Одиссея (пер. В.В.Вересаева) - Николай Гомер 26 стр.


Все онемели вокруг, пред собою увидевши мужа,

И изумлялися, глядя. А он говорил, умоляя:

"Дочь Рексенора, подобного богу, внемли мне, Арета!

Много страдав, я к царю, я к коленям твоим прибегаю,

К вашим гостям на пиру! Да пошлют им бессмертные боги

Полное счастье на долгие дни, да наследуют дети

Все их имущество с частью почетной, им данной народом.

О, помогите, молю вас, домой мне скорей воротиться!

Очень давно уж от близких вдали страданья терплю я!"

Так сказав, подошел к очагу он и сел там на пепел

Возле огня. В глубочайшем молчаньи сидели феаки.

Заговорил наконец старик Ехеней благородный.

Всех остальных феакийских мужей превышал он годами,

Опыт имел и богатый и долгий, блистал красноречьем.

Добрых намерений полный, сказал Ехеней пред собраньем:

"Нехорошо, Алкиной, и совсем неприлично, чтоб странник

В пепле сидел очага твоего на земле перед нами!

Эти же медлят вокруг, приказаний твоих ожидая.

Тотчас его подними, пригласи в среброгвоздное кресло

Странника сесть, а глашатаю дай приказанье в кратере

Воду с вином замешать, чтоб могли мы свершить возлиянье

Зевсу, который сопутствует всем, о защите молящим.

Ключница ж пусть чужеземцу поужинать даст из запасов".

Эти слова услыхав, Алкиноя священная сила

Руку взяла Одиссея разумного с выдумкой хитрой:

Встать принудив с очага, усадила в блестящее кресло,

Храброму Лаодаманту велев уступить ему место —

Рядом сидевшему с ним, наиболе любимому сыну.

Тотчас прекрасный кувшин золотой с рукомойной водою

В тазе серебряном был перед ним установлен служанкой

Для умывания. После расставила стол она гладкий.

Хлеб перед ним положила почтенная ключница, много

Кушаний разных прибавив, охотно их дав из запасов.

Тотчас взялся за еду и питье Одиссей многостойкий.

Вестнику после того Алкиноева сила сказала:

"Воду в кратере с вином замешай, Понтоной, и сейчас же

Чашами всех обнеси, чтоб могли мы свершить возлиянье

Зевсу, который сопутствует всем, о защите молящим".

И замешал Понтоной вина медосладкого тотчас,

Всем им по чаше поднес, возлиянье свершая из каждой.

Как возлиянье свершили и выпили, сколько хотелось,

С речью к ним Алкиной обратился и вот что промолвил:

"К вам мое слово, вожди и советчики славных феаков!

Выскажу то я, к чему меня дух мой в груди побуждает.

Кончился пир наш. Теперь на покой по домам разойдитесь.

Завтра же утром, сюда и других пригласивши старейшин,

Гостя мы станем в дворце угощать и прекрасные жертвы

Там же богам принесем, а потом нам пора и подумать,

Как чужеземцу отсюда без лишних трудов и страданий

В сопровождении нашем вернуться в родимую землю

Скоро и радостно, как бы оттуда он ни был далеко, —

Чтобы во время пути ни печали, ни зла он не встретил,

Прежде чем в край свой родной не вернется. А там уж пускай

Полностью вытерпит все, что судьба и зловещие пряхи

Выпряли с нитью ему, когда родила его матерь.

Если ж кто из бессмертных под видом его посетил нас,

То очевидно, что боги замыслили новое что-то.

Ибо они нам обычно являются в собственном виде

Каждый раз, как мы славные им гекатомбы приносим,

Там же пируют, где мы, и с нами совместно садятся.

Даже когда и отдельно идущий им встретится путник,

Вида они своего не скрывают пред ним, ибо очень

Близки мы им, как циклопы, как дикое племя гигантов".

Так Алкиною в ответ сказал Одиссей многоумный:

"Прочь отгони эту мысль, Алкиной! Я и видом и ростом

Не на бессмертных богов, обладающих небом широким,

А на обычных людей похожу, рожденных для смерти.

Нет меж бессчастных людей, которых вам знать приходилось,

Ни одного, с кем бы я поравняться не мог в испытаньях.

Даже больше других я бы мог рассказать о несчастьях,

Сколько их всех перенес я по воле богов олимпийских.

Как ни скорблю я, однако, но дайте, прошу вас, поесть мне.

Нет подлей ничего, чем наш ненавистный желудок.

Хочешь – не хочешь, а помнить велит о себе он упорно,

Как бы ни мучился кто, как бы сердце его ни страдало.

Так же и я вот: как сердцем страдаю! А он непрестанно

Просит еды и питья и меня забывать заставляет

Все, что вытерпел я, и желает себя лишь наполнить.

Вас прошу я не медлить и завтра, как утро настанет,

В милую землю родную доставить меня, несчастливца.

Много терпел я, но пусть и погибну я, лишь бы увидеть

Мне достоянье мое, и рабов, и дом мой высокий".

Слово одобрив его, согласилися все, что в отчизну

Должно его проводить, ибо все справедливо сказал он.

Сделав богам возлиянье и выпивши, сколько хотелось,

Все поднялись и для сна по жилищам своим разошлися.

В зале, однако, остался сидеть Одиссей богоравный,

Рядом с ним – Алкиной, подобный богам, и Арета.

Всю между тем со стола посуду убрали служанки.

Тут белорукая так начала говорить с ним Арета.

Только взглянула царица на платье – и сразу узнала

Плащ и хитон, что сама соткала со служанками вместе.

Так обратилась она к Одиссею со словом крылатым:

"Вот что прежде всего у тебя, чужеземец, спрошу я:

Кто ты? Откуда ты родом? И кто тебе дал это платье?

Ты говорил ведь, что прибыл сюда, потерпевши крушенье?

И, отвечая Арете, сказал Одиссей многоумный:

"Трудно подробно тебе обо всем рассказать мне, царица.

Слишком уж много я бед претерпел от богов Уранидов.

Это ж тебе я скажу, что спросила и хочешь узнать ты.

Есть Огигия-остров средь моря, далеко отсюда.

Там обитает Атлантова дочь, кознодейка Калипсо,

В косах прекрасных богиня ужасная. С нею общенья

Ни из богов не имеет никто, ни из смертнорожденных.

Только меня, несчастливца, привел к очагу ее дома

Бог враждебный. Блистающей молнией быстрый корабль мой

Надвое Зевс расколол посреди винно-чермного моря.

Все у меня остальные товарищи в море погибли.

Я же, за киль ухватясь корабля двоехвостого, девять

Дней там носился. В десятый к Огигии-острову боги

Ночью пригнали меня, где та обитает Калипсо,

В косах прекрасных богиня ужасная. Ею радушно

Принят я был, и любим, и кормим. Она обещала

Сделать бессмертным меня и бесстаростным в вечные веки.

Духа, однако, в груди у меня не склонила богиня.

Семь непрерывно я пробыл там лет, орошая слезами

Платье нетленное, мне подаренное нимфой Калипсо.

После того же как год и восьмой, приближаясь, пришел к нам,

Вдруг мне она приказала домой отправляться, – не знаю:

Зевса ль приказ получила, сама ль изменилася в мыслях?

Крепкий велела мне плот приготовить, снабдила обильно

Пищей и сладким напитком, одела в нетленное платье,

Ветер потом мне попутный послала, не вредный и мягкий.

Плыл семнадцать я дней, свой путь по волнам совершал,

На восемнадцатый день показались тенистые горы

Вашего края. И мне, несчастливцу, великая радость

Сердце объяла. Но много еще предстояло мне горя

Встретить: его на меня обрушил Земли Колебатель,

Загородил мне дорогу, подняв бушевавшие ветры,

Море вокруг возмутил несказанно, никак не дозволив,

Чтоб на плоту меня волны терпели, стенавшего тяжко.

Буря мой плот наконец раскидала по бревнам. Однако

Вплавь перерезал я эту пучину морскую, доколе

К вашей земле не пригнали, неся меня, волны и ветер.

Но одолели б меня, когда б выходил я на сушу,

Волны прибоя, ударив о скалы и гибельный берег,

Если бы, вынырнув в бок, не поплыл я, покамест до речки

Не добрался. Показалось мне место удобным. Свободно

Было оно и от скал и давало защиту от ветра.

На берегу я упал, набираяся сил.

Назад Дальше