"Ты когда-нибудь видел Бога? - спросил я его. Дедушка немного подумал. "Ты имеешь в виду - в лицо?" Я кивнул. "Глаза в глаза". Дедушка похлопал старого Принца по холке, стряхивая тонкую сенную пыль, которая сыпалась с сеновала. "Ладно, сэр, - сказал он, - это забавная штука. Я частенько беседовал с Ним, конечно, но это была большей частью односторонняя беседа". "Он не отвечал тебе?" Дедушка толкнул гнедого локтем. "Давай, малыш". Принц сделал небольшое па задней ногой, освобождая место. "Нет, - сказал дедушка, - ни звука не отвечал. Обычно я не получал ответа на свой вопрос и понял мудрость этого позже. Господь во многом подобен банкиру, сынок. Большая часть его работы - отшивать парней вроде меня, которые не так надежны, чтобы давать им взаймы". Мой дедушка был протестантом, мы - католиками. Дедушка говорил, что он бедный старый старатель, и ничего более. Я спросил его, почему. "Все уверены, что моют золото, но получают, в основном, гравий, сказал он. - Я же ищу настоящую жилу". "Что это значит?" "Узнаешь когда-нибудь". Моя мать перешла в католичество, когда они с отцом поженились. Я слышал, как она рассказывала о том, что бабушка была в ужасе от этого. Деда же это не волновало вообще. "Если у тебя под шкурой чистое сердце, - сказал он матери, - я уверен, что ты будешь водить Господа за нос, подыскивая местечко потеплее". Когда я поинтересовался у деда, почему он до сих пор оставался старателем, он ответил мне, что, если его отец был любезен , то и он тоже будет любезен. Он поведал это мне при миссис Кэйси. Она заявила разгневанно, что деду никогда не увидать, что находится по ту сторону жемчужных ворот. Меня это очень огорчило: мне было совершенно неинтересно отправляться на небеса, раз там не будет дедушки. Я знал, что пропускать воскресную службу - смертный грех, за который будешь вечно гореть в геенне огненной. Дедушке было больше семидесяти, значит, он пропустил уже больше трех тысяч раз. Я сказал ему об этом. Он захихикал. "Я буду проклят, насколько это возможно. Если не покаюсь в своих ужасных грехах". Я вышел за ним во двор. "Ты здорово старый, дед. Ты не думаешь, что скоро придет время исповедаться?" Он прервал правку косы на точильном камне, смочил камень водой и опять принялся качать и точить. "Сынок, - сказал он, - боюсь, я немножко староват, чтобы идти расстраивать такого славного молодого парня, как отец Хоган". Я запротестовал. "Миссис Кейси сказала, что никто не бывает слишком стар, чтобы смыть свои грехи". Дедушка кивнул. "Миссис Кейси хотела бы смывать их прямо у себя на кухне - сразу, лишь только они появятся перед ней". Дедушка встал, попробовал лезвие косы на своем большом пальце, после чего принялся косить траву вдоль участка подсолнечника. "Нет, - говорил он мне между взмахами, - позволь своему старому деду отправиться в могилу таким нераскаявшимся грешником, каким он и является". Потом он засмеялся. "Но - только между нами - держу пари, что Господь ... Миссис Кейси жила в соседнем квартале. Она постоянно пеклась о грешниках. Она регулярно ставила в церкви свечи, в надежде, что они все-таки исправятся. Дедушка говорил, что если она зажжет свечу за каждую душу, которая кажется ей грешной, то наш городок будет виден в ночи аж из Миннеаполиса. Миссис Кейси была чумой для грешников, особенно для протестантов и иудеев. Она говорила, что все они пойдут в ад, потому что язычники. Поэтому-то мы с Эллой так расстроились, когда летом мисс Шустер уезжала обратно на Верхнее озеро. Она была учительницей у нас во втором классе, и мы очень ее любили. Когда мы узнали, что она еврейка и протестантка, мы поняли, что у нее нет шансов. Вечером, когда на автобусе она покидала городок, мы с Эллой принесли ей три апельсина и старый журнал.
Мы провожали ее так усердно, что матушке в конце концов пришлось придти и отправить нас домой. Мисс Шустер была очень тронута, что нас так печалит ее отъезд. "Спасибо за подарки, дети, - сказала она, ласково улыбаясь нам. - Я буду читать журнал в дороге". Элла разразилась слезами. "О, - рыдала она, это не для дороги. - Это на тот день, когда вы пойдете в ад за язычество!" Мой острый интерес к Богу особенно возрос, когда я начал понимать, сколь значительную часть времени Он тратит, хлопоча об одном маленьком мальчике - обо мне. "Богу не понравится, если ты сделаешь это, Уильям - говорила мать. "Не ешь яблоко в постели, Уильям, Бог все видит". Я никак не мог понять, когда Бог отдыхает от своих забот. Я спрашивал папашу, но он посоветовал мне спросить отца Хогана. "Я за это церкви плачу, - сказал он. - Пусть отрабатывают деньги". Отец Хоган же посоветовал спросить у папаши, поскольку он человек честный и боится Бога. Чего не знал отец Хоган, так это того, что мой отец - человек, который боится и вопросов о Боге Однажды ночью видение вновь посетило меня. Только теперь я был достаточно взрослым, чтобы все хорошенько запомнить. Отец сказал, что причина этому - четыре сандвича с пикулями и пинта клубники, которые я съел, и отказался обсуждать эту тему. Мать сказала: "Запиши все подробно, дорогой, потом придешь и почитаешь мне". Прежде чем обсудить какой-то трудный или щекотливый вопрос, мать очень часть велела нам, детям, пойти в свою комнату и записать все очень тщательно, чтобы мысли прояснились в наших головах. Это позволяло матери выкроить немного времени для своей работы. Иногда она говорила: "Попробуйте изложить все это стихами, в рифму, чтобы звучало красивее, когда вы будете читать это маме". Мать понимала детей лучше, чем отец. Иметь дело с отцом бывало выгодно, и ты мог получить, что хотел, если не опасался извержения вулкана в тот момент, когда его терпение наконец лопалось, и он кричал: "Ох, да ладно!" Матушка всегда видела тебя насквозь и говорила "нет" так нежно, что ты никогда не мог взбунтоваться, как бы тебе этого ни хотелось. Тем не менее, я потерял доверие к матери с тех пор, как она, примерно двумя годами ранее, обманула меня. Она предостерегала меня от озорства, говоря "У меня глаза на затылке!" Я верил ей, потому что, как бы тихо не крался я к буфету, мать, даже не поворачиваясь от мойки, говорила "Положи назад печенье, Уильям!" Она могла увлеченно шить, сидя в углу, спиной к парадной двери, как угодно шуметь, но, если ты пытался прокрасться по лестнице на улицу, она окликала тебя: "Не выходи, пока не сделаешь домашнее задание, дорогой". И я решил, что у нее и впрямь глаза на затылке. А еще я решил их увидеть. Однажды после обеда, когда она задремала, я тихо подкрался к ней с ножницами. Осторожно я выстриг часть волос на затылке. На затылке не оказалось вообще никаких глаз, но зато какие изумленные глаза были на ее лице, когда проснувшись, она увидела меня, стоявшего рядом с ее волосами в руке. Она рассказала об этом отцу. "Ребенок ненормален", заключила она. "Спасибо за сенсацию", - проворчал отец. Наконец я закончил описывать подробности моего видения, спустился к ней и все прочитал. Прежде чем я начал, отец встал и вышел из комнаты. У меня до сих пор хранится этот старинный документ, в котором детскими каракулями описан прекрасный сияющий образ, явившийся мне и принесший такой покой и восторг, какие нельзя описать словами. "Кто это был?" - спросил я. "Возможно, друг - сказала мать. - Ты действительно видел его или думаешь, что видел?" "Я видел его". "Ты спал или проснулся?" "Спал. Иначе я бы спросил, кто он такой". "А как он выглядел?" "Он был весь белоснежный, сияющий и прекрасный, и он поманил меня рукой". "Что он еще сказал?" - спросила она. Он сказал: "Я жду тебя. Ищи меня. Будь как Петр. Рыбачь".