Злой ворон быстротой какое создал зло!
Весь мир так черен стал, как ворона крыло.
День — ворон сумрачный, не сокол он красивый.
Он что колючий лес, — не мускусные ивы.
Царевич ивой стал. Душа его мрачна.
И слезы падают, как ивы семена.
Где Солнце? Скорбен вид согнувшегося стана.
Стан — ива. Вот и стал он клюшкой для човгана.
Из сердца пылкого пошел палящий стон:
«Да буду, как щепа, я пламенем спален!
Лишь миг я зрел весну! Горька моя утрата!
Не освежил я уст прохладою Евфрата!
Жемчужину найдя, не смог ее схватить!
Что ж! Камень я схвачу, чтоб камнем сердце бить!
Я розу повстречал, да не сорвал с зарею, —
И ветер взял ее, и мгла сказала: «Скрою».
Я снежный зрел нарцисс над гладью синих вод, —
И воды замерли, и стали словно лед.
Бывает золото в воде под льдистой мутью.
Что ж сделалась она вмиг ускользнувшей ртутью!
Хума счастливую мне даровала тень,
И трон мой вознесла в заоблачную сень.
Но, как луна, я тень покрыл своей полою,
И света я лишен, и стал я только мглою.
Мой нат уже в крови. Уж близок я к беде!
Меч палача, он где еще свирепей? Где?
Возникла из ключа сверкающая роза.
Все видел я во сне. Мне этот сон угроза.
Теперь, когда в ключе уж этой розы нет,
Не броситься ль в огонь? К чему мне божий свет!
Кто мне велел, красу и взором ты не трогай.
Блаженство повстречав, ступай другой дорогой?
Какой злокозненный меня попутал див?
Я сам покинул рай, разлуку породив.
Терпеньем обладать — полезен сей обычаи.
Лишь мне он вреден стал: расстался я с добычей.
Я молнией души зажечь костер смогу.
На нем напрасное терпенье я сожгу.
Когда б вкусил я вод источника, такое
Из сердца своего не делал бы жаркое.
Из моря скорбных глаз я слезный жемчуг лью.
Готов наполнить им я всю полу свою.
Излечится ли тот, кто болен злым недугом,
Пока не пустит кровь? О рок, ты стань мне другими
Рыдал он у ручья меж зарослями роз,
Ладонями со щек стирая капли слез.
И падал наземь он, рассудку не внимая,
Как розы цепкие, источник обнимая.
Где стройный кипарис? Исчез! Его уж нет!
Стан юноши поник, и роз не розов цвет.
О стройный кипарис! Вот он лежит во прахе.
Трепещет, как от бурь трава трепещет в страхе.
Он шепчет: «Коль она — лишь смертный человек,
То бродит по земле, меж пажитей и рек.
Когда ж она — пери, то к ней трудна дорога, —
Ведь у ключей лесных видений бродит много,
Остерегись, Хосров, уста свои запри.
Не разглашай, что ты влюбляешься в пери.
Что обрету я здесь? Мечтать ли мне о чуде?
Пери бегут людей, всегда им чужды люди.
Ведь сокол с уткою — не пара, и вовек
С пери свою судьбу не свяжет человек.
Да! Сделаться сперва я должен Сулейманом, —
Потом смирять пери, за их гоняться станом!»
Он горестно роптал: «Забудь ее, забудь!»
Он жалобы вздымал, терзающие грудь.
Он сердце бедное от девы светлолицей
Отвел. К армянской он отправился столице.
Приезд Ширин в замок Хосрова в Медаине
Судьба, нам каждый шаг назначивши, порой
Намерена своей потешиться игрой.
Пускай для бедняка придет достатка время, —
Обязан он сперва труда изведать бремя.
«Когда им на пути от терний нет угроз,
Они, — решает рок, — не ценят нежность роз».
Верь: за чредою дней, что шли с клеймом разлуки,
Отрадней взор любви и дружеские руки.
Ширин от ручейка была уж далека, —
Но за царевичем неслась ее тоска.
И вот она, узнав, где пышный сад Парвиза,
Пылая, в Медаин направила Шебдиза.
За суженым спеша, обычай дев презрев,
Уж не была Ширин в кругу обычных дев.
И спешиться Ширин с кольцом Хосрова рада
У медаинского отысканного сада.
Прислужницы, смотря на дивные черты,
От зависти свои перекусали рты.
Но знали чин двора — и под царевым кровом
Различья не было меж гостьей и Хосровом.
Ей молвили они: «Знать, севши на коня,
Для поклонения Хосров искал огня.
И вот достал огонь, блистающий, как зори,
И зависти огонь зажег он в нашем взоре».
И хочет знать рабынь шумливая гурьба,
Как привела сюда красавицу судьба.
«Как имя? Где взросла? Что в думах на примете?
Откуда, пташка, ты? Из чьей вспорхнула сети?»
Ширин уклончива. Не опустив ресниц,
Она им бросила крупицы небылиц.
Она, мол, о себе сказать могла бы много,
Да скоро и Хосров уж будет у порога.
«Пред сном он вас в кружок сберет, и при огне
Он сам потешит вас рассказом обо мне.
А этого коня беречь и холить надо:
Ведь ценный этот конь, ценней любого клада».
Так молвила Ширин веселая, — и вот
Окружена она уж тысячью забот.
Сосуд с водой из роз ей дан для омовенья.
В конюшнях царских конь привязан во мгновенье.
Ей принесли наряд. Он был ей по плечу.
Узором жемчуга украсили парчу.
В саду ее надежд раскрылась роза встречи.
Отрадно спит Ширин, тяжелый путь — далече.
Сахароустую хранившие чертог
Рабынею сочли, — кто б вразумить их мог?
Сахароустая не чванилась. Отныне,
Играя с ними в нард, была она рабыней.
Постройка замка для Ширин
И сада нежного хранила колыбель
Ширин, чьих сладких уст касался нежный хмель.
И месяц миновал в спокойствии, и снова
Покой пропал: твердят, что нет вблизи Хосрова.
Что он охотился, а будто бы потом
В Армению бежал, отцовский бросив дом.
Чем горе исцелить? Упало сердце, плача.
Воистину бежит за нею неудача!
Не долго охранял красавицу дворец, —
Уж сердце страстное измучилось вконец.
Все стало ясно ей: тот юноша, который,
Попридержав коня, во взор ей бросил взоры,
Был сам Хосров; свой путь забыв, ее одну
Он видел, он взирал, как солнце на луну.
Она бранит себя, хоть мало в этом проку,
Но вот — отвергла скорбь, но вот — покорна року.
Но вот — терпением как будто бы полна,
Но вот — воскликнула: «Я тягостно больна!
Мне замок надлежит на высоте просторной
Построить, чтоб синел мне кругозор нагорный!
Горянка я. Меж роз я рождена. Тут зной
Их всех желтит. На мне — нет алой ни одной!»
Подруге молвила подруг лукавых стая:
«Напрасно, как свеча, ты изнываешь, тая.
Велел властитель наш создать тебе приют
В горах, где ветерки прохладу подают.
Когда прикажешь ты — приказов исполнитель
Построит на горе отрадную обитель».
Ширин сказала: «Да! Постройте мне скорей
Дворец, как приказал вам это царь царей».
Рабыни — ревности их всех пронзало жало —
Там, где ничья душа словам их не мешала,
Строителю жужжат: «Из Вавилонских гор
Колдунья прибыла, ее всесилен взор.
Велит она земле: «Взлетай, земля!» — поспешно
Поднимутся пески, день станет мглой кромешной.
Прикажет небесам застыть — и вмиг тогда
Застынут небеса до Страшного суда.
Она велела там построить ей жилище,
Где обращает зной и камни в пепелище,
Чтоб не было окрест из смертных никого:
В безлюдии творит колдунья колдовство.
Для вещей ты сверши свой путь необычайный.
Найди тлетворный лог и огненный и тайный.
Там замок сотвори не покладая рук,
А плату с нас бери, какую знаешь, друг».
Потом несут шелка, парчу несут и злато:
Ослиный полный груз — строителя оплата.
Строитель принял клад. Обрадованный, в путь
Он тронулся, в пути не смея отдохнуть.
Ища безлюдных мест, он в горы шел, и горы
На горы вставшие, его встречали взоры.
Есть раскаленный край, на мир глядит он зло.
Дитя в неделю б там состариться могло.
В фарсангах десяти он от Кирманшахана.
Да что Кирманшахан! Он марево тумана.
Строитель приступил к работе: «Не найду
Я края пламенней, — сказал он, — ив аду.
И тот, кого б сюда загнать сумели бури,
Поймет: чертог в аду построен не для гурий».
На вечер мускусом ночная пала мгла.
Не жарко, — и Ширин свой путь начать смогла.
Отроковицы с ней. Но было их немного —
Не знавших, что любви злокозненна дорога.