Он взял чистый лист бумаги, посмотрел на него, полюбовался его глянцевой поверхностью в свете настольной лампы, потом задумчиво провел пальцами по листу, как будто хотел ощутить что-то большее, чем в нем есть, и начал писать.
"Здравствуй Люба. Привет Виталику и детворе.
Я живу в нашей старой квартире. Что это за трюк с соседями - не могу тебе объяснить. Я не очень верю нашему папе, возможно, он просто что-то напутал. Я, кстати, больше так никогда его и не видел, и даже ничего не слышал о нем..."
Глава 4
- Костя, - шепот мамы прозвучал в полутемной спальне, куда сквозь плотные шторы успел пробиться первый упрямый луч солнца.
- Что, мам? - ответил он тоже шепотом, чтобы не разбудить спящего на соседней кровати Сережу.
- Что ты приготовил в подарок? - Люба подошла и присела к сыну на постель.
Было еще раннее утро, все спали, но она знала, что Костя не спит, а лежит с закрытыми глазами, ожидая, когда весь дом проснется.
- Пока еще... ничего.
- Молодец. Твоему старшему брату исполняется пятнадцать, а ты даже не удосужился подумать о подарке. Не было времени?
- Я, мама... думал. Все утро.
- Все утро? Мы ведь с тобой еще на той неделе говорили.
- Да, мам, я помню. То есть я забыл, а сегодня только вспомнил.
Люба укоризненно покачала головой.
- Но сегодня утром я честно думал.
- Эх ты… - Люба привстала с кровати, чтобы идти на кухню готовить праздничный ужин. - Сегодня приедет бабушка, - добавила она значительно, - И тетя Оля со своей дочкой. Не будь, пожалуйста, букой.
- Мама... - Костя удержал руку матери.
Торопясь загладить свою вину, он мучительно подыскивал слова. Но какие слова могут оправдать его? Он действительно думал. Думал все утро, что подарить Сереже, но вместо мыслей, которые можно бы было облечь в вещественную форму, в голову вдруг пришло стихотворение. Это стихотворение стояло неотвязно в его мозгу и мешало сосредоточиться на серьезном.
- Я, мама, придумал.
- Что?
- Стихотворение.
- Ты придумал стихотворение?
- Если ты не против, я подарю ему стихотворение.
- Стихотворение? Хм. Почему я должна быть против.
- Ты правда не сердишься?
- Ах боже мой, ну за что я должна сердиться?
- За Сережу.
- Не выдумывай, - Люба вновь села на кровать, - Ну?
Костя немного растерялся. Ему показалось, что мама торопится, и ей не до стихотворений.
- Ты не будешь смеяться?
- Конечно, нет.
- Даже если не очень складно?
- Даже если не очень складно.
- А ты не будешь смеяться потом?
- Когда потом?
- Ну... когда будешь одна?
- Ах господи, Костя... - она не договорила, потому что в своей постели заворочался Сережа.
Солнечный луч скользнул по его лицу, выхватив из полумрака бархатистую юношескую щеку. Мама на минуту замерла, любуясь красивым рельефом век с огромными пушистыми ресницами, и заботливо поправила на нем одеяло.
Подождав еще немного и убедившись, что Сережа крепко спит, Люба прошептала:
- Ну, читай.
Костя заерзал в своей постели.
- Читай же.
- Хорошо, - он сделал паузу и закрыл глаза. Потом снова открыл их и попросил скорее умоляющим взглядом, чем словами: - Не смейся.
Раскаленная крыша, ветрено.
Небо над моей головой.
Я взлетаю красиво и медленно,
Небо синее, а я живой.
Я теперь такого же роста,
Как братья мои тополя,
Я не падаю, это просто
Приближается к небу земля.
Люба смотрела на сына долгим изучающим взглядом. Потом спросила:
- А что это значит: "Приближается к небу земля"?
Костя пожал плечами.
- Но ведь ты же написал стихотворение.
- Я его не писал, мама.
- Как? Ты только что сказал, что сочинил стихотворение...
- Сочинил, но не писал.
- Ах, не важно. Я говорю, если ты его сочинил, должен же ты понимать, что это значит ?
- Должен.
- Ну и?
- Я, мама, просто сочинил... я не думал о том, что это значит.
- Просто сочинил?
- Да.
- Читай еще раз, я не запомнила.
Костя начал:
- Раскаленная крыша...
- Стоп.
- Что?
- То есть - ты на крыше?
- Наверное.
- А в конце - "Приближается к небу земля"?
- Ну да.
- Нет, - мягко сказала Люба, - это не годится.
Костя съежился под своим одеялом. Он и не собирался настаивать на том, что это куда-то годится.
- Ты понимаешь? - спросила Люба, заглянув сыну в глаза.
Костя быстро закивал головой.
- Сынок. Я не хочу сказать, что стихотворение плохое, но... оно не для дня рождения.
Костя еще раз с готовностью кивнул. В горле у него пересохло, все слова куда-то пропали.
Мама задумчиво встала и пошла на кухню.
***
Два брата были похожи как близнецы: у них был один на двоих правильный овал лица с небольшой юношеской угловатостью, один рисунок бровей - прямой и твердый; высокий белый лоб и мягкие, еще полудетские губы. Оба были хорошего роста, но Костя имел более хрупкое и тонкое сложение. Тонкие крылья носа одинаково вздрагивали у обоих, когда они горячились и спорили. Оба начинали говорить медленней и четче, когда пытались доказать что-то друг другу; но у Сережи мысль рождалась легко, как будто приходила свыше - ему не надо было трудиться над ней, - Костя же почти всегда тщательно обдумывал свои слова. О чем бы ни заходил разговор, Сережина речь казалась умней, а если не умней, то красивей; а в те редкие случаи, когда была она ни умна, ни красива, все равно хотелось слушать его, смотреть на него, радоваться за него и быть счастливым оттого, что счастлив он.
Различие в них становилось особенно заметно, когда они были на людях, и совсем исчезало - когда оставались вдвоем. В школе, во дворе и везде, где только были посторонние, выражение лица разнило их черты до такой степени, что два брата становились совершенно непохожими, и только родители знали, что оба их сына - на одно лицо.
Сидя за праздничным столом Костя то и дело бросал взгляды на большой взрослый велосипед, стоящий у стены, - подарок бабушки. Его никелированные детали приковывали взгляд, а зеленый цвет рамы был недостижимо чист. Не верилось, что на этом великолепном создании рук человеческих можно еще и ездить: влезть на него без всяких церемоний, легко подпрыгнув на упругих рессорах сиденья, и небрежно покатить вдоль двора, а потом на улицу под восхищенные взгляды девчонок. Это был предел мечтаний. Тайком Костя взглянул на обладателя предела мечтаний, Сережу, - и ему стало досадно. Досадно оттого, что Сережа, казалось, не был всецело поглощен своим подарком, и не был так счастлив, как следовало бы... Он о чем-то весело болтал со Снежаной, дочкой тети Оли, а о подарке как будто совсем забыл. Как можно, обладая такой прекрасной вещью, занимать свои мысли еще какой-то белесой девчонкой?
Костя считал Снежану белесой, несмотря на то, что была она рыжая. Тусклые рыжие волосы; выпуклые бесцветные глаза; белые ресницы. Да и хихиканье ее... так бессмысленно, и так некрасиво растягивается рот до ушей.
Костя отвел глаза.
- ... На целое лето, - уловил он слова бабушки, которая сидела рядом с мамой.
- Даже не знаю... - ответила она.
Бабушка и мама сидели от него через два человека - Сережу и Снежану, которые были так увлечены друг другом, что ничего не слышали.
- Что тут знать, Любушка, - настаивала баба Нина, - Провести лето на море - это здоровье на весь год. Да и я, слава богу, еще в силах... Ты только представь: морской воздух, крымские фрукты. Нет, я настаиваю.
У Кости перехватило дух. Вот это да... Что же мама не соглашается? Ну, мама же... Ну, мама! - проговаривал он мысленно, как будто слова его каким-то чудесным образом могли быть услышаны на расстоянии.
- Я с вами согласна, Нина Сидоровна, - отвечала мама, - Но, понимаете, Костя... он такой ранимый... Я не знаю.
- Господи, хотела на старости порадоваться... - голос бабушки съехал на старческую писклявую ноту. - Ведь вот же...