— Так вот, они захватили корабль, убили вахтенных на палубе, а тех, кто отдыхал в трюме, закрыли. Это ужасно!
— А монсеньор Рескатор?
Анжелика в отчаянии опустила руки. У нее уже не было сил думать об участи Жоффрея и Онорины, о том, как найти выход из этой катастрофической ситуации.
В стремительном вихре событий она почувствовала себя совсем беспомощной.
— Я не знаю, что делать, когда люди впадают в безумие, — сказала Анжелика, растерянно глядя на Абигель. — Совсем не знаю, как мне быть.
— Мне кажется, вам не следует тревожиться относительно вашей дочери, — успокаивала ее Абигель. — Ночью Рескатор давал какие-то распоряжения сицилийцу, чтобы тот о ней позаботился, как если бы Онорина была его собственной дочкой. Не из-за вас ли он так привязан к ней? Ведь Рескатор вас любит, не правда ли?
— Ах, сейчас самое подходящее время говорить о любви! — воскликнула Анжелика, обхватив лицо ладонями.
Но растерянность Анжелики длилась недолго.
— Вы говорите, он приходил ночью?
— Да… Мы буквально вцепились в него с криками «Спасите нас!», а он.., как бы объяснить?.. По-моему, он засмеялся; и сразу же страх исчез. Мы поняли, что и на этот раз не погибнем. Он сказал: «Сударыни, эта буря вас не съест, она совсем маленькая и у нее плохой аппетит», после чего наш испуг показался нам смешным. Он следил за работой плотников и давал им указания, а затем…
«А затем он пришел ко мне, — подумала Анжелика, — и заключил меня в свои объятия. Нет, я не поддамся отчаянию. Судьба вернула меня ему, и теперь я должна преодолеть любые трудности борьбы. Это последнее испытание!» — убеждал ее внутренний голос. — «Судьба против нашей любви, может быть потому, что она слишком прекрасна, слишком огромна и сильна. Но судьбу можно побороть, как говорил Осман Ферраджи».
Лицо ее приняло жесткое выражение. Решительно выпрямившись, Анжелика сказала Абигель:
— Нам надо торопиться.
Они быстро пошли к выходу, перешагивая через соломенные тюфяки и другие беспорядочно разбросанные вещи. Дым почти полностью рассеялся, оставался лишь едкий запах.
— Откуда появились эти клубы?
— Как будто сразу отовсюду. Вначале мне казалось, что я засыпаю или теряю сознание, — рассказывала Абигель. — Помню, что вдруг появился врач-араб с громадной бутылью из черного стекла. Она была такая тяжелая, что он нес ее, согнувшись. Тогда я подумала, что это сон, но, может быть, так оно и было на самом деле?
— И я видела.., и я, — раздались голоса…
Выйдя на палубу, женщины и дети оживились. Они были немного не в себе, но не казались больными. Многие из них действительно заметили внезапное появление арабского врача Абд-эль-Мешрата из пелены наползавшего на них тумана.
— Но как же он смог войти и, главное, выйти? Это какое-то колдовство!
При этом слове все в ужасе переглянулись. Затаенный страх, не покидавший их с самого начала плавания, получал реальное подтверждение.
Маниго потряс кулаком в сторону стеклянной двери на полубаке.
— Колдун! Пытаясь ускользнуть от наказания, он осмелился посягнуть на наших детей.
Возмущению Анжелики не было предела.
— Глупцы! — вскричала она. — Вот уже пятнадцать лет темные люди бросают ему в лицо все те же обвинения: «Чародей!», «Колдун!» и прочий вздор. Какой вам прок от вашей веры и наставлений ваших пасторов, если вы остаетесь столь же ограниченными, что и презираемые вами невежественные крестьяне-католики! «Доколе глупцы будут ненавидеть знание…» Без конца читая Библию, вы когда-нибудь задумывались над этими словами священной книги? Доколе люди будут ненавидеть тех, кто выше их, кто видит дальше других, кто бесстрашно познает окружающий мир?.. Какой смысл стремиться к новой земле, когда к подошвам ваших сапог прилипла вся грязь предрассудков, вся пыль Старого Света?..
Ее не пугала их враждебность. Страх был преодолен. Анжелика чувствовала, что только она может взять на себя роль посредницы в этой схватке.
— Неужели вы всерьез верите, господин Маниго, что было какое-то колдовство? Нет? Тогда зачем же вы пытаетесь с помощью лживого предлога будоражить простых, пугливых людей? Смотрите, пастор, — обратилась она к старому пастору, который все это время хранил молчание. — Куда исчез тот дух справедливости, коим ваша паства всегда гордилась в Ла-Рошели, когда все жили в достатке и уюте? Теперь их действиями управляют алчность, зависть и самая низкая злоба. Ведь вы пошли на этот бунт только из-за денег, господин Маниго. Вы боялись, что из-за расходов на переезд может не хватить средств для жизни на островах. И вдруг такой соблазн, возможность овладеть этим замечательным кораблем! Тогда вы находите удобное оправдание: мол, поживиться за счет людей, объявленных вне закона, дело вполне богоугодное.
— Я и сейчас так считаю. Кроме того, люди вне закона способны на все, и мне казались подозрительными их намерения. Я знаю, пастор, что вы не одобряете нас. Вы советовали нам терпеливо ждать. Но ждать чего? И как мы будем защищаться, когда нас высадят на пустынном побережье без всякого имущества и оружия? Я слышал много рассказов о несчастных людях, проданных капитанами кораблей хозяевам колонизируемых земель. Мы боремся именно за то, чтобы избежать их участи. К тому же мы боремся с отступником, безнравственным, ни во что не верящим человеком. Мне говорили, он был тайным советником константинопольского султана. Как и эти нечестивцы, он скрытен и жесток. Разве он только что не попытался погубить таким ужасным способом невинных женщин и детей?
— Он просто нашел средство отвлечь ваше внимание в момент, когда его жизнь оказалась под угрозой. Хитрость — вполне законное оружие.
— Несчастная! Выкурить, как каких-то крыс, наши семьи! Разве такая уловка не характеризует его как человека, способного на любую жестокость?
— Но, судя по физиономиям пострадавших, уловка оказалась вполне безобидной.
— Но как же он смог одним взглядом зажечь огонь? — спросил один из крестьян из местечка Сен-Морис. — Он разговаривал с нами там, на корме, и вдруг появился дым. Ну не колдовство ли это?
Маниго передернул плечами.
— Дурья голова, — проворчал он, — все достаточно просто — у него были сообщники, о которых мы не догадывались. Этот старый арабский врач, вроде бы прикованный болезнью к своей койке, а возможно, и сицилиец. Я думаю, что Рескатор нарочно оставил его дежурить на ночь, так как что-то подозревал. Он должен был вовремя предостеречь хозяина, но, к счастью, мы его опередили. Должно быть, и с доктором-арабом был заранее намечен план действий на тот случай, если возникнут трудности. Вы говорите, что этот трижды проклятый сын Магомета нес с собой бутыль из черного стекла?
— Да! Да!.. Мы видели ее! Но мы подумали, что это нам просто приснилось.
— Что за отрава там была?
— А я знаю, — вмешалась тетушка Анна, — нашатырный спирт. Он безвреден, но оказывает раздражающее воздействие и при испарении образует белый дым, который может вызвать панику из-за своего сходства с дымом пожара.
Она слабо кашлянула и вытерла глаза, покрасневшие от «безвредного нашатыря».
— Вы слышите, что она говорит? Слышите? — громко воскликнула Анжелика.
Однако бунтовщики не захотели прислушаться к тихому, но убедительному голосу тетушки. Ее объяснение не успокоило, а усилило их гнев. Ведь они считали себя хозяевами положения, а Рескатор вновь обманул их, прибегнув к дьявольской уловке. Они неосторожно дали себя вовлечь в бесплодную продолжительную дискуссию. Между тем, время работало на него, так как его сообщники получили возможность подготовить видимость пожара. Возникла паника, чем и воспользовался Рескатор, чтобы ускользнуть от них.
— Почему только мы не прикончили его? — негодовал Берн.
— Если вы тронете хоть один волос на его голове, — сжав зубы произнесла Анжелика, — если вы посмеете…
— И что тогда? — оборвал ее Маниго. — Власть в наших руках, мадам, и если вы явно перейдете на сторону противника, нам придется вас обезвредить.
— Посмейте только поднять на меня руку! — исступленно закричала молодая женщина. — Только посмейте! Тогда сами увидите…
На это они решиться не могли. Они пытались запугать ее угрозами. Им очень хотелось сломить ее и, главное, заставить замолчать, так как каждое ее слово жалило их, как стрела, но грубо обойтись с Анжеликой они не могли. Это было бы кощунством, хотя никто из них не смог бы объяснить почему.
Используя последние остатки своего влияния, Анжелика произнесла:
— Надо подняться наверх! Надо во что бы то ни стало переговорить с ним.
Они почти покорно последовали за ней. Проходя вдоль борта, все посмотрели на море. Поредевший туман отступил от корабля, сомкнувшись на некотором расстоянии от него в кольцо цвета серы. Море оставалось мягким и ласковым, и израненный «Голдсборо» плавно скользил по его поверхности. Можно было подумать, что стихия давала людям время уладить свои раздоры.
«Но если начнется новая заваруха, — подумал вдруг Маниго, — то как быть с людьми из трюма? Чтобы сразу же привлечь их на свою сторону, мы должны нейтрализовать Рескатора… Заставить их поверить, что он мертв. Иначе их не возьмешь. Пока они считают его живым, они будут ждать чуда… Пока считают его живым!..»
Глава 2
Картина, открывшаяся им на корме, чуть не вызвала у Анжелики обморок. Нарушив приказ Маниго, мятежники-испанцы, охранявшие каюту Рескатора, выбили окна и дверь. Набравшись храбрости взбунтоваться против грозного хозяина, они собирались захватить его и заполучить все драгоценности.
Самым активным из них был Хуан Фернандес, который по приказу Рескатора был как-то привязан к бушприту за неповиновение. Он также инстинктивно чувствовал, что пока хозяин жив, победа может перейти на его сторону. И тогда горе мятежникам! Гнуться реям под тяжестью повешенных…
Готовые к отпору матросы вошли внутрь, держа наготове мушкеты и ножи.
В салоне было пусто!
От изумления они и думать перестали о возможности поживиться. Но напрасно они передвигали и опрокидывали мебель. Где же прятался их грозный противник? Не мог же он растаять, как дым из медных кадильниц инков. Маниго разразился проклятиями и стал пинать сапогом проштрафившихся.
Гнусавя, матросы-испанцы пустились в оправдательные объяснения. Когда мы вошли, утверждали они, никого уже не было. Не превратился ли он в крысу? От такого человека можно ожидать все, что угодно…
Поиски возобновились. Мерсело открыл выходившие на корму окна, через которые Анжелика любовалась закатом солнца в тот восхитительный вечерний час, когда они уходили из Ла-Рошели. Скос под кормой, пенистые волны… Он не мог сбежать с этой стороны, да и окна снаружи плотно не закрывались.
Разгадка нашлась в смежной каюте. Там, под отвернутым ковром, они увидели крышку люка. Они молча переглянулись. Маниго еле сдерживался, чтобы не разразиться руганью.
— Мы еще не знаем всех сюрпризов этого корабля, — сказал подошедший к ним Ле Галль. — Он создан по образу и подобию того, кто его строил.
В голосе его звучали горечь и тревога. Анжелика решила перейти в наступление.
— Вот видите! Вы лгали самим себе, обвиняя Рескатора в пиратстве. В глубине души вы никогда не сомневались, что этот корабль — его детище и по праву принадлежит ему. Теперь вам понятно, что у вас были все шансы договориться с ним. Я уверена, что он не желает вам зла. Сдайтесь, пока ваше положение не стало непоправимым!
…Анжелике следовало помнить, что ларошельцы весьма щепетильны в вопросах чести. Ее предложение было обречено.
— Сдаться.., нам?! — дружно вскричали они и демонстративно повернулись к ней спиной.
— Да вы глупее устриц, прилепившихся к скале! — в отчаянии воскликнула она.
Жоффрей был пока недосягаем для них. В завязавшейся игре она завоевала очко в свою пользу. А они? С разными мыслями они смотрели на крышку люка, встроенную в настил из дорогого дерева. Мерсело решился потянуть за кольцо, и к их удивлению крышка легко поднялась. Под ней оказалась веревочная лестница, спускавшаяся в темноту.
— Он забыл завинтить болты, — удовлетворенно констатировал Маниго. — Сейчас мы воспользуемся этим люком. Все остальные надо закрыть.
— Пойду разведаю, куда ведет этот люк, — сказал один из протестантов.
Прицепив к поясу зажженный фонарь, он стал спускаться вниз. Это был молодой булочник Ромэн, который в то памятное утро не побоялся покинуть Ла-Рошель со свежевыпеченным хлебом и булочками вместо багажа.
Он был уже на половине спуска, когда внизу прогремел выстрел, а затем раздался стук упавшего тела.
— Ромэн!
Ответа не последовало, как не было и отголосков стона. Берн вызвался сам спуститься вниз по веревочной лестнице, но Маниго удержал его.
— Закройте люк, — распорядился он.
Все стояли в оцепенении, и тогда он сам ногой закрыл крышку и задвинул защелку.
Только теперь они стали осознавать, что война между палубой и трюмами началась на самом деле.
«Я должна была удержать Ромэна. Я должна была помнить, что Жоффрей никогда ничего не забывает, что все его жесты и действия всегда основываются на точном расчете и исключают любую случайность или небрежность. Он специально оставил этот люк открытым, чтобы произошло это несчастье. Только безумцы могут пытаться меряться с ним силой. А они не хотят меня слушать».
Пройдя на палубу растерзанного «Голдсборо», как ни в чем не бывало качавшегося на тихих волнах, она увидела мятежных матросов-испанцев, которые выкрикивали угрозы и размахивали ножами в погоне за маленьким человечком в белой джеллабе. Преследуемый бежал к трапу, пытаясь ускользнуть от разъяренной своры.
— Это он! Это он! — закричали в толпе. — Сообщник! Турок! Сарацин! Он хотел удушить наших детей!
Старый врач-араб остановился. Он повернулся лицом к неверным — одетым в черное протестантам и испанцам — извечным врагам ислама. Прекрасная смерть для сына Магомета.
Он упал под ударами. Протестанты остановились, но испанцы, взбудораженные запахом крови и извечной ненавистью к маврам, вошли в раж. Анжелика бросилась к нападающим.
— Остановитесь, вы, трусы! Он же старик!..
Один из испанцев ударил Анжелику ножом, который, к счастью, только разрезал рукав платья и оцарапал ей руку. Увидев это, Габриэль Берн бросился на выручку. Он сбил с ног испанца рукояткой пистолета и вынудил остальных отступить.
Опустившись на колени, Анжелика приподняла полуразбитую окровавленную голову старого ученого и сказала по-арабски:
— Эфенди, о эфенди! Не умирайте. Ваша родина так далеко. Вы должны увидеть Мекнес и его розы… Золотой город Фес.., помните?
С усилием приподняв одно веко, старик иронически посмотрел на Анжелику и прошептал по-французски:
— Мне не до роз, дитя мое, я уже в пути к неземным берегам. Неважно, где они, здесь или там. Разве не сказано у Магомета: «Черпай знания из всякого источника»…
Анжелика хотела поднять его, чтобы перенести в каюту Рескатора, но увидела, что он уже мертв. Она разразилась рыданиями.
«Он был его другом, в этом я уверена. Подобно тому, как Осман Ферраджи был моим. Он исцелил и спас его. Без него Жоффрей был бы мертв. А они убили его».
Она более не знала, кого любить и кого ненавидеть. Ни один человек не заслуживает прощения. Теперь она понимала, как справедлив гнев Божий, пожары и наводнения, посылаемые им в наказание неблагодарному роду людскому.
Когда Анжелика нашла наконец Онорину, та смирно сидела рядом с сицилийцем, который лежал у ее ног и казался спящим. Он тоже был сражен смертельным ударом. На его лохматой голове зияла кровавая рана.
— Они сделали очень больно Колючему Каштану, — произнесла Онорина.
Девочка не сказала: «Они его убили», но ребенок, чье первое слово было «кровь», понимал, что означает ледяной сон ее друга.
Видимо, Анжелике не было суждено оградить дочь от жестокостей этого мира.
— Какое красивое у тебя платье! — сказала Онорина. — А что нарисовано внизу? Это цветы?