550
нас в ненастье.
Со дна морского
нечисть восстала
– в пене ярились
полчища чудищ.
Рубаха-кольчуга
искусной вязки,
железной пряжи
мне послужила,
шитая золотом,
555
верной защитой,
когда морежитель,
стиснув когтистыми
лапами тело,
вдруг потащил меня
в глубь океана;
Судьбой хранимый,
я изловчился,
– клинком ужалил
зверя морского
560
канул на дно
обитатель хлябей.
Кишела нежить,
грозя мне погибелью
в бурлящей бездне,
но я поганых
мечом любимым
учил, как должно!
Не посчастливилось
злобной несыти
565
мной поживиться,
плотью лакомой,
пищей пиршественной
в глубоководье,
зато наутро
в прибрежных водах
всплыли распухшие
туши животных,
клинком усыпленных,
и с этой поры
570
стал безопасен
путь мореходный
над теми безднами.
Божий светоч
взошел с востока,
утихла буря,
и я увидел
источенный ветром
скалистый берег.
Судьба от смерти
575
того спасает,
кто сам бесстрашен![38]
Всего же девять
избил я чудищ
и, право, не знаю,
под небом ночным
случались ли встречи
опасней этой,
был ли кто в море
ближе к смерти,
580
а все же я выжил
в неравной схватке —
меня, усталого,
но невредимого,
приливом вынесло,
морским течением
к финским скалам.[39]
Но я не слышал
подобных былей
о подвигах ратных,
585
тобой совершенных:
ни ты, ни Брека —
в игре сражений
не смели вы оба
железом кровавым
творить, как должно,
дела достойные,
зато известно,
что ты убийца
своих сородичей,
590
братьев кровных,
– проклятье ада,
как ни лукавь ты,
тебя не минет!
Скажу воистину
тебе, сын Эгглафа:
не смог бы Грендель
бесчинствовать в Хеороте,
не смел бы нечистый
бесчестить владыку,
595
когда бы сердце
твое вмещало
столько же храбрости,
сколько бахвальства!
Но знает он,
что его не встретят,
противоборствуя,
мечами острыми,
и без опаски
враг набегает
600
на земли Скильдингов,
твоих сородичей,
и с Данов дань
собирает кровью,
и ест и пьет он
и не трепещет
при встрече с данами.
Дайте время,
на деле узнает он
доблесть гаутскую!
605
Завтра поутру,
когда над миром
зажжется Светоч,
солнце на небе
явится ясное,
– всяк без боязни
сможет на пиршестве
пить брагу в Хеороте!»
Пришлась по нраву
кольцедарителю,
610
седовласому
старцу-воину,
решимость Беовульфа:
он уверовал,
пастырь данов,
в близость спасения.
Громче смех
зазвучал и речи
среди воителей;
вышла Вальхтеов,[40]
615
блистая золотом,
супруга Хродгара,
гостей приветствовать
по древнему чину:
высокородная
вождю наследному[41]
вручила первому
чашу пенную,
да не грустил бы
в пиру властитель,
620
владыка данов,
– до дна он выпил,
радуясь трапезе,
добрый конунг;
затем гостей
обходила Вальхтеов
с полной чашей,
потчуя воинов,
старых и юных,
пока не предстала
625
жена венценосная,
кольцевладелица
с кубком меда
перед гаутским
войсководителем;
многоразумная
Бога восславила,
ей по молитвам
в помощь пославшего
рать бесстрашную.
630
Чашу воитель
принял от Вальхтеов
и ей ответствовал
жаждущий битвы,
молвил Беовульф,
сын Эггтеова:
«Дал я клятву,
когда с дружиной
всходил на ладью,
чтобы плыть за море:
635
или избуду я
ваши беды,
или сгину
в тугих объятьях
рук вражьих,
– зарок мой крепок!
добуду победу,
или окончатся
дни моей жизни
в этом чертоге!»
640
Пришлась по сердцу
хозяйке дома
клятва гаута.
Воссела властная
золотоносица
возле супруга,
и пир разгорелся,
как в дни былые;
застольные клики,
смех и песни
645
в хоромах грянули,
но сам сын Хальфдана
прервал веселье,
спеша укрыться
в ночных покоях:
он знал, что недруг,
дождавшись часа,
когда помрачится
закатное солнце
и с неба сумерки
650
призрачным облаком
сползут на землю, —
враг явится яростный,
жизнекрушитель,
в зал для пиршеств.
Повстала дружина;
воин воину,
Хродгар Беовульфу
сказал в напутствие,
благословляя
655
ночную стражу,
такое слово:
«Кроме тебя,
никому[42] до сегодня
я не вверял
сокровищниц датских
с тех пор, как впервые
поднял свой щит.
Прими под охрану
мое жилище!