Герои и сюжет этого романа вымышлены мною от начала и до конца; любое совпадение имен, фамилий и названий является случайным.
Юлия Вельбой
роман
Посвящаю моему другу О.
Пролог
В некотором царстве, в некотором государстве жила-была красавица, и был у нее жених. Ушел жених на войну, а она осталась ждать его. Год прошел - нет жениха, второй прошел - нет жениха, а на третий год пришла похоронка. Плачет его мать, убивается, а красавица ей и говорит: "Не плачь, матушка, он живой".
Закончилась война, вернулись солдаты домой; радуются их матери, жены, невесты, а красавица затворилась в своем дому и на белый свет не глянет. Сидит она в затворе год, другой, третий... Многие приходили к ней свататься, но всем она отказала. Так прошло десять лет. Все уж давно позабыли красоту ее и стали считать красавицу обыкновенной дурочкой.
Но однажды рано на заре в село пришел человек: горькие морщины залегли у него на лице, и радость давно не озаряла его глаз. Подивились люди: что за человек такой? Одна лишь старушка упала к нему на грудь и заплакала от радости. Разошлась молва по селу: красавицын жених вернулся.
Как прознал он про то, что невеста его затворилась в своем дому и ждет, стал он к ней под окошко и говорит: «Выгляни, моя ясочка, я пришел тебя сватать». Но красавица лишь ставни затворила. Он к двери подошел: «Выйди, моя люба, я вернулся, чтоб жениться на тебе». Но захлопнула она дверь покрепче и ни слова в ответ. Он людей созвал: «Люди добрые, клянусь перед богом, если не откроет мне красавица, удалюсь в пустыню, и сгниют там мои косточки!» Покачали люди головами, подивились, а мать его все причитала: "Не ходи ты, Ванюша, в пустыню! Не ищи красоты непонятной, а женись ты, Ванюша, на девушке простой и покорной!"
Но сидела красавица у закрытого окна и, слушая это, молчала.
Сдержал свое слово Ванюша - в тот же год удалился в пустыню и, в глубокой пещере сидючи, молился до самой смерти. И до самой смерти красавица просидела в своем терему.
Старику моя сказка понравилась - сквозь темноту я чувствую, как он улыбается.
- Где ты взяла ее? - спрашивает он.
- Это по реальным событиям.
- Вот и видно, что сказку сочинял тот, кто стоял в толпе, глядя, как Ванюша и его мать убиваются.
- Как ты это понял?
- Но ведь так и осталось неясным: почему она не открыла?
- А если бы сказку рассказывал Ванюша?
- О! тогда бы он сказал, что это был перст божий для того, чтобы удалиться ему в пустыню и стяжать там царствие небесное.
- А разве не в этом разгадка?
- Объяснение красивое, но оно ничего не объясняет.
- А как бы рассказала его мать?
- Я думаю, она начала бы так: "Жила-была гордячка несусветная, и был у нее жених..."
- Так что же там было на самом деле? Пусть одно и то же событие видится по разному, но где та единственная точка, взглянув с которой, все становится на свои места?
- Мне кажется, эта точка - Красавица. Нужно понять, что она думала, сидя в своем теремке...
Старик замолкает, и я молчу. Даже предположить не могу, что думают красавицы в таких случаях.
- Вот вопрос, - заговаривает он снова, - Почему она затворилась, когда все стали возвращаться с войны?
- Может, чужая радость была невыносима?
- Нет – она боялась увидеть его.
- Почему?!
- Представь - она ждет жениха. И вот ей говорят, что он умер. Какой ее первый порыв?
Я только пожимаю плечами.
- Первый ее порыв - отдать самое дорогое свое сокровище, чтобы только он был живой.
- А что у нее самое дорогое?
- Это он.
- Но кому она может отдать его?
- Кому угодно. Она клянется никогда не видеть его взамен на то, чтобы он остался живым.
- Так значит, сказку нужно было писать не так!
- Тогда не было бы сказки...
Глава 1
Мама умерла, когда Олегу исполнилось одиннадцать лет.
Единственным близким существом после смерти матери у него оставалась сестра Люба, сама еще полуребенок. До этого он едва замечал ее и не понимал, что это такое - старшая сестра, но теперь как-то враз ощутил ее присутствие в своей жизни. Они остались жить в своей трехкомнатной квартире, которая показалась им сразу слишком большой, пустой и неуютной.
После похорон отец пытался поговорить с ними, но, скомкав первые слова, так и не предложил им перейти в свою новую семью. Да они и не пошли бы, - Люба оканчивала школу и была уже достаточно взрослой для того, чтобы привыкать к мачехе, а Олег - слишком маленький и перепуганный, чтобы пойти жить к чужой тете и, по сути, к чужому дяде. Люба была рада, что отец не произнес этих слов, хоть и не представляла себе, что они будут делать дальше.
Сначала он заходил часто, а потом все реже и реже, и в конце концов стал появляться раз в месяц для того только, чтобы занести продукты и деньги. Обычно они ждали его в первых числах, когда бывала зарплата, но один раз он совсем не пришел. Лишь вечером вместо отца на пороге появилась тетя Шура, соседка; она вошла своей шаркающей походкой и передала Любе некую сумму.
С тех пор они его больше не видели. Отец не избегал встречаться с ними, но его приход всегда совпадал со временем, когда Люба с Олегом были еще в школе. Иногда он встречал соседку на улице, спрашивал: "Ну как там мои?", но не дослушав ответ, торопливо совал ей деньги и сворачивал разговор. В глаза тети Шуры он не смотрел.
Но это были еще не самые худшие времена для них, - худшие времена наступили, когда соседи начали поговаривать, что отец их запил. Вскоре Люба и Олег ощутили это на себе: денег становилось все меньше, а к осени их стало хватать только на хлеб, картошку и постное масло. Чай и сахар приносила от себя тетя Шура.
Стоял теплый осенний вечер, почти ночь, - очень тихая, в которой слышен каждый шорох. Люба вышла на балкон. Она развешивала белье на веревках, чтобы за ночь оно протряхло, а с первыми лучами солнца начало сохнуть. В воздухе пахло чуть-чуть сыростью, чуть-чуть пожухлой травой и первой опавшей листвой, - это всё были запахи уходящего лета, самого грустного лета ее жизни. В окно их дома смотрел пушистый клен, еще совсем зеленый и не потерявший ни единого листочка, - он один во всем дворе не признавал осени. Сквозь его крону, рассеявшись в листве, пробивался свет фонаря.
Услышав свое имя в темноте, она замерла и прислушалась. Внизу соседки на лавочке судачили об их семье. Они жалели бедных деточек и склонялись к тому, что при таком отце только и остается, что сдать Олега в интернат, а над Любой, поскольку она уже почти взрослая, оформить опеку. Она разобрала слова: "...детская комната милиции", а потом: "да-да, подать ходатайство...". Оказывается, это соседи уже давно собирают им деньги - складываются, кто сколько может. Дальше стали перемывать кости отцу, обсуждая подробности его личной жизни.
Люба замерла с отжатой простыней в руке и вслушивалась в ужасные слова, но слышала лишь громкий стук своего сердца.
Олег сидел на маленьком трехногом стульчике в кухне и чистил на завтра картошку.
Он заметил, как тенью выскользнула с балкона сестра и некоторое время ходила из комнаты в комнату. Вот она зашла на кухню, вскипятила чайник, и встала как вкопанная. Застыл ее взгляд, застыли руки, держащие коробочку с чаем, Люба смотрела впереди себя и ничего не видела - все, к чему прикасались ее руки и на что натыкались глаза, приобрело вдруг второй смысл.
Олег посмотрел на нее удивленно и немного испуганно.
***
На следующее утро она проснулась, совершенно ясно осознав себя взрослой. "Как теперь добывать нам обоим пропитание?" - было первое, что пришло ей в голову. Мысль о том, что сейчас они живут на подаяние, - тайное подаяние Христа ради, - заставила ее скорчиться на постели.