Вернувшись, она рассказывала странные вещи – будто бы, по словам очевидцев, самолет, на котором он отправился в свой последний полет, ни с того ни с сего пошел на снижение и снижался до самого соприкосновения с землей, после чего немедленно взорвался. Никаких видимых неисправностей комиссия, работавшая на месте катастрофы, по останкам машины не установила. В полку поговаривали, что в тот день подполковник был мрачен и сосредоточен.
Из небогатого оставшегося имущества бабушка взяла только фотографию мамы, которую обнаружила на его столе. Оформлять пенсию на Нила она не стала...
XV
(Ленинград, 1982)
– И вы до сих пор возлагаете на себя часть вины за смерть отца?
– Вины?! Знаете, когда ваша путеводная звезда при ближайшем рассмотрении оказывается перегретым примусом, который брызжет вам в физиономию раскаленным вонючим керосином, возникающее чувство трудно назвать чувством вины... Теперь я даже рад, что развенчание кумира произошло в такой грубой, водевильной форме. А то вырастил бы из себя гориллу по образу и подобию...
– Сама горячность, с которой вы это говорите, Нил Романович, свидетельствует, что в глубине души ваша оценка не столь однозначна.
– Может быть... Мое нынешнее "я"тоже, знаете ли, дает мало оснований для ликования...
– Вернулась ваша матушка, Нил Романович. Я встречался с ней. Просила передать вам свое сочувствие, и все такое...
– И все такое... – насмешливым эхом отозвался Нил.
– Очень порывалась навестить вас, но я рекомендовал пока воздержаться...
– Она не настаивала, – утвердительным тоном произнес Нил.
– Не настаивала, – подтвердил Евгений Николаевич. – Но передала вам этот сувенир, который, надеюсь, немного развлечет вас.
Он протянул Нилу прозрачную коробочку, в которой находилось нечто, уложенное в черный шелковый мешочек.
– Трубка, – сказал Нил, развязав розовые тесемки. – Настоящая тосканская трубка...
– И к ней баночка «Брукфильда».
– Вы позволите?..
Нил откупорил жестяную баночку, похожую на те, в которых продают монпансье, и принялся набивать трубку.
– Запах умопомрачительный, – заметил профессор. – Похоже, вы и в этом знаете толк.
– Знал... Странно... У нас ведь все началось с трубки... Он очень любил трубку...
– Отец? – озадаченно спросил Евгений Николаевич.
– Отец? Какой отец? При чем тут отец?..
– А, я, кажется, понимаю, о ком вы... Следователь говорил мне, что среди вещей... ну тех, в вагоне... нашли курительную трубку.
– Это его...
XVI
(Ленинград, 1973)
Стенд с объявлениями, выставленный в вестибюле, осаждала плотная толпа, и он решил не толкаться, переждать немного. Вышел в факультетский дворик, заложил в рот сигарету, окинул окрестности ленивым взглядом – и замер, остолбенев...
Она несла себя гордо, легко, почти не касаясь земли. Она была вся движение, полет. Ее замшевый пиджачок был распахнут, ветер играл ее клетчатым шейным платком, медными кудрями, плиссированным подолом клетчатой, в тон платку, юбочки. «Остановись, посмотри!» – неслышно, с сердечным замиранием, взмолился он.
Она остановилась. Посмотрела. Подошла. У него непроизвольно раскрылся рот.
– Что ли нравлюсь? – с веселой улыбкой спросила она.
От ее голоса закружилась голова.
– Очень, – выдохнул он.
– Ты тоже ничего.
Он посмотрел на нее недоверчиво и чуть обиженно. Закончив девятый класс колобком, в десятый он пришел Аполлоном – крепко и в нужном направлении ударил запоздалый гормональный сдвиг, – но одноклассники воспринимали его инерционно, да и сам он никак не мог обвыкнуться в своем новом, стройно-долговязом естестве, глядя на себя и на мир глазами толстого мальчика, привычного отнюдь не к комплиментам.
– С пяти шагов на иностранца похож, – продолжила девушка.
– А с трех? – Он наконец подхватил ее шутливый тон.
– Нет, слава Богу. Не люблю иностранцев, в смысле – буржуев. Картонные они какие-то, как ненастоящие. Огоньку не найдется?
– Да-да, пожалуйста...
Он торопливо вынул из кармана плоскую зажигалку, оставленную в их некурящем доме кем-то из гостей и недавно им утилизированную.
– И фитиль у тебя классный, – подхватила рыжая девушка. – «Мальборо» хочешь?
– Ага...
Он затянулся предложенной сигаретой, слегка закашлялся.
– Тебе трубка пойдет, – сказала девушка. – Будешь такой Сергей Есенин. Или молодой Хемингуэй... Студент или абитура?
– Я?.. Поступаю.
– Я тоже. Ты на какое отделение?
– Не решил еще. – Почему-то ему не хотелось говорить этой сногсшибательной девчонке, что поступает он вообще не на филологический, а на социальную психологию, а сюда завернул только затем, чтобы узнать, когда и где консультация по сочинению. – А ты? – Я на английское.
– Там же конкурс сумасшедший! Или ты с медалью?
– Я похожа на медалистку? По ее лукавой усмешке он понял, как она относится к этой части человечества. Не относится.
– А не боишься?
– Я ничего не боюсь, – сказала девушка, и ее. тон показывал, что она не врет. – Ладно, викинг, до встречи на экзаменах. Удачи тебе.
Она ловко пульнула окурком в урну, стоящую метрах в семи, и, естественно, попала.
– И тебе удачи... – проговорил он ей вслед, тут же почувствовав, что ей это пожелание, в общем-то, совсем не нужно, что вся удача и так всегда при ней.
Он, как завороженный, смотрел ей в спину, пока она не скрылась в подворотне, потом вздохнул и пошел в противоположную сторону, на факультет.
У доски объявлений народу было поменьше, он протиснулся вперед, списал место и время консультации, а потом задержался у большого листа с данными о прошлогоднем конкурсе и баллам. Английское отделение – 13, 8 человек на место, проходной балл – 20. Четыре пятерки. Нереально. Взгляд его скользнул вниз, не задерживаясь на нежеланных румынских, финно-угорских, болгарских.... Спецотделение (преподавание русского языка как иностранного) – 2, 7 человек на место, проходной балл – 16, 5. Собеседование сегодня в аудитории 97...
Собственно, что такое социальная психология по сравнению с возможностью учиться рядом с такими девчонками?..
< Почтенный автор убедительно описал его переживания при нашем знакомстве. A мои? У меня ведь тоже ноги подкосились, голова закружилась так, что испугалась – сейчас упаду. И сразу же мысль, отчего бы не упасть, если только в его объятья. Не забывайте, что мне тоже было семнадцать лет... (Прим. Т.Захаржевской.) >
XVII
(Ленинград, 1973)
После успешного собеседования окрыленный Нил помчался в табачную лавку и приобрел себе за рубль двадцать нечто, внешне напоминающее трубку, и у него еще хватило на пачку загадочного вещества «Нептун. Тютюн за лулу», – продавщица сказала ему, что это болгарский трубочный табак. На следующий день он приперся на консультацию при трубке, в перерыве достал ее, зажег с четвертой попытки, неглубоко затянулся, скрывая слезы, набегающие на глаза от едкого соснового дыма, напрочь заглушающего дым табачный, поглядывая по сторонам покрасневшим взглядом – не покажется лиона. Но она не показалась, зато подошел невероятно плечистый молодой человек, чернокудрый и усатый, ростом выше среднего, хотя пониже самого Нила, в двубортном пиджаке модного фасона «милитэр». Молодой человек некоторое время приглядывался к нему, а потом посоветовал, выпуская при этом ароматные колечки из собственной трубки:
– Вы, батенька, это полено на дрова пустили бы, что ли... А если так уж тянет трубочкой побаловаться, то не лучше бы настоящей обзавестись?
– И рад бы, сударь мой, да где ее взять, настоящую-то? – подстраиваясь под манерно-ироническую речь симпатичного незнакомца, проговорил Нил.
– А в Москве, батенька, в одноименной гостинице. Там «явовские»-то трубочки по пять целковых всего. Говнецо, конечно, трубочки, не чета моим английским, но все же трубочки, а не ваша бутафория...