— Он двинулся вдоль длинного стола, казавшегося совершенно неуместным здесь, на зеленой лужайке. Задрапированный белыми льняными скатертями, уставленный серебром, хрусталем и фарфором, он ломился от бесчисленных блюд с жареными цыплятами, говядиной, форелью и ваз, полных апельсинов, дынь и персиков. В конце стола высились почти нетронутые пирамиды пирожных и других сладостей.
Элизабет проследила за его взглядом, устремленным на стол.
— Похоже, вы этого не одобряете, — заметила она.
— Да, я не люблю предаваться излишествам. — Он поморщился — Простите, это прозвучало ханжески даже для моих ушей. — Краем глаза он заметил улыбку, тронувшую ее губы. — Наши гостеприимные хозяева приготовили угощение, которым можно было бы кормить всю армию Веллингтона в течение месяца.
Ее улыбка стала еще шире от столь явного преувеличения.
— В таком случае можно только порадоваться, что война уже закончилась. Кстати, могу вам сообщить, что баронесса отдаст то, что останется, в сиротский приют. Так что не волнуйтесь, все это великолепие не окажется на помойке. — Даже не глядя по сторонам, Элизабет ощущала, что их неспешное продвижение по тропинке сопровождается любопытными взглядами и комментариями. — Мы еще не дошли до ручья, милорд, а уже стали предметом пересудов.
— Ну если они считают нас единственной темой для разговора, то я просто счастлив, что не участвую в нем.
— Мне показалось, что вы прекрасно проводили время со своими друзьями.
— О да. Предавались воспоминаниям о школьных денечках в Хэмбрик-Холле. Но уверяю вас, в нашем разговоре не было ничего поучительного.
Хотя как сказать. Не исключено, что Элизабет Пенроуз нашла бы его весьма поучительным. Нортхэм, во всяком случае, находил — в десятилетнем возрасте.
— Ну вот, — улыбнулся он, когда они добрались до пешеходной дорожки. — Может, передохнем немного, полюбуемся видом?
— Мне не требуется отдых, — отозвалась она с некоторым раздражением.
Нортхэм искоса взглянул на нее:
— В таком случае я полюбуюсь видом. А вы, если угодно, можете продолжить прогулку.
Элизабет промолчала, отвернувшись к ручью. Она не сомневалась, что граф остановился исключительно ради нее, причем выбрал довольно приятное место, где можно было постоять у воды, наслаждаясь свежим ветерком.
В теплом воздухе жужжали пчелы. Они кружились над травой и садились на глянцевые лепестки цветов, чтобы полакомиться сладким нектаром, прежде чем вернуться в родной улей.
— Ну что, продолжим? — предложил Нортхэм.
— Если вы уже насладились видом.
Граф улыбнулся:
— Вполне. — Она снова ухватилась за его руку, и они двинулись дальше. Нортхэм остро ощущал все подъемы и спуски чего никогда бы не заметил, будь его спутница здорова. — Вы гостите у наших хозяев?
— Да Я приехала на две недели раньше их. Луиза и Харрисон не очень-то любят деревенскую жизнь, даже в разгар лета. Поэтому мне пришлось самой наводить здесь порядок.
— Как я понял, вы дочь Роузмонта?
Элизабет безошибочно угадала ход его мыслей.
— Вас удивляет, что барон и баронесса используют меня в таком качестве?
— Признаться, да. Странно, что вы путешествуете с ними, а не ведете хозяйство в поместьях своего отца.
— Этим занимается моя мачеха. А мой отец ничего не имеет против того, чтобы я навещала своих друзей.
Норт уловил в ее голосе холодок — точнее, полное отсутствие всяких чувств, что придавало ее словам странное звучание. Он не понимал, что все это значит, но решил отложить выяснение данного вопроса до более благоприятного момента.
— Я предпочитаю пробыть здесь две недели, — сообщил он.
— Знаю. — Она искоса взглянула на него, приподняв в улыбке уголки губ. — Я сама написала вам приглашение.
Он рассмеялся:
— Выходит, корреспонденцию они тоже спихнули на вас?
— Баронесса утверждает, что у нее в голове воцаряется полный сумбур, когда нужно что-нибудь организовать. Раньше этим занимался секретарь барона, мистер Александр, но с тех пор как его не стало, Луиза возложила эти обязанности на меня.
— В вашем лице они получили бесплатную компаньонку.
— Скорее дочь, — поправила его Элизабет. — Я считаюсь членом семьи. У них ведь нет детей.
Поскольку ни барон, ни баронесса не достигли своего сорокалетия, вопрос о детях нельзя было считать закрытым. Впрочем, Элизабет наверняка была в курсе истинных причин, объяснявших, почему после пятнадцати лет супружества эта чета все еще оставалась бездетной.
— Честно говоря, я плохо их знаю, и приглашение на пикник явилось для меня полной неожиданностью.
— Но приятной.
— С чего вы взяли?
— Ну хотя бы потому, что вы его приняли.
Улыбнувшись графу, Элизабет подставила лицо солнцу. Ее вовсе не волновало, что ее светлая кожа может покраснеть. Гораздо больше ее беспокоила тянущая боль в ноге. Она невольно замедлила шаг, и Нортхэм тотчас остановился.
— Принести вам стул? — заботливо предложил он. — Или табурет?
Элизабет представила себе, как глупо она будет выглядеть, сидя на берегу ручья на стуле, лишний раз привлекая внимание к своему увечью.
— Нет, благодарю вас. Но если вы дадите мне минутку, я…
Она осеклась на полуслове, потому что Нортхэм неожиданно нагнулся и подхватил ее на руки. Элизабет заморгала, устремив на него изумленный взгляд.
— До тех камней совсем недалеко, — спокойно проговорил он. — Можете держаться за мою шею.
— Я предпочла бы ваше горло.
Нортхэм зашагал вперед, никак не отреагировав на ее угрозу, и Элизабет пришлось обвить его шею руками. Через его плечо она видела баронессу, которая, отвернувшись от своего кружка — очевидно, по чьей-то подсказке, — весело махала ей рукой и радостно улыбалась. Барон, увлеченный беседой на политические темы, тоже обернулся и поприветствовал ее с не меньшей теплотой. Приятели Нортхэма, по-прежнему валявшиеся на одеяле, обменялись звучными шлепками, видимо, исполняя какой-то неведомый Элизабет ритуал мужской солидарности.
— Ваши друзья, судя по их поведению, вас одобряют, — заметила она. — Или затевают драку.
Нортхэм рассмеялся, словно мог видеть проделки своих приятелей. Это был глубокий рокочущий звук, и Элизабет ощутила вибрацию его груди, когда он ненадолго остановился, чтобы перевести дух. Улыбаясь, он двинулся дальше.
— Они не могут вести себя иначе, — пояснил он. — Такова их натура.
— Я не заметила ничего предосудительного в поведении маркиза Истлина накануне вечером. Во всяком случае, он не пытался завязать драку с кем-нибудь из гостей.
— Ист был один.
Ист? Ах да, маркиз Истлин. Элизабет почему-то понравилось, что четверо взрослых мужчин так дорожат детскими прозвищами.
Остановившись возле нагромождения валунов, Нортхэм поставил ее на ноги. Затем вытащил из кармана носовой платок и расстелил его на нагретой солнцем поверхности камня.
— Прошу вас, — поклонился он, помогая Элизабет усесться на квадратик белой ткани. Ни модный покрой, ни стенания камердинера, которые неизбежно последуют вечером, не помешали ему стянуть с плеч сюртук и бросить его на камень. Закатывая рукава рубашки, он взглянул на Элизабет. — Не возражаете?
Столь явное пренебрежение к условностям поразило Элизабет в самое сердце. Несмотря на жаркую погоду, ни один мужчина не позволил себе ничего подобного. Впрочем, многие просто не смогли бы раздеться без помощи камердинера.