— К чему такая спе шка?
— Можно и не спешить, если хотите, чтобы Эдмунд сумел занять еще кучу денег под свое будущее герцогство, а Лотти дала всем понять, что теперь она член нашей семьи.
Говоря это, Бакхерст смотрел на маркиза, и тот представил себе, как, став женой Эдмунда, Лотти будет глядеть на него сверху вниз.
Она всегда была одной из самых ярких женщин города, и когда она не выступала в каком-нибудь захудалом театре или не присутствовала на частной вечеринке, ее можно было найти в одном из шумных дансингов в окружении самых беспутных и развращенных представителей аристократии.
Замужество лишь добавляло перо в ее шляпу, а, став женой предполагаемого наследника герцога Бакхерста, она бы несомненно воспользовалась своим новым положением, чтобы приобрести еще большую известность.
— Ты прав, — сказал маркиз. — Если уж жениться, то чем скорее, тем лучше! Уверен, что Элизабет и Маргарет смогут легко подыскать для тебя подходящую девушку.
— Отлично, — ответил герцог. — Устраивайте все ко второму июня, и советую вам поскорее дать объявление в «Газетт». Это позволит хотя бы на время утихомирить Лотти.
— Уверена, что ты прав, дорогой, — сказала Элизабет, — но мне бы хотелось, чтобы все было совсем не так. — Она чуть ли не всхлипнула, но сдержалась и продолжила: — Ты так красив, так талантлив и, что еще важнее, несмотря на всю болтовню о тебе, ты настоящий джентльмен, и я очень, очень горжусь тобой.
— И я тоже! — быстро подхватила Маргарет, не желая отставать.
— Будем надеяться, моя жена также будет гордиться мной, — сказал герцог, и теперь в его голосе, помимо цинизма, звучали и нотки горечи. — Надеюсь, что, обвенчавшись, мы сможем прийти к обоюдному согласию.
Элизабет подошла к брату.
— Я молилась, Бак, — тихо сказала она, — чтобы ты нашел ту, которую будешь любить и которая полюбит тебя. Дай-то нам Бог найти тебе такую невесту, о которой мечтает каждый мужчина.
Герцог рассмеялся.
— Ты неисправимо романтична, Элизабет, такие вещи бывают только в сказках! Уверяю тебя: я вполне счастлив и, хотя, несомненно, наличие жены создаст мне некоторые неудобства, обещаю относиться к ней со всем уважением и выполнять свои обязанности. Но что касается моей частной жизни, она по-прежнему останется моим личным делом.
В его голосе прозвучала жесткая нотка, которая не ускользнула от их внимания, и сестра, всхлипнув, сказала:
— Ты был таким очаровательным парнишкой, и мы так любили тебя. Что с тобой случилось? Отчего ты стал таким циником и насмехаешься над всем прекрасным и, как ты говоришь, романтичным?
— Я просто стал старше и умнее, — ответил герцог, — но можешь не беспокоиться обо мне, Элизабет. Я был вполне доволен своей нынешней жизнью. Жаль только, что Эдмунд вынудил меня предпринять шаг, которого я очень долгое время избегал.
— Я уверена, что, когда это случится, — сказала Элизабет, — все окажется лучше, чем ты думаешь.
— Надеюсь, что так, но определенно ожидаю худшего.
— Чего именно? — спросила Маргарет, которой всегда хотелось ясности.
— Скуки! — ответил брат. — Оттого что придется сидеть и смотреть на одно и то же лицо день за днем, год за годом и слышать одни и те же банальные, глупые замечания, которые я уже слыхал одним или двумя днями раньше! — Бакхерст сделал паузу и задумчиво добавил: — Единственным удовольствием, которое я извлеку из этой ситуации, будет появление сына. Его я смогу научить стрелять, ездить верхом, и в один прекрасный день он займет мое место в качестве главы семьи.
— А если появятся дочери? — бесхитростно спросила Маргарет.
— Тогда я, несомненно, утоплю их! — ответил герцог, ожидая протеста, который незамедлительно и последовал.
Лишь когда его родные уехали и он остался один, герцог почти в отчаянии спросил себя, во что позволил себя втянуть.
Столько лет отрицая даже саму мысль о браке, рассматривая его как конец свободы и уединения, так легко сдаться! Особенно ужасало Бакхерста то, что вынудил его совершить этот шаг тот самый кузен, вид которого вызывал у него омерзение.
— Будь он проклят! Он мстит мне! — говорил себе герцог и представлял, сколько удовольствия получил бы Эдмунд, узнав, что он теперь чувствует.
Затем, словно чтобы заглушить мысли о будущем, герцог вызвал фаэтон.
Направляясь в Сент-Джонс-Вуд, где недавно купил домик соблазнительной и весьма привлекательной маленькой французской танцовщице, он думал, что единственное, что может помочь ему на время забыться, это ее страстные поцелуи и огонь, который она непременно зажжет в нем.
Но, приближаясь к цели, на которую потратил очень приличную сумму (включая лошадей и драгоценности), Бакхерст пробормотал:
— Черт бы побрал всех женщин!
Когда герцог вернулся домой, он размышлял об одной очень соблазнительной женщине.
Жена дипломата, она поселилась в Лондоне недавно. Когда они встретились впервые, между ними проскочила искра, и это не оставляло сомнений в том, во что выльются их отношения. Когда он думал о ней теперь, то задавался вопросом, не делает ли ошибки, заводя еще одно affire de cocur [2] перед самым объявлением о вступлении в брак.
Он не питал надежды, что его новый флирт останется незамеченным для сплетников, которые следили за каждым его движением, как стервятники в ожидании добычи, неизменно паря над его головой.
Она пригласила его на ужин, где, Бакхерст не сомневался, они будут только вдвоем, а ужин наверняка подадут в ее маленькой гостиной, полной цветов, аромат которых будет так же дурманить, как и вино.
Они сядут за стол друг против друга и начнут словесную дуэль, и в каждой фразе будет таиться double entendre [3] .
Затем, по завершении ужина, снова будут цветы, софа с подушками и дверь, распахнутая в залитую светом свечей спальню.
Все это было так знакомо, так привычно в его жизни, что казалось таким же нормальным, как сойти на завтрак в его собственном доме или прогуляться по парку на собственной лошади.
Затем, словно этот вопрос встал перед ним впервые, он спросил себя: «Ну и что там может быть еще?» — и не нашелся с ответом.
Надевая длинные узкие брюки, введенные в обиход королем в его бытность принцем-регентом, и фрак с длинными фалдами, герцог продолжал размышлять.
И вдруг ему пришло в голову одно из тех внезапных решений, которые периодически осеняли его. Об этой особенности было известно лишь немногим его друзьям.
— Пришлите ко мне мистера Дэлтона, — сказал он камердинеру.
— Слушаюсь, ваша светлость.
Пока тот выполнял поручение, герцог стоял, глядя на себя в зеркало и отмечая, насколько глубже стали морщины на его лице за последние год-два.
— Я старею, — сказал он вслух. — Возможно, сестры правы, пора остепениться.
Потом он подумал о неловкой, невежественной и глуповатой девице, на которой ему придется жениться, потому что она будет расцениваться как подходящая для него партия: в ее жилах также течет голубая кровь, а у ее отца есть титул, не уступающий его собственному.
Она станет его женой и будет ожидать от него выполнения супружеских обязанностей.
Затем родит ему сыновей, которые ему столь необходимы.
При этом она вечно будет торчать перед глазами — в его доме, в его жизни…
— Я не вынесу этого! Не могу! — сказал герцог и увидел в зеркале, как эти слова появляются на его губах.
Затем перед его мысленным взором предстало лицо Лотти — ее соблазнительные красные губы, резко подведенные тушью глаза; он услышал слова непристойной песенки, которую она пела, и понял, что выбора нет.
Он обязан был сделать это для семьи и для себя самого.