Нортхэм же даже без сюртука сохранил вид небрежной элегантности, и Элизабет подозревала, что женская половина гостей с восхищением поглядывает в его сторону, а мужчины тоже мечтают избавиться от верхней одежды. Ей вдруг пришло в голову, что граф не принадлежит к тем, кто следует общепринятым правилам, он тот, кто эти правила устанавливает.
— А вы бы оделись, если бы я возражала? — с любопытством спросила она.
— Ни в коем случае, — ответствовал Нортхэм. — Просто мне хотелось узнать, как вы к этому относитесь.
Элизабет рассмеялась:
— Вы говорите очень забавные вещи.
Он коротко улыбнулся и снова заговорил о своих друзьях.
— Когда я сказал, что маркиз был один, я имел в виду отсутствие за столом Марчмена, Саута и вашего покорного слуги. Видите ли, у нас есть привычка — прискорбная, должен признать — подначивать друг друга на сомнительные выходки, всякий раз, как мы оказываемся вместе.
Элизабет с трудом оторвала взгляд от его загорелых рук, поросших золотистыми волосками. Видимо, его светлость не впервые закатывал рукава этим летом и наслаждался общением с природой, не обремененный лишней одеждой.
— Сомнительные выходки… — повторила она, прежде чем ее мысли окончательно разбежались. — Не удивлюсь, если в свое время вы наводили ужас на Хэмбрик-Холл.
— Ужас? — Он покачал головой. — Ну нет. Даже самые скверные наши выходки не могли вызвать ужас. Мы просто… — он помедлил, подыскивая подходящее слово, — шалили.
— Понятно. А теперь?
— Ну теперь нас можно упрекнуть разве что в плохих манерах.
Элизабет рассмеялась:
— Вряд ли кто-нибудь так считает, иначе вы не пользовались бы таким спросом.
— Спросом?
— О, ради Бога! Незачем изображать скромность. Вам наверняка известно, что хозяйки салонов просто в восторге, когда вы принимаете их приглашения.
— Вы имеете в виду меня одного или всю нашу компанию?
— Вообще-то я имела в виду каждого из вас, поскольку не знала, что вы близкие друзья.
— Значит, барон и баронесса довольны, что мы почтили их своим присутствием?
— Конечно. Как вы можете сомневаться? Правда, я не со всем уверена насчет мистера Марчмена. Не припомню, чтобы я посылала ему приглашение, и не заметила, когда он приехал.
— Уэст приехал по моему приглашению — с разрешения хозяйки, разумеется. Видимо, на это письмо она ответила сама.
— Время от времени она это делает. Непонятно только, почему она меня не предупредила. — Это было действительно странно. Баронесса обычно ставила Элизабет в известность обо всех изменениях. — К тому же его не было вчера за обедом. — И его отсутствие не вызвало такого беспокойства, как опоздание Нортхэма и Саутертона. Очевидно, леди Баттенберн ждала его на пикник.
— Он приехал всего на один день. Как только мы закончим с нашим делом, он уедет.
Несмотря на вполне естественное любопытство, Элизабет не стала спрашивать, в чем заключается это дело.
— Почему вы зовете его Уэстом?
Нортхэм пожал плечами.
— Нужно же было как-то его называть, а других сторон света не осталось.
Норт, Саут, Ист, Уэст. Элизабет легко могла себе представить, как отчаянно маленькому Марчмену хотелось стать одним из них.
— Бедный мистер Марчмен.
— На вашем месте я не стал бы его жалеть. Со временем он дорастет до своего имени, как и каждый из нас.
Элизабет нахмурилась:
— Что вы имеете в виду?
— В Хэмбрик-Холле я не был Нортхэмом.
Она ожидала продолжения, но граф молчал, устремив взгляд на деревья, росшие на противоположном берегу ручья, за лугом. Элизабет взглянула на его профиль, словно высеченный смелыми ударами резца. В нем не было ничего, что служило бы признаком слабости. Решительно сжатый рот и твердая линия подбородка свидетельствовали о силе духа. Его нос с легкой горбинкой воинственно выдавался вперед. Только длинные темные ресницы, составлявшие резкий контраст с шапкой золотистых волос, наводили на мысль, что он не так уж неуязвим.
— Могу я спросить, много ли приглашений вы получили? — поинтересовалась она, прерывая затянувшееся молчание.
— Много? — Нортхэм изобразил ужас. — Мне показалось, что я попал под артиллерийский обстрел. Впрочем, вы брать было нетрудно. Я очень хотел попасть сюда.
Элизабет тепло улыбнулась:
— Баронесса будет счастлива, когда узнает об этом. Предпочесть ее прием всем остальным… Это и в самом деле высокая оценка. Не возражаете, если я передам ей ваши слова?
— Разумеется, но, думаю, лучше не говорить ей об истинной причине, которая привела меня сюда.
Улыбка Элизабет померкла, а затем и вовсе угасла.
— Что вы хотите этим сказать?
— Разве непонятно?
— Нет.
Он поднял брови, посмеиваясь над ее нетерпеливым тоном.
— Должно быть, я переоценил вашу проницательность либо проявил к вам недостаточное внимание.
— Я считаю себя весьма проницательной, милорд.
Он кивнул:
— Я тоже. Но тогда это означает, что мне не удалось ясно выразить свои намерения.
Элизабет вдруг захотелось оказаться как можно дальше от этого места. Видимо, эти чувства отразились на ее лице.
— Ну вот, кажется, я смутил вас, — улыбнулся Нортхэм.
— Нет, просто…
— О, прошу вас, не надо лукавить. Я же вижу, что мой очевидный интерес почему-то задел вас. Пожалуй, мне следует объясниться.
Элизабет не знала, куда девать глаза. Какой стыд, что он с такой легкостью читает ее мысли! Как будто она какая-то деревенская простушка. В двадцать шесть лет пора бы научиться управлять своими эмоциями, а уж тем более выражением лица. Она подавила желание отвернуться и смело взглянула ему в глаза. Жаль только, что не в силах избавиться от предательского румянца.
— Я не чувствую себя задетой, — заговорила она надменным тоном. — Просто в свои двадцать шесть лет я уже привыкла к мысли, что, как принято говорить, «прочно обосновалась на полке». Видите ли, сэр, меня считают «синим чулком» за мой интерес к чтению и наукам. И хотя общеизвестно, что за мной дают солидное приданое, ни для кого не секрет, что я предпочитаю сама распоряжаться своим состоянием. От вашего внимания также не ускользнуло, что я не слишком грациозна — проще говоря, калека. Может, я и неплохая собеседница, но совершенно не гожусь в спутницы жизни. И наконец, если всего вышесказанного недостаточно, чтобы отвадить потенциального жениха, мой отец, граф Роузмонт, отличается тяжелым характером, если не сказать больше. Я просто не в состоянии представить себе человека, который согласился бы иметь его в качестве тестя.
Нортхэм молчал, глядя на ее решительное лицо и миндалевидные глаза, с вызовом смотревшие на него. Они были почти такого же цвета, как и ее волосы, и так же искрились золотистыми бликами.
— Да уж, — сухо бросил он. — Меня совсем не прельщает перспектива породниться с графом Роузмонтом.
Какой-то бесенок подтолкнул Элизабет на язвительное замечание:
— Полагаю, он тоже к этому не стремится.
— В его глазах мелькнула ирония.
— Тем лучше.
— И я тоже, кстати, — поставила точку в этом раз говоре Элизабет.
Ситуация становилась все более забавной, но Нортхэм постарался скрыть веселье. К тому же граф был заинтригован. Он видел, что Элизабет Пенроуз восприняла его интерес к себе как ухаживание и при этом вовсе не чувствует себя польщенной. Паника — вот как можно было описать ее состояние.
— Ну что ж, значит, мы не подходим друг другу, — нарочито вздохнул он, не желая заканчивать их пикировку, от которой получал удовольствие.
— Совершенно верно.
— В таком случае можно только порадоваться, что полковник не питал подобных надежд. Не хотелось бы его разочаровывать.
— Полковник? — У Элизабет перехватило дыхание. — Вы знаете Блэквуда?
— Да. Я служил под его началом в Индии.
— Как он поживает? — нетерпеливо спросила она.