вылитый Коленька, - она с умилением посмотрела на Сережу, и в ее выцветших, голубых когда-то глазах засветилась радость. - Насмотреться не могу. Сколько бы он увидел, - бабушка качала головой, - Сколько бы впечатлений набрался. А какое там побережье, а море - это прелесть что за море. Да я бы с него глаз не спустила, что ты боишься? Все лето: фрукты какие захочет, там и аквапарк, и аттракционы разные. А катер, а парусник - какие там развлечения для детей! Это же впечатления на всю жизнь. Подруга моя примет хорошо: она хоть и моего возраста, а еще живая - и наготовит, и напечет. Мы ни в чем отказу знать не будем: фрукты, соки свежие, со своего сада...
- Я не об этом, Нина Сидоровна, - мягко перебила Люба, - Понимаете, их двое.
- Что ты, Любушка, двоих я никак не могу.
- Но они братья.
- Ну что ты, милая, как будто я не понимаю.
- Я не о том, что бы вы двоих брали, а как бы сказать... Если не двое, значит - никто.
- Да что за рассуждения такие?
- У братьев все должно быть поровну.
- Ну уж ты, Любушка, чересчур принципиальна.
- Я не принципиальна. Просто... я не хочу разделять их. Они одна семья. Они должны с детства знать, что они - одно. Где один, там и другой.
- Уж ты хватила, моя голубка. Да где ж это видано в наше время, чтоб так жили... Сейчас, моя милая, кто устроился, тот и живет.
- Но я как раз против этого. Не хочу я этого между ними.
- Да они дети еще! - бабушка смотрела на маму с искренним непониманием, - Где им твои принципы соблюдать? Им еще бегать да гулять самая пора, а не о принципах думать.
- Никто и не говорит, чтобы думать. Но жить нужно так, чтобы не было разделения. В общем... - мама запнулась, было видно, что слова даются ей с трудом, - Я не отпускаю его.
Лицо бабушки на секунду обмякло и расплылось, - но только на секунду, - и мгновенно приобрело каменное выражение.
Косте показалось, что в течение разговора папа, сидящий напротив, несколько раз пытался вставить слово, но каждый раз его внимание отвлекала тетя Оля. Она сидела рядом и что-то живо ему рассказывала, без конца прищуривая свои черные, острые глаза. Изредка тетя Оля взглядывала на маму, как бы проверяя, здесь ли она. Папа сидел в расстегнутой у ворота рубашке и держал на коленях четырехлетнего Владика, который лепетал что-то одновременно с тетей Олей, ведя с папой параллельный диалог. Наконец, это ему надоело, и, соскользнув с колен, он юркнул под стол.
- Вот, - промолвила Нина Сидоровна после долгой паузы, - Вот ведь думала, старость утешу, - на глазах ее выступили слезы. - Ах, как он похож на моего Коленьку... и глазки так же блестят, а говорит как! И все-то личико живое, как бывало у Николая Григорьевича, когда разговорится! Ах Коленька... - лицо ее исказилось, поплыло, а из горла вырвался сдавленный всхлип.
Первой мыслью Кости было - подойти и сказать, что он не хочет в Крым, не хочет он никаких аттракционов и аквапарков, а пусть едет Сережа. Крым не стоил того, чтобы бабушка плакала, а мама сидела так неестественно прямо и смотрела так холодно. Костя сделал движение на стуле, но спохватился, что разговор-то подслушанный. Он встал и пошел в их общую с Сережей и Владиком детскую.
День рождения Кости - на следующей неделе. Бабушка привезла и ему подарок - спальный мешок - большой, взрослый, набитый чем-то мягким и невероятно легким. Костя раскатал его на полу. Он был немного нелепый, этот подарок. Интересно, когда это он мечтал о мешке? И куда его сейчас можно применить? Разве только то ему оправдание, что это еще дедушкин, - дедушки Коли, которого он никогда не видел. Костя расстегнул и застегнул молнию, провел рукой по тонкой и какой-то скользкой материи... нет, подарок его был определенно неинтересен. Вот если бы ему подарили велосипед...
Он плотно скатал мешок, засунул его в чехол и закинул на антресоли, где были сложены старые игрушки и разные ненужные вещи.
***
Вечером, ближе к ночи, на кухне раздавались встр
***
Вечером, ближе к ночи, на кухне раздавались встревоженные голоса: упрямый мамин и жалобный бабушкин. Папин голос робко вклинивался между ними, но тут же пропадал, как только мамин или бабушкин начинал возвышаться. Потом папа совсем умолк, а в жалобных нотках бабушки постепенно стал прорезываться металл. Костя слушал эту какофонию, лежа в тишине спальни.
- Ты знаешь про Крым? - произнес Костя в темноту.
- Что? - Сережа ответил сонно и разнеженно, - он почти заснул.
Его день был переполнен событиями так, что разговоры с братом отошли на второй план. Еще днем они успели обсудить Сережин велосипед и Костин спальный мешок, и торт, который в этот раз удался как никогда. Единственное, что они обошли в разговорах - Снежану. Костя хотел было спросить у брата, чего это он с ней весь вечер болтал, как заведенный, но что-то удержало его. Спрашивать о девчонке, даже такой нелепой, как Снежана, было стыдно. Не пристало двум братьям обсуждать какую-то белесую тощую мышь.
- Бабушка хотела забрать тебя на все лето в Крым, но мама против, - сообщил Костя.
- А.
- Там аттракционы и аквапарк, - добавил он, думая, что брат его не вполне понимает, о чем идет речь.
- Да знаю я. Бабушка мне говорила.
- И ты маму не упросил? - Костя даже приподнялся от удивления.
- Нет.
Костя вглядывался в темное пространство перед собой, как будто в свете, слабо проникающем из-под дверной щели, он мог разглядеть лицо Сережи. Брат его был загадочен. Начиная с того, как спокойно он отнесся к велосипеду и Крыму и заканчивая этой Снежаной. Нет, брата ему не понять...
- Ты даже не пытался? - уточнил он, зная наверняка, что стоило Сереже закинуть удочку насчет поездки или чего угодно, и ему позволилось бы все.
- Нет. Не люблю просить.
Сережа не любит просить, и поэтому отказывается от Крыма... Море на все лето - это небывалое событие в их жизни. Костя подумал о том, что его самого никто туда не приглашает...
- Ты не хочешь ехать, что ли? - спросил он напрямик.
- Хочу.
- Тогда что же ты... из-за Снежанки? - вырвалось у него.
- Че-го?! - настал черед удивляться Сереже.
- Из-за Снежанки не едешь? - повторил Костя и сейчас же пожалел о своем вопросе. И как ему пришло в голову сказать такое!
- Ты бредишь, - Сережа был добр и снисходителен.
- Из-за чего тогда?
- А из-за того, что я и так поеду, понятно? И никого мне упрашивать не надо!
Костя удивился уверенности его тона и тому, как просто он об этом сказал, - как о давно решенном.
- Как ты можешь знать?
- Бабушка сама упросит.
- Но мама ей сказала - "не согласна"!
- Ну и что.
Больше Костя вопросов не задавал. Лежа в темноте, он спрашивал себя: как Сережа может знать наперед, кто и как поступит, кто и что скажет? Как он может предугадать действия бабушки и ответ мамы? В маминых словах, сказанных за столом, ему слышалась совершенно твердое "нет", теперь же он почему-то не сомневался, что все будет именно так, как предсказывает Сережа.
Загадок в его жизни прибавилось.
***
Стоял третий час дня. Жара, нехарактерная для начала июня в этих широтах, держалась уже неделю. Дворы и улицы задыхались в сухой пыли, проникающей во все поры кожи, а Сережа собирался в Крым. Его охватило то волнующее чемоданное настроение, которое вселяется в человека, когда он только узнает о близком отъезде, и ничто: ни купание в Волге, ни футбол, в который гоняли его друзья до упаду, не могли вернуть его мысли на место. Он перестал замечать маму, папу, Костю, - он весь уже был там, на лазурном берегу. Предвкушение первого путешествия без контроля взрослых (бабушка была не в счет) вселило в него неведомую, тревожную радость. Костя смотрел на брата с грустным восхищением.
В это лето Костя пристрастился к чтению. Еще весной он прочел "Война миров" Герберта Уэллса и "Машина времени" и решил прочесть его всего, - благо, в отцовской библиотеке стояло полное собрание сочинений.