– За что? – усмехнулся Кондратюк. – За то, что наши девчонки с ума посходили? Мы сами же и виноваты!
– Да? И чем же?
– Тем, что не уделяли им должного внимания.
– Не понял! – угрожающе надвинулся на Влада Пашка. – Какого еще такого внимания мы им не уделяли? В кино водили? Водили! На дискотеках на танцы приглашали? Приглашали! На Восьмое марта всегда поздравляли? Поздравляли! На Новый год – тоже! И даже про дни рождения никогда не забывали! Вон позавчера Клювихе такого медведя подарили, девчонки из 9-го «Б» приходили смотреть! Чего им еще надо?
– Любви им захотелось, понял, Пашка? – Влад, сидя верхом на своей последней парте, поигрывал брелком в виде кубика Рубика и был грустен, как никогда.
– Можно подумать, что Исмаил им всем в любви объяснился! – продолжал возмущаться Румянцев. – Да он на них даже не смотрит! Ни на одну! Даже на Аринку! И потом… Его одного на всех все равно не хватит! Ишь раскатали губенки!
– Я думаю, что Владик прав: им хочется любви, – встрял в разговор Игорь Одинцов, – а потому предлагаю распределить между собой девчонок и начать на них крупномасштабную любовную атаку.
– Это как? – растерялся Румянцев.
– А так: стишки всякие чувствительные писать, комплименты говорить, цветы дарить, свиданки назначать! Вот увидите, они забудут и думать про этого черномазого.
– А что! Игореха дело говорит! Как думаете, пацаны? – У Румянцева моментально разгорелись глаза, и он очень сожалел, что такая замечательная идея родилась не в его голове.
– Тут есть одна загвоздочка, – опять усмехнулся Кондратюк, крутя грани своего кубика. – Девчонок у нас всего шесть, а нас – аж двадцать четыре человека.
– Ну и что! – не собирался сдаваться Пашка. Он пересчитал присутствующих при этом разговоре и заключил: – Вы только поглядите! Нас как раз шестеро! Как по заказу! А остальным и знать про это не обязательно! Как считаете?
– Ты, значит, будешь не против, если тебе достанется… скажем… Клюева со своим медведем? – Влад испытующе заглянул в глаза сразу несколько растерявшегося Румянцева. Тот оставался в растерянном состоянии недолго и через минуту возразил:
– Чего это мне сразу и Клюева? Может, она тебе достанется! Кинем жребий!
– А если они узнают, что мы их, как фанты, разыграли?
– А кто им скажет? Ты, что ли?
Кондратюк покачал головой и сказал:
– Думаю, они нас в две минуты сами расколют.
– Почему это?
– Да потому что почувствуют, что любви у нас – ни в одном глазу!
– Ну… а мы постараемся. Мы почему не влюблены? – Румянцев обвел приятелей сияющими глазами и сам же ответил на свой вопрос: – Да потому, что вне школы с девчонками не общаемся. А если будем ходить к ним на свидания, жить их интересами, так сразу и влюбимся за милую душу!
– Я, знаешь ли, ходил на свидания к Арине… – напомнил всем Кондратюк.
– И что?
– И ничего!
– Неужели совсем ничего? – испугался Румянцев, а потом сразу обрадовался: – Так это же упрощает дело! Значит, ты автоматически выбываешь из жеребьевки по Дробышевой! Согласен?
– Согласен, – улыбнулся Кондратюк.
– Может, кто еще по каким-нибудь кандидатурам выбывает, а, пацаны? Говорите! Не стесняйтесь!
Оказалось, что все до одного желают выбыть из голосования по Клюевой, по микроскопической Тане Прохоровой и пять человек – по Марии Черновой.
– Та-а-ак, – протянул огорченный Румянцев, – хотя дело и осложнилось, но хотя бы Муську мы пристроили! Я правильно понимаю, Игорек, что ты не имеешь ничего против Черновой?
– Не имею, – согласился Одинцов. – Мы ведь не жениться собираемся! А для всего остального – она клевая девчонка! С ней хотя бы не скучно!
– А нам что делать? – Пашка заглянул в лицо Кондратюку, будто тот мог помочь в создавшейся ситуации. Влад только пожал плечами и уставился мимо Румянцева в окно.
– Ладно! Раз так, пойдем другим путем! – решил не сдаваться Пашка. – Поднимите руки те, кто претендуют на Дробышеву! – И первым вытянул свою руку вверх. – Ну нет… так не пойдет… – сморщился он, увидев пять дружно поднятых рук. – Аринки на пятерых не хватит… Значит, придется все-таки бросать жребий.
Он вытащил из рюкзака блокнот, вырвал лист и разорвал его на пять частей. На трех написал фамилии Дробышевой, Власовой и Павловой, а две оставил пустыми. Он скатал листочки в трубочки и протянул приятелям, предупредив, что если Владу выпадет Дробышева, то придется переигрывать. Но переигрывать не пришлось, потому что Кондратюку досталась Люда Павлова, Надя Власова – инициатору жеребьевки, Пашке Румянцеву, а первая красавица 9-го «А» Арина Дробышева, – невзрачному лопоухому пареньку по имени Алик Зайцев.
– Слышь, Заяц, – обратился к нему Румянцев. – Давай меняться: я тебе Власову, а ты мне – Дробышеву! Какая тебе разница? Надька – она тоже ничего! Красивая! Вся такая… – И он выразительно прочертил в воздухе длинные вертикальные волнистые линии.
Зайцев покрутил в руках бумажку, подумал с минуту и решительно протянул ее Пашке.
– Ну, ты молоток! – хлопнул его по плечу довольный Румянцев. – За мной, Заяц, не заржавеет! Я тебе тоже что-нибудь хорошее сделаю! Вот увидишь!
– А Николаева из 9-го «Б» можешь по морде треснуть? – Заяц решил немедленно ковать железо, пока горячо.
– Николаева-то? – Пашка в задумчивости поскреб затылок. Серега Николаев был огромным драчливым детиной, с которым связываться без особой причины было небезопасно, но обладание бумажкой с фамилией Дробышевой стоило таких жертв с его стороны, и Румянцев сдался: – Чего-нибудь придумаем, Заяц! Ты, главное, не сомневайся! – Он оглядел одноклассников и заключил: – Ну что, братва! Кому девчонок не досталось, уж не сердитесь! Все было по-честному! К тому же у нас с непривычки может чего и не получиться, так что вы надежды не теряйте! За Зайцем приглядывайте! Ему трудновато будет с Власовой справиться, так что будьте на подхвате, если что!
– Как думаешь, Влад, что мне перво-наперво надо сделать, чтобы Аринка поняла, что у меня по отношению к ней самые серьезные намерения? – спросил Пашка, когда они вместе с Кондратюком шли из школы. – Все-таки у тебя есть уже кое-какой опыт.
– Я думаю, что на мой опыт лучше не опираться, поскольку ни к чему хорошему он не привел, – ответил Влад.
– Ну а ты сам-то, как думаешь Павлову разрабатывать? Она ужас какая серьезная!
– Мне, Пашка, будет не очень трудно, поскольку мы с Людмилой уже давно общаемся на почве игры.
– Слышь, Владька, а может, тебе повезло, а?
– В каком смысле?
– В прямом! Может, ты на Людку уже давно глаз положил, а тут тебе и жребий кстати подвалил? Может, она тебе нравится, Павлова-то?
– Да вообще-то она ничего… С ней интересно.
– Ну если интересно, тогда конечно… То есть я хочу сказать, что она, в общем-то, действительно ничего… Только уж больно по-старушечьи одевается… Но знаешь, она вполне может под влиянием счастья в личной жизни и переодеться. Для тебя. Как думаешь?
– Честно говоря, я и не замечал, как она одевается… – пожал плечами Влад.
– Ну тогда с тобой все ясно: втрескался! И чего было скрывать? Мы бы тебе Людку и без жеребьевки отдали! Даром!
– Дурак ты, Пашка! Я же говорю, что мы с ней друзья… на почве игры.
– Ладно! Спорить с тобой не собираюсь, потому что у тебя теперь совсем другие условия задачи: не дружить с Павловой на почве игры, а начать, как придумал Одинцов, крупномасштабную любовную атаку! Как думаешь, сдюжишь?
– Не знаю, – широко улыбнулся Кондратюк. – Никогда еще не пробовал. Сам-то смотри ласты не склей! Аринка – девушка не слабая!
Крупномасштабная атака ребят 9-го «А» началась с того, что Арина Дробышева получила анонимную записку со стихами следующего содержания:
Ты – звезда путеводная,
Ты – кувшинка надводная,
Ты – река быстротечная,
Ты – любовь моя вечная!
– Ничего не понимаю! – Арина крутила в руках записку, оглядывая ее со всех сторон и чуть ли не пробуя на зуб. – Эта «кувшинка надводная» совершенно не в стиле Кондратюка.
Надя выхватила у нее записку, зачем-то понюхала ее и предположила:
– Девчонки! А может, это Исмаилов раскачался? Наши-то сухари математические, кроме формул, ни в чем не секут и никогда в жизни стихов не сочиняли. А в «Г», говорят, Элеонора с большой любовью литературу преподает! Может, Сеймурчик и научился? – предположила Надя Власова.
– А может, это Пушкин, а, девочки? – высказала свое мнение Чернова. – Может, кто-то просто списал про кувшинку у солнца русской поэзии?
– Никакой это не Пушкин! – возмутилась Люда. – Он никогда такой бредятины не написал бы!
– Ой-ей-ей! Что бы ты понимала! Это ты от зависти, что тебе никто стихов не пишет! – снисходительно заметила ей Муська.
– Ей, девочки, Владик небось по электронной почте еще не то присылает! – прищурилась, глядя на Люду, Надя. – Ну-ка, колись, Людмилка, что у тебя с Кондратюком! Что-то он подозрительно нежно на тебя поглядывает!
– Ничего у меня с ним нет, – выпалила Люда и обильно покраснела.
Она и сама уже заметила интерес к себе со стороны первого парня класса, чем была не обрадована, а до смерти напугана. Сначала она решила, что Влад слишком увлекся компьютерной игрой, но когда он намекнул, что неплохо было бы вечером прогуляться и обсудить на свежем воздухе дальнейшую судьбу Лювлика, ей стало не по себе. Во-первых, все знали, что у него какие-то особые отношения с Ариной, а во-вторых, в сердце Люды уже прочно занял место неразговорчивый и угрюмый восточный принц Исмаилов. Хотя Люда и пыталась делать вид, будто не замечает его и сидит за партой одна, все ее существо было устремлено только к нему. Она была связана с ним никому не видимыми теми же тончайшими серебряными нитями, что тело с душой. Если их оборвать грубым жестом или жестоким словом, душа устремится вверх, в сияющее поднебесье, и Люды – не станет. Она больше не пыталась обращаться к Сеймуру именно потому, чтобы не оборвались эти непрочные нити, держащие ее жизнь, но понимала, что влюбилась. Впервые.
Она никогда раньше не обращала должного внимания на лиц противоположного пола и мечтала похудеть вовсе не для них, а чтобы не отличаться от остальных девчонок. Когда ее не приглашали танцевать на дискотеках, она мучилась своей ущербностью, но не как отвергнутая юная женщина, а как какой-нибудь безногий кривобокий инвалид. У нее не было никаких детских любовей. Она и про Софью с Молчалиным рассуждала чисто технически, с точки зрения логики. А теперь вдруг поняла, что Софья влюбилась в Молчалина потому, что тот был в ее окружении не таким, как все, как и Сеймур Исмаилов в 9-м «А». Люда вспомнила, как в прошлом году раздражалась на литературе от поступка Петра Гринева, который, нарушив воинский долг, поехал спасать Машу от Швабрина. Сейчас она чувствовала, что ради Исмаилова может нарушить что угодно… Может быть, даже обет молчания, который сама себе дала. Может, стоит забыть обо всех его грубостях и опять заговорить с ним первой? Ну, не каменный же он, в конце концов! И что такое ее серебряные нити, если он не хочет ее знать? Пусть рвутся! Может, ей самое место не здесь, на земле, а как раз в сияющем поднебесье?
Люда очнулась от раздумий, когда услышала громкий голос Дробышевой:
– Владик для меня, чтоб вы знали, вчерашний день! И мне нисколько не жаль, если они спелись с Павловой! На здоровье! Но, смотрите, предупреждаю пока по-хорошему: и не пытайтесь строить глазки Сеймуру!
– Сама же не так давно причислила его к презренным национальным меньшинствам! – напомнила ей Надя. – Неужели забыла?
– Он к ним и относится, но это не меняет дела! Я должна его победить, ясно? И только я! Никто не лезьте!
– Да кто ты такая, Аринка, чтобы нам выставлять подобные ультиматумы? – рассердилась вдруг на нее Надя.
– Я… Я – сама знаешь кто! – в бешенстве скривила губы Дробышева. – Я всегда получала то, что хочу, в отличие от всех вас! – Она обвела презрительным взглядом окружавших ее одноклассниц.
– А что будет, если в этот раз не получишь? – не сдавалась Власова.
– Ты собираешься мне помешать?
– А почему бы нет? Мне кажется, что я ничем не хуже тебя! Как вы думаете, девчонки?
Люда с ужасом смотрела на двух одноклассниц, друживших с детского сада, которые на ее глазах превращались во врагинь. Они действительно стоили друг друга. Арина была высокой, стройной, в стиле фотомоделей, девушкой с роскошными длинными белокурыми волосами и медового цвета глазами. Надя носила короткую асимметричную стрижку, была смугла и черноволоса, а лицо ее освещалось такими лучистыми серыми глазами, за которые ей можно было простить и некоторую расплывчатость фигуры, которую она, впрочем, очень умело маскировала удачно подобранной одеждой.
Девчонки, к которым обратилась Власова, испуганно молчали.
– Значит, война? – тихо спросила Дробышева.
– Пожалуй, – так же тихо ответила Надя, развернулась, отошла к своему месту и принялась вытаскивать из сумки принадлежности к уроку черчения.
У Люды пересохло во рту. Вот так номер! Разве она сможет тягаться с двумя самыми красивыми девочками их класса?
Глава 4
«Птичка певчая» и кубик Рубика
После послания про «кувшинку надводную» на девочек 9-го «А» сплошным потоком полились стихи и про «розу чайную», и «фиалку нежную», и даже «гладиолус сортовой».
– Ерунда какая-то происходит! – возмущалась в раздевалке спортивного зала Надя Власова, разглядывая очередной листок в клетку, где она сравнивалась с «птичкой певчею». – Такое впечатление, что кто-то над нами издевается! Не наши же парни! Они могли бы, конечно, сравнивать нас с какими-нибудь асимптотами, константами или гипотенузами, но никак не с птичками – это уж точно! Может, и впрямь Исмаилов? Девчонки из «Г» говорят, что он давно и навечно проклял весь женский род. Может, это у него такой способ мести? Вендетта такая своеобразная?
– Зря ты, Надя, сердишься, – ответила ей Настя Клюева, взяла в руки листок со стихами и выразительно прочитала:
Птичкой певчею в сердце живешь,
Никогда ты в нем не умрешь.
Я тобой восхищаюсь всегда.
Ну когда же ты скажешь мне «Да!»?
По-моему, очень красиво! Может, вам, девчонки, сдать все эти стихи на олимпиаду? Может, в нашем классе рождается новый Лермонтов? Надо же поддержать!
– А что? – рассмеялась Власова. – Ты, Анастасия, зришь в корень! Завтра же вывешу все эти вирши на первом этаже, где олимпиадные материалы помещают, и подпишу – Лермонтов… нет, не так… Нью-Лермонтов, 9-й «А» – так будет точнее!
Когда девочки высыпали из физкультурной раздевалки в коридор, Надю остановил Алик Зайцев.
– Надежда, можно тебя на минуточку, – высоким и очень решительным голосом спросил он.
– Чего тебе? – небрежно отозвалась Надя и крикнула уходящим одноклассницам: – Девчонки, подождите! Я сейчас!
Одноклассницы послушно остановились почти рядом с ней.
– Надежда! – еще более решительно произнес Зайцев, и его оттопыренные уши приобрели густо-малиновый цвет. – Я приглашаю тебя сегодня вечером прогуляться! Часов в пять тебя устроит?
– Ты? Меня? Не может быть! – удивилась Надя, а не менее удивленные одноклассницы решились даже подойти поближе. Неискушенным в романтических отношениях юным математикам даже не приходило в голову, что такие вопросы следует решать тет-а-тет, то есть наедине.
– Ты че, Заяц? Физкультурой перезанимался? – не могла прийти в себя потрясенная Надя.
– Я вообще-то освобожденный на две недели, после ОРЗ, – солидно напомнил ей Алик.
– Ну… Тогда у тебя, должно быть, осложнение после болезни, а, Зайцев?
– Ты, Надежда, зря шутишь, потому что я серьезно, – по-прежнему с большим достоинством ответил ей Алик.