот его имя. — И Тигр нацарапал на песке: «Питер Куинс». Вслух сказал: — Опиши мне его.
— Он бледнолицый, сеньор.
— Какие глаза?
— Голубые.
— Волосы?
— Желтые, как золото!
— Как у девки! — заржал Ранхель Вериал.
— Чушь! — крикнул Тигр. — Глупости говоришь, Ранхель!
Все застыли в изумлении. Если нельзя свободно насмехаться над врагом, куда же дальше?
— Если бы он не вызвал первым Тигра, — заявил Ранхель, — уж я бы с ним потолковал!
— Я не пойду!
Новый удар грома. Соратники переглянулись.
— Тогда пусти меня, — решительно потребовал Ранхель.
— Да он разорвет тебя на куски.
— Я притащу его уши. Если даже Тигр его боится…
Вожак глухо зарычал.
— Боится? — прогремел он. — Кто сказал, что я кого-нибудь боюсь?
Ранхель съежился.
— Тысяча извинений, — пробормотал он.
— Смотрите! — прогрохотал Тигр, поднимаясь на ноги. Он был очень высок. Возвышаясь над самыми рослыми сообщниками, обежал своими светлыми глазами их лица и увидел, что они подозревают его в трусости, раз он не принял вызов этого гринго. Бандиты поеживались под его красноречивым взглядом. — Гильермо! — приказал он. — Прочти, что я написал. Как зовут гринго?
— Питер Куинс, — ответил Гильермо.
Окружающие удивленно ахнули. Гонец же испуганно и изумленно воскликнул:
— Ничто не спрячется от глаза Тигра! Истинная правда. Имя того человека — Питер Куинс.
— И я прошу всех моих добрых друзей держаться от него подальше, — грозно предупредил Тигр. — На свете есть только один живой человек, который может одолеть его, и этот человек — я! Ранхель Вериал, запомни мои слова. Если ты пойдешь на него, от тебя ничего не останется. — Тигр повернулся к гонцу: — Хотя я и без тебя все знал, однако рад, что ты сразу пришел ко мне. Вот кое-что для тебя, и если когда-нибудь что-то случится в семье, я тебя не забуду!
Он достал из кармана и открыл пухлый кошелек, набитый туго свернутыми бумажками. Выбрав купюру покрупнее, вручил раскрывшему от изумления рот гонцу.
— Адиос, — произнес Тигр, и тот, пятясь будто перед лицом сиятельной особы, удалился.
Однако он невольно нанес первый удар по престижу Тигра. До этого дня никто не слыхал, чтобы вожак уклонился от выяснения отношений с кем-либо. А теперь, когда, не важно, из каких соображений, он отказался от схватки, сдержанные взгляды говорили лишь об одном — его сообщники мечтали о том дне, когда даже Тигр постареет или оступится и упадет. И когда такое случится, каждый считал себя вправе занять его место.
Честолюбивые мысли особенно одолевали Ранхеля Вериала. И, отойдя в сторонку некоторое время спустя, он еще больше преисполнился решимости достичь замаячившей впереди цели. Предположим, что он бросит вызов человеку, которого остерегается сам вожак? Предположим, что он одолеет этого гринго… Что станут думать его дружки, когда он со славой вернется в шайку?
Планы в голове Ранхеля Вериала, как всегда, крутились медленно, но после полудня он окончательно решился, а когда стало темнеть, исчез из лагеря. Об этом донесли Тигру, но тот только пожал плечами:
— Отправился за смертью. Месяц назад я бы еще пожалел, но с тех пор Ранхель слишком разжирел, чтобы ждать от него пользы. Значит, быть по сему!
И свернул очередную сигарету.
Глава 18
ДОН ПИТЕР СТРЕЛЯЕТ
Питер Куинс примостился в углу кухни. Причиной тому послужила мелькавшая перед ним с занятым видом черноглазая семнадцатилетняя красотка. И уж совсем не деловито сновавшие руки заставили его сюда забраться, а бросаемые в сторону парня красноречивые взгляды. Она то хваталась за травяную метлу и принималась мести и без того безукоризненно чистый пол; то подбрасывала дров в огромный очаг, где пламя и так поднималось на три фута; то со знанием дела вращала вертел с румянившимся барашком.
Жир шипел и плевался в огонь. Кухню наполнял восхитительный аромат. Языки дыма, поднимаясь к потолку, выплывали через открытую верхнюю часть двери, иначе вентанну. Фактически только через нее и поступал воздух на кухню. Основная работа выполнялась еще довольно крепкой мамашей, чьи смуглые руки двигались неторопливо, но целеустремленно. Юная Роза постигала здесь премудрости сей важнейшей части домоводства, но этот вечер для такой науки, пожалуй, следовало считать потерянным.
Да и как могло быть иначе? Удивительный незнакомец, осмелившийся бросить вызов самому Тигру и оставшийся в живых, чтобы рассказывать об этом другим, не только выделил ее из всех девушек городка, но и демонстративно подчеркивал свой выбор, сидя у нее на кухне! Вообще-то Роза не знала, радоваться ли ей или относиться с презрением к мужчине, унизившему себя пребыванием возле смрадной плиты. Но гринго, видно, плевал на достоинство. Сперва он стоял у раскрытой вентанны и, бренча на гитаре, распевал ей песни. Теперь, сидя в углу с гитарой на коленях, время от времени наигрывал то веселые, то грустные мелодии и беседовал с ней.
Обе его слушательницы улыбались от удовольствия.
Даже у мамаши, строго следившей за дочерью, не возникало причин быть недовольной беседой с таким прославленным воином. Возможно, ее даже радовало, что красота дочери привлекла к ним на кухню такого героя! Завтра об этом пойдут разговоры, но нетрудно догадаться, что возлюбленный Розы, сын зажиточного мясника, каждое утро выходивший на улицу с длинным шестом, увешанным мясом, выкрикивая: «Carne! Carne!» — станет ценить ее еще больше. Поначалу, узнав, что они развлекали здесь гринго, наверно, рассердится, но в конечном счете ему только польстит, что у него такая привлекательная невеста.