— Что бы я ни делал, — резко сказал герцог, — я могу себе это позволить. Но как глава семьи, я обязан по справедливости распределять наши деньги среди тех, кто в них нуждается. — Он увидел на губах Эдмунда презрительную ухмылку и добавил:
— Боже милосердный! Да ты не представляешь, какую астрономическую сумму я выделяю на дома призрения, сиротские приюты и пансионы! Кроме того, наш долг обеспечить тех, кто служил нам прежде, и я не намерен допустить, чтобы наши богатства ушли на твои безнравственные цели.
— Милый кузен! — ответил Эдмунд. — Какое право ты имеешь читать мне проповеди! Ты что, не знаешь о своей репутации и о том, что люди говорят у тебя за спиной?
— Это меня нисколько не волнует, — надменно ответил герцог, — но я не трачу деньги впустую в дешевых игорных домах или на женщин, чьей профессией является опустошение чужих карманов.
— Все это лишь слова! — хмыкнул Эдмунд. — Не всем фортуна дает возможность начать жизнь, имея такие блага, которые есть у тебя.
Герцог понял, что больше им говорить не о чем.
Он лишь повторил, что впредь не собирается платить по счетам и, когда в следующий раз кузен залезет в долги, ему придется распродавать имущество или сесть в долговую тюрьму; Бакхерст же и пальцем не шевельнет, чтобы вызволить его оттуда.
Эдмунд даже не поблагодарил за огромную сумму, полученную им в этот раз на оплату долгов. Вместо этого он нанес такой удар в спину, которого никто не ожидал, причем этот удар мог иметь поистине непредсказуемые последствия.
В свое время герцог подозревал, что Эдмунд пытается заимствовать у кредиторов деньги, мотивируя это тем, что является предполагаемым наследником герцога. Но поскольку герцог и сам был еще достаточно молодым человеком, заимодавцы не очень-то стремились кредитовать кузена под такое рискованное обеспечение.
Но могли найтись и такие, что пошли бы на риск, приняв во внимание, что Бакхерст заявил о желании остаться холостяком и его никогда не видели ни в обществе, ни в более узком кругу с девушкой, достойной считаться подходящей невестой для герцога.
И вот наступил решающий момент, которого он так долго страшился. Герцог и без сестер понимал, что придется что-то предпринять.
Жениться лишь для того, чтобы ублажить сестер или нанести удар Эдмунду?..
Но затем герцог представил себе, как Лотти Линклей сидит на месте его матери в конце стола, носит фамильные драгоценности и спит в постели, в которой веками спали герцогини Бакхерст… и понял, что решительно не вправе допустить этого.
Помимо всего прочего, по традиции герцогиня Бакхерст являлась фрейлиной королевы.
Молчание в комнате становилось гнетущим, и герцог обернулся.
— Очень хорошо, — хрипло сказал он, — ваша взяла! Я женюсь!
Элизабет Холл издала восторженное восклицание, вскочила с софы, бросилась к брату, обняла и расцеловала в обе щеки.
— Я знала, милый, что ты поступишь благоразумно! — сказала она. — Хотя эта мысль тебе всегда претила, я уверена, что ты найдешь себе прелестную девушку, которая будет достойна стать герцогиней и твоей супругой, и будешь счастлив с ней.
Герцог освободился из ее объятий и снова подошел к столу, чтобы налить еще один бокал шампанского.
— Нет, я не собираюсь никого искать, — сказал он. — Поскольку это ваша идея, то я не ударю и пальцем о палец.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Маргарет. — Я не понимаю.
Герцог наполнил бокал и ответил:
— Давайте спустимся на землю. Я уже не помню, когда в последний раз встречал девушку, которая устроила бы вас в качестве будущей герцогини Бакхерст, и у меня нет ни времени, ни желания искать такую.
— Тогда как же ты собираешься жениться? — осведомилась Маргарет.
— Это уже ваше, и только ваше, дело.
Последние пять — или уже десять? — лет вы поедом ели меня, настаивая, чтобы я женился. Очень хорошо, я согласен, ищите!
— Но к-как мы сможем… — заикаясь, проговорила Маргарет, но ее прервала сестра.
— Так ты всерьез говоришь, — спросила Элизабет, — что поручаешь нам подобрать тебе невесту?
— Да, именно так, либо Эдмунд водворит Лотти Линклей в Бакхерст-парке в качестве герцогини и, вне всякого сомнения, будет наслаждаться, выставляя моих коней на бега в Ньюмаркете.
Элизабет в ужасе вскрикнула:
— Нет, нет! Конечно, мы не допустим этого! Конечно, мы поможем тебе в поисках невесты.
— Речь идет не просто о помощи, — жестко сказал герцог. — Вы говорите, что мой долг — жениться, и в сложившихся обстоятельствах я не вижу иного выхода. Но участвовать в поисках я не собираюсь! Вы найдете мне будущую герцогиню, и я женюсь на ней, чтобы обеспечить правопреемственность, но во всем остальном я намерен жить так, как жил до сих пор.
Сестра снова в ужасе вскрикнула:
— Но, Бак, это несерьезно!
— Абсолютно серьезно! Вам, как и мне, известно, что мысль о браке всегда связывалась у меня с невыносимым ограничением свободы и жуткой тоской.
— Вовсе не обязательно… — заметила Элизабет. Герцог хохотнул, но вид у него был невеселый.
— Дорогая Элизабет, оглянись вокруг. Сосчитай, много ли наших общих друзей по-настоящему счастливы в браке и сколько жен, претендующих на то, чтобы считаться привлекательными, верны своим мужьям?
Говоря это, он вспоминал всех замужних женщин, чересчур легко падавших в его объятия и, по-видимому, даже не вспоминавших о мужчине, за которого вышли замуж, и о клятве, данной при венчании.
Он еще потому так твердо выступал против брака, что презирал мужчин, которым жены наставляли рога, и не желал сам подвергнуться подобному унижению.
Каждый раз, когда он выходил из дома другого мужчины после занятий любовью с его женой, герцог остро переживал, что оскорбил и унизил одного из представителей своего пола.
Хотя Бакхерст знал, что большинство современников посмеялись бы над этими мыслями, он всегда говорил себе, что не хотел бы сам оказаться в таком положении. Если бы он женился и обнаружил, что его жена неверна, то, наверное, задушил бы ее и убил соблазнителя.
— Единственное, на чем я настаиваю, — сказал он, — девушка, которую я возьму в жены, должна быть очень юной, чистой и непорочной.
— Ну конечно! Это само собой разумеется! — заметила Маргарет.
Губы герцога искривились в циничной усмешке.
Он вспомнил о том, сколько женщин, с которыми он занимался любовью, рассказывали ему, как впервые их соблазнил либо учитель верховой езды, либо учитель музыки.
Другие же честно вели счет любовникам, с которыми обманывали своих мужей задолго до того, как он познакомился с ними.
После таких признаний женщины падали в его глазах, хотя могли быть очаровательны и вполне способны вскружить голову. Но он ставил их лишь на одну ступень выше проституток и прочих девиц, торгующих своими прелестями.
Он часто говорил себе, что последние честнее тех, кто занимается обманом так легко и просто, словно для того и родились.
— Значит, ты говоришь всерьез, — уточнила Элизабет, — что Маргарет и я, конечно, при содействии Артура, должны подыскать тебе подходящую жену, которая была бы не только достаточно знатного происхождения, но и юной, непорочной девицей?
— Если кратко ответить, то — да. Я не хочу, чтобы она мне докучала, не собираюсь ухаживать за ней и предлагаю вот что: сегодня второе мая, значит, венчание можно назначить на первое июня. Тогда у меня хватит времени на то, чтобы отвезти своих коней в Эскот и выиграть там Золотой кубок.
Родственники, казалось, потеряли дар речи. Первым опомнился маркиз.