— Отлично. И очень хотел бы знать, как поживаете вы.
— Внезапно Элизабет осенило:
— Он просил вас узнать, как у меня дела?
— Что-то в этом роде. Он давно не получал от вас известий. Насколько я понял, это на вас не похоже.
— Да, я совсем запустила свою переписку.
— Наверное, потому, что были слишком заняты. Наверное, помощь баронессе отнимает у вас много сил и времени.
Элизабет не могла не заметить осуждающие нотки, прозвучавшие в его голосе.
— Что связывает вас с Блэквудом?
— Я же сказал, он был моим командиром в Индии.
— Я имею в виду отношения. — Должна же быть причина, заставившая Нортхэма проявить к ней такой интерес.
— Сразу видно, что вы не представляете себе, что такое армия. Если полковник приказывает, все подчиняются. А когда он просит об одолжении, мы не можем отказаться, даже если вышли в отставку.
Элизабет кивнула. Она знала, какую преданность и восхищение вызывал полковник Блэквуду своих подчиненных. Если бы не болезнь, приковавшая его к инвалидному креслу, Блэквуд получил бы назначение, доставшееся Веллингтону, и, возможно, командовал бы войсками при Ватерлоо. Когда она сказала об этом полковнику, тот рассмеялся без тени сожаления. «Упаси Боже, милая, — возразил он. — Если бы Бони одержал надо мной верх, где бы мы сейчас были? Лопотали бы по-французски, как пить дать! Королю бы это не понравилось. Веллингтон — блестящий полководец. И всегда таким был».
— Полковник Блэквуд — кузен моей матери, — зачем-то объяснила Элизабет. — После ее смерти он назначил себя моим опекуном. Отец встретил его заботу обо мне в штыки. Так что, пожалуй, это и к лучшему, что большую часть времени он проводит за границей. Если бы он служил здесь, мне скорей всего запретили бы с ним общаться. А так мы можем переписываться. Я, можно сказать, выросла на этих письмах.
— В таком случае вы, наверное, очень близки.
— Да. Мне нравится так думать. — Черты Элизабет смягчились. — Сегодня же вечером напишу ему, чтобы не беспокоился. Удивительно, как это он не приказал мне явиться лично?
— Он подумывал об этом, но опасался, что вы откажетесь.
— И не хотел, чтобы один из его подчиненных стал свидетелем мятежа.
— Пожалуй. То, что я больше не ношу мундир, ничего не меняет.
Элизабет крепко сцепила сложенные на коленях руки, сдерживая дрожь в пальцах.
— Так в чем же состоит ваш интерес ко мне? — спокойно спросила она. — Вы ясно дали понять, что он не носит матримониального характера.
Нортхэм не уловил в ее тоне и тени разочарования. Она даже, пожалуй, испытывала облегчение, и он решил слегка поднажать.
— Должен сказать, что я совсем неплохая партия. Не знаю, как дочек, но я предмет воздыхания всех мамаш. Мне даже доверяют такую честь, как первый вальс с юной дебютанткой в «Олмэксе».
— Да, это и в самом деле высокая оценка.
Граф пропустил это саркастическое замечание мимо ушей.
— И к тому же у меня масса достоинств. Во-первых, у меня привлекательная внешность. И неплохие мозги. Временами я даже пользуюсь ими. — Он отметил, что Элизабет, делавшая вид, будто изучает рисунок на своем платье, с трудом сдерживает смех. — Я верный друг и добрый христианин. Во всяком случае, в церкви я бываю чаще, чем на рыбалке. При случае я не прочь заключить пари, но никогда не проигрываю больше, чем могу себе позволить. Я страстный любитель лошадей и хорошо прожаренных бифштексов миссис Уэдж. Пожалуй, это единственное, что волнует мою кровь. Пью я умеренно и не люблю злословить.
— Сэр, вы просто образец добродетели, и я искренне сожалею, что полковник не взвалил на себя обязанности еще и свата. — Она посмотрела на него, не скрывая веселья. — Ну как, это удовлетворило вашу раненую гордость?
— Мне стало намного легче. Спасибо.
— Кто такая миссис Уэдж?
— Кухарка в Хэмптон-Кроссе. Она там живет с момента его основания. — Заметив скептическое выражение на лице Элизабет, он поднял правую ладонь. — Клянусь, если это и преувеличение, то совсем небольшое. Ей можно было дать сто лет, когда я был совсем мальчишкой. Остается только удивляться, как ей удается не стареть, между тем как я становлюсь все старше.
— Что вы скажете обо мне полковнику? — спросила она вдруг.
Ей не удалось застать его врасплох. Граф ожидал чего-то в этом роде — его не обманул ее преувеличенный интерес к его персоне. Элизабет, очевидно, считала, что цель его приезда вовсе не та, какую он назвал, и надеялась выяснить, в чем же она заключается на самом деле.
— Правду, что же еще? — пожал плечами он. — Что вы здоровы и наслаждаетесь пребыванием в Баттенберне. Я так же сообщу ему, что вы, хотя и не вполне одобряете собравшуюся здесь компанию, тем не менее чувствуете себя достаточно комфортно. Конечно, две недели, что я проведу здесь, это небольшой срок, чтобы сделать окончательные выводы, но я обещаю постараться. — Он выдержал паузу. — И возможно, я позволю себе упомянуть, что он зря потратил деньги на учителей рисования, поскольку у вас нет никаких способностей к этому занятию.
Глава 2
— Он сказал, что у меня нет таланта к рисованию.
Элизабет сидела в спальне баронессы, удобно устроившись в большом кресле у камина. Ноги ее покоились на мягкой скамеечке, расшитой узором из розовых бутонов и зеленых листочков. По случаю теплой погоды окна были распахнуты настежь, и по комнате гуляли сквозняки, играя складками балдахина из дамаста цвета слоновой кости.
Леди Баттенберн высунула голову из-за шелковой ширмы.
— Но у тебя действительно нет таланта к рисованию, — подтвердила она. — Ты сама так говорила, да и Харрисон не раз намекал на это. Впрочем, мой муж ничего не смыслит в искусстве, и ты никогда не считалась с его мнением о живописи, театре или поэзии. — Голова баронессы и часть белого плеча снова исчезли за ширмой, где она с помощью горничной переодевалась на ночь. — Однако надеюсь, ты поставила его на место?
— Нет, я рассмеялась. — Элизабет до сих пор удивляла собственная реакция.
Из-за ширмы появилась баронесса, полностью готовая ко сну. Ее рыжие волосы были убраны под белый кружевной чепец, круглое лицо лучилось улыбкой. Облаченная в просторную, окутывающую ее, словно облако, ночную рубашку и бархатные голубые ночные туфли, она выглядела намного моложе своих лет. Отпустив горничную, она налила чай в две чашки и уселась напротив Элизабет на диванчик возле камина.
— Как именно рассмеялась, дорогая? — В голосе ее слышалось беспокойство. — Я имею в виду интонацию. Пренебрежительно? Весело? Или растерянно? Может, ты рассмеялась, чтобы скрыть обиду? Люди часто реагируют весьма не адекватно в ответ на неприятные замечания.
Элизабет покачала головой:
— Нет, я вовсе не обиделась. Самой не верится, но мне и правда стало смешно. Возможно, все дело в том, как он это сказал. И потом — кстати, ты совершенно справедливо заметила — для меня и самой это не новость, хотя, должна признаться, довольно редко такие вещи говорят в лицо.
— Ты права, — согласилась леди Баттенберн, отхлебнув чаю. — Слишком горячий. — Она добавила молока, сделала глоток и, удовлетворенно кивнув, обратила пристальный взгляд на Элизабет. — Мне показалось, что он отнесся к тебе достаточно благосклонно. Харрисон сказал мне то же самое, когда мы возвращались домой.
— Это ничего не значит. — Элизабет съежилась под проницательным взглядом баронессы. — Не стоит делать поспешных выводов. Граф всего лишь пытался загладить свою вину.
— Ведь он испортил мой натюрморт.