«Родная моя, я тебя любил, я тебя оплакивал… И вот я нашел тебя среди живых — и не раскрыл тебе свои объятия».
Так уж устроен человек. Он страдает, потом исцеляется. И, исцелившись, забывает ту мудрость, которую открыло ему его горе. Жизнь снова бьет в нем ключом — и он спешит вернуться к прежним заблуждениям и мелочным страхам и вновь отдаться во власть разрушительной злобы. Вместо того, чтобы раскрыть ей объятия, он начал думать о ребенке, которого ей дал другой, о короле, о потерянных годах, о запечатленных на ее губах чужих поцелуях… Он злился на нее за то, что она стала для него незнакомкой. И однако именно эту незнакомку он сегодня любил.
Все те вопросы, которые мужчина задает себе, готовясь в первый раз сделать своей пленившую его желанную женщину, все их он с волнением задавал себе сейчас.
«Как ответят мне ее губы, когда я их поцелую? Как она поведет себя, когда я попытаюсь ее обнять? Тайна ее плоти так же неведома мне, как и ее мысли… Какая ты теперь? Что они сделали с тобой, с твоим прекрасным телом, которое ты теперь так ревниво скрываешь?»
Он грезил о том, как ее волосы упадут ей на плечи, как она будет, млея, прижиматься к его груди, о влажном блеске ее зеленых глаз, глядящих в его глаза…
Он сумеет ее покорить. «Ты моя, и я смогу сделать так, чтобы ты это поняла!»
Однако надо помнить, что задача будет не из легких. У зрелой женщины, закалившейся в таком огне, непросто будет найти уязвимое место.
И все же он этого добьется! Он разрушит ее защиту. И один за другим сорвет покровы со всех ее тайн точно так же, как снимет с нее одежды.
Ветер был такой, что ему пришлось напрячь всю силу, чтобы открыть дверь. Снаружи, в ревущем мраке штормовой ночи, под хлесткими брызгами, он на мгновение остановился, ухватившись за перила балкона, которые уже скрипели и стонали, точно старое дерево, готовое вот-вот переломиться.
«Что же ты за человек, граф де Пейрак, если уступаешь свою жену другому, и притом даже без борьбы? Нет черт возьми! Сейчас укрощу эту проклятую бурю и тогда.., тогда мы изменим тактику, госпожа де Пейрак!»
Глава 28
В неимоверной сумятице, которую вызвала среди пассажиров буря, громче всего звучал истошный крик:
— Палуба рушится!
Это походило на кошмарный сон: зловещий треск дерева над головами перекрывал все остальные шумы: грохот волн, свист ветра, испуганные возгласы людей, которых швыряло друг на друга в кромешной тьме.
Анжелика съехала вниз по вдруг вставшей дыбом палубе и налетела на лафет пушки. Потом корабль накренился на другой борт, она заскользила обратно и ужаснулась при мысли о том, что маленькое тельце Онорины тоже бросает из стороны в сторону в этой адской болтанке. Как ее найти, как услышать? Отовсюду неслись вопли и стенания. Потолок продолжал угрожающе трещать. Внезапно сверху хлынула соленая вода и женский голос крикнул: «Господи, спаси нас… Мы гибнем!»
Анжелика оцарапала руку обо что-то твердое и горячее. Это был один из погасших фонарей. Резкий крен сбросил его на пол, но он не разбился.
«Надо зажечь свет», — подумала Анжелика, крепко держа фонарь. Сидя на корточках и изо всех сил стараясь удержать равновесие на безумно пляшущей палубе, она ощупью нашла отверстие в абажуре, укрепленную под стеклом, потухшую, но еще не прогоревшую свечу и в маленьком выдвижном ящичке — запасное огниво. Ей удалось высечь искру, и тусклый красноватый свет фонаря озарил неописуемую мешанину из человеческих тел, одежды и множества разнообразных предметов, которые дьявольская качка швыряла то туда, то сюда.
Но хуже всего было то, что в потолке зияла ощетинившаяся обломками досок пробоина, то и дело изрыгающая вниз пенистые струи воды.
— Скорее сюда! — крикнула Анжелика. — На нас падает опора фок-мачты!
Первым из полумрака вынырнул Маниго и, словно могучий Голиаф, подпер надломленные бимсы своими плечами. К нему присоединились Берн, Мерсело и еще трое мужчин из числа самых сильных. Подобно титанам, держащим на себе всю земную тяжесть, они уперлись плечами в толстые балки, чтобы не дать им переломиться совсем. Теперь сверху лило уже меньше. По напряженным лицам мужчин ручейками стекал пот.
— Надо бы.., плотников, — задыхаясь, выговорил Маниго. — Пусть принесут деревянные стойки.., и инструмент… Если подпереть мачту.., пробоина не расширится.
Шлепая по воде, Анжелика наконец разыскала Онорину. Каким-то чудом девочка осталась лежать в своем гамаке, надежно привязанном к бимсам. Он раскачивался, но не очень сильно, повторяя бешеные рывки «Голдсборо» в смягченном виде. Хотя Онорина и проснулась, она не казалась особенно напуганной. Анжелика подняла фонарь и осветила картину, словно сошедшую со страниц дантовского «Ада»: Маниго и его пятеро товарищей держат на плечах непомерную тяжесть огромных деревянных балок. Сколько времени смогут они так простоять? Глядя на Анжелику налитыми кровью глазами, Маниго прокричал:
— Плотников!.. Идите за ними…
— Дверь заперта!
— Проклятые мерзавцы! Заперли нас тут, чтобы мы издохли, как крысы в норе… Идите.., через бывший хлев, — прохрипел он. — Там есть люк.
Анжелика сообразила, о каком люке идет речь. Должно быть, о том самом, через который пробрались матросы-испанцы, когда неожиданно оказались за спиной у нее и у тетушки Анны.
Она сунула фонарь стоящему рядом Мартиалу.
— Держи его крепко и, смотри, не упади сам, — приказала Она. — Пока есть свет, они будут стоять. Я попробую добраться до капитана.
Она проползла на коленях, нашла задвижку люка и скользнула в темную дыру. Потом спустилась по ступенькам трапа и пошла по коридору, то и дело ударяясь о его стены и отскакивая от них, как мяч. У нее болели все кости. Наконец она выбралась на палубу и сразу поняла: здесь дело обстоит еще хуже!
Как люди могут оставаться на верхней палубе, когда ее непрестанно заливают эти чудовищные волны? Как они Умудряются держаться на своих реях и вантах — ведь буря может в любой момент сорвать их оттуда, точно плоды с дерева, и унести прочь?
Однако при вспышках молний Анжелика неизменно видела вокруг фигуры матросов: они сновали во все стороны, упорно стараясь исправить опасные повреждения наносимые кораблю ударами волн.
Она поползла на корму, хватаясь за тросы, натянутые вдоль узкого мостика, который шел у самого фальшборта. Она знала, что Жоффрей сейчас там, на юте, стоит у штурвала, и она должна во что бы то ни стало добраться до него. Это была ее единственная мысль. Она пробивалась сквозь тьму, промокшая до нитки, цепляясь изо всех сил за любую опору, — так же, как преодолевала тот тяжкий темный путь длиной в пятнадцать лет, который наконец привел ее к нему.
«Умереть рядом с ним… Хоть это вырвать у судьбы…» Наконец она увидела его — он так слился с ночью и бурей, что казался воплощением духа вод. Он стоял непо-движно — так неподвижно, что среди неистовства ветра и волн это казалось немыслимым.
«Он мертв, — подумала Анжелика. — Его поразил удар молнии, и он умер стоя, держась за штурвал!.. Неужели он не понимает, что сейчас мы все погибнем? Никакой человеческой силе не справиться с яростью океана. Еще одна.., две волны.., и нам конец».
Она подползла к нему вплотную и дотронулась до его обутой в сапог ноги — та стояла твердо, будто приклепанная к палубе. Анжелика с усилием выпрямилась, обеими руками держась за его широкий кожаный пояс. Он продолжал стоять неподвижно, словно каменная статуя. Однако при очередной вспышке молнии она увидела, что он повернул голову и опустил взгляд, чтобы посмотреть, кто цепляется за него. Он вздрогнул, и она скорее угадала, чем услышала его вопрос:
— Что вы здесь делаете?
Она прокричала:
— Плотников! Скорее!.. Над нижней палубой рушится потолок!..
Расслышал ли он ее слова, понял ли?.. Он не мог выпустить из рук штурвал. Вот он пригнулся под ударом новой волны, которая, точно разъяренный зверь перескочила через высокое ограждение капитанского мостика. Когда Анжелике удалось вновь набрать в грудь воздуха — во рту у нее было солоно и горько от ударившей прямо в лицо воды — она увидела, что рядом с Жоффреем стоит капитан Язон. Почти тотчас он подошел к перилам и прокричал в рупор какой-то приказ.
Блеснула молния, и Анжелика на мгновение вновь увидела лицо мужа. Склонившись к ней, он.., улыбался:
— Все хорошо!.. Еще немного терпения — и конец.
— Конец?
— Да, конец бури!
Анжелика подняла глаза и попыталась всмотреться в бушующую тьму. Впереди, высоко над ними, появилось нечто странное, похожее на громадную белоснежную гирлянду — она росла на глазах, удлинялась, словно там, наверху, шло какое-то безудержное сатанинское цветение. Вот уже белая лента растянулась по всему небу. Анжелика в ужасе вскочила.
— Смотрите, смотрите! — закричала она.
Жоффрей де Пейрак видел все. Он знал, что повисшая в воздухе зубчатая белая полоса есть не что иное, как пенный гребень чудовищной волны, которая сейчас на них обрушится.
— Последняя, — тихо сказал он.
Он напряг все мышцы и, стремясь опередить несущийся навстречу водяной вал, переложил руль до отказа налево и закрепил его, повернув судно к волне бортом.
— Все на левый борт! — кричал в рупор Язон.
Жоффрей де Пейрак быстро шагнул назад. Одной рукой он прижал к себе Анжелику, другой ухватился за бизань-мачту.
Гигантская гора рухнула на них. Легший на правый борт «Голдсборо» понесло с бешеной скоростью, словно он был всего лишь легонькой деревянной пробкой; затем он перевалил через косматый гребень и, мигом повернувшись на другой бок — точь-в-точь как переворачиваемые песочные часы — устремился вниз, в черную бездну.
Анжелике казалось, что заливающим их потокам воды не будет конца.
Она ясно осознавала только одно — что ее обнимает железная мужская рука, его рука! Она хотела глотнуть воздуха и хлебнула горько-соленой морской воды. Ей казалось, что они уже на дне и отныне всегда будут вместе, соединенные навеки. И на ее истомившееся сердце и усталое тело снизошел блаженный покой: «Самое великое счастье.., вот оно.., наконец».
Она не лишилась чувств, но от резких ударов волн и Удушья словно бы отупела и все никак не могла поверить, что море больше не швыряет ее, как крошечную гальку в полосе прибоя, а ветер стих.
Затишье, правда, было весьма относительным — корабль продолжало сильно качать. Но по сравнению с тем, что ему довелось испытать только что, это воспринималось, как невинное колыхание.
В каюте Рескатора было на удивление тихо и покойно. Анжелика в своей промокшей одежде сидела на диване и не могла вспомнить, как она здесь очутилась.
«Надо встать и спуститься на нижнюю палубу, — подумала она. — Плотники.., удалось ли им прийти вовремя и отвести беду?.. Ах да, конечно — ведь „Голдсборо“ не потонул».
Вдруг она заметила, что перед ней стоит обнаженный до пояса мужчина. Он энергично растирал себя полотенцем, то и дело нетерпеливо встряхивал густыми волосами, так что летели брызги.
Ступни и икры у него тоже было голые, а из одежды оставались одни только облегающие кожаные штаны до колен, подчеркивающие, насколько он высок и узок в бедрах.
При свете большой лампы — Анжелика и не заметила, как он ее зажег, — были отчетливо видны странные линии на его теле. Казалось, что это не плоть, а тоже необычайно прочная дубленая кожа, ибо гармоничный рельеф мускулов был хаотически изрезан: шрамы, рубцы, глубокие борозды.
— Ну что, сударыня, вы уже немного пришли в себя? — спросил голос Жоффрея де Пейрака.
Он кончил растирать себе плечи, потом, отбросив полотенце, подошел к Анжелике и, подбоченившись, посмотрел на нее. Никогда еще он не был так, похож на опасного, грозного пирата: голые ноги, смуглое тело, насмешливые глаза, глядящие из-под упавших на лоб густых черных кудрей. Черный атласный платок, который он носил под шляпой, наконец-то был снят, и Анжелика мгновенно узнала прежнюю, так хорошо знакомую ей шевелюру графа де Пейрака, хотя теперь его волосы были уже не так пышны и подстрижены короче.
— А.., это вы? — спросила она машинально.
— Конечно, я.., на мне сухой нитки не было. И вам тоже надо снять это мокрое платье. Ну как вам понравился шторм у берегов Новой Шотландии? Великолепно, не правда ли? Не то, что эти жалкие бури в стакане воды, которые бывают на нашем маленьком Средиземном море. К счастью, мир велик и не все в нем ничтожно.
Он смеялся. Это так возмутило Анжелику, что она даже смогла встать, несмотря на свинцовую тяжесть промокшей юбки.
— Вы смеетесь! — выкрикнула она в ярости. — Бури вызывают у вас смех, Жоффрей де Пейрак… Пытки, и те вызывают у вас смех. Подумать только, на паперти собора Парижской Богоматери вы пели… Вам дела нет до моих слез.., до того, что я боюсь бурь.., даже на Средиземном море.., когда со мной нет вас…
Ее губы дрожали. Что стекает по ее побледневшим щекам: соленая морская вода или слезы? Неужели она, неукротимая, плачет?..
Он протянул руки и прижал ее к своей горячей груди.
— Успокойтесь же, душенька, успокойтесь! Теперь уже не о чем тревожиться. Опасность миновала, моя дорогая. Буря прошла.
— Но она начнется снова.
— Возможно. Но мы опять ее одолеем. Или вы так мало верите в мои моряцкие таланты?
— Но ведь вы меня покинули, — жалобно сказала она, не вполне сознавая, на какой вопрос отвечает.
Ее окоченевшие пальцы ощупывали его, непроизвольно ища складки одежды, за которые она только что цеплялась, но находили они только обнаженное тело, твердое, горячее. Все было как в ее недавнем сне. Она держалась руками за его сильные плечи, и его губы приближались к ее губам…
Но произошло это слишком быстро и помимо ее сознания. Мгновение — и она вырвалась из его объятий и бросилась к двери. Он преградил ей путь.
— Останьтесь!
Анжелика глядела на него растерянно, недоуменно.
— Там, внизу, все в порядке. Плотники подоспели вовремя. Фок-мачту пришлось выбросить за борт, но потолок в твиндеке уже починили и воду откачали. А вашу дочь я поручил заботам ее преданной няньки — сицилийца Тормини. Она его обожает.
Он нежно коснулся рукой щеки Анжелики и прижал ее лицо к своему плечу.
— Останьтесь, не уходите… Сейчас вы нужны только мне.
Анжелика дрожала всем телом. Не может быть — неужто он и в самом деле стал с нею так нежен?
Он обнимает ее… Он ее обнимает!
Ее закружил водоворот самых противоречивых чувств — они вдруг все разом обрушились на нее, такие же сокрушительные, как только что миновавшая буря.
— Нет, не может быть! — воскликнула она, снова вырываясь из его объятий.
— Ведь вы меня больше не любите… Вы меня презираете… Считаете меня уродиной!..
— Да что вы такое говорите, моя красавица? — сказал он, смеясь. — Неужели я настолько глубоко вас задел?
Он отстранил ее от себя на расстояние вытянутой руки и, держа за плечи, пристально на нее посмотрел. Он улыбался, но вместе с привычной иронией в его улыбке были сейчас и грусть, и нежность, а в ярких черных глазах разгорались искорки страсти.
Анжелика в смятении провела рукой по своему замерзшему, напряженному лицу, по слипшимся от морской воды волосам.
— Но ведь я выгляжу ужасно, — простонала она.
— О, разумеется, — насмешливо подтвердил он. — Ни дать ни взять — русалка, которую я выловил сетью из морских глубин. У нее холодная горькая кожа, и она боится мужской любви. Какое странное обличье вы для себя выбрали, госпожа де Пейрак!
Он взял ее обеими руками за талию и неожиданно поднял, как соломинку.
— Да вы сумасшедшая, моя милая, просто сумасшедшая! Ну кто не пожелал бы вас? Их даже слишком много, тех, кто вас желает… Но вы принадлежите только мне.
Он отнес ее к постели и уложил, все так же прижимая к себе и гладя по лбу, словно заболевшего ребенка.
— Кто не пожелал бы вас, душа моя?
Ошеломленная, она больше не противилась его объятиям. Страшная буря, так ее напугавшая, нежданно подарила ей этот прекрасный миг, на который она уже не надеялась, хотя продолжала одновременно и желать его, и бояться. Почему? Как объяснить это чудо?
— Ну же, снимите поскорее эту одежду, если не хотите, чтобы я стащил ее с вас сам.
С обычной своей уверенностью он заставил ее снять с себя мокрые, прилипшие к ее дрожащему телу юбки, корсаж, сорочку.