– Что же нам теперь делать? – беспомощно спросила Лорен.
– Ну, постараемся добраться.
– А если застрянем?
– Я не застряну.
– А может быть, нам лучше остаться здесь? – спросила она нерешительно.
– Тогда тебе обязательно надо дозвониться домой. Нельзя, чтобы они думали, будто ты никогда не вернешься.
– О'кей.
– Здесь у заправочной станции на окраине города есть мотель, – сказал он, – давай попробуем добраться?
– Хорошо, – сказала она, обдумывая, что и как объяснит родителям.
Когда они добрались до мотеля, ее уже била нервная дрожь. Пик зарегистрировал их, и она поспешила к телефону. Отец ответил резким: – Да?
– Папочка?
– Лорен, – сказал он сурово, – где ты? Мы с мамой уже просто больны от беспокойства.
– Я знаю. Мне жаль.
– Тебе жаль? Мы воображаем, что ты мертва и погребена под снегом, а ты звонишь и сообщаешь, что тебе «жаль». Немедленно домой! Ты поняла меня? Немедленно!
– Папочка, я не могу. Я в Рипли. Дороги закрыты. Наступило зловещее молчание.
– Кто там с тобой?
– Я… с Ником. Я возила его в больницу. Понимаешь, это из-за меня у него нос сломан. Я знаю, что не должна была брать машину без спросу, но мне не хотелось тебя будить. А в больнице было полно народу, нам пришлось ждать… Я… не знала, что это будет так долго.
– Ты хочешь сказать, что не вернешься сегодня домой?
– Мы подумали, что лучше остаться сегодня в мотеле и поехать завтра.
– Моя дочь – в мотеле? С этим подонком?
– Ник не подонок, – возразила она решительно, – он очень хороший человек. Он не виноват, что Сток разбил ему лицо. Это я виновата.
– Лучше тебе поговорить об этом с матерью. Трубку выхватила Джейн.
– Твое поведение совершенно неприлично, – сказала она сурово и тихо.
– Мне жаль…
– Не желаю слышать твоих извинений. Если дороги закрыты, то, конечно, ты не можешь ехать домой. Но так как ты вынуждена заночевать в Рипли, обещай мне, что вы остановитесь в разных комнатах, а у тебя ни сейчас, ни потом не будет с ним ничего общего. Ты можешь это обещать, Лорен?
Спорить было бесполезно. Она скрестила средний и указательный пальцы на левой руке, для уверенности и на правой тоже:
– Я обещаю, мама.
– А завтра мы с этим разберемся, сударыня, – сказала Джейн, – и снисхождения не жди!
В комнате были лампы под пышными оранжевыми абажурами, которые в некоторых местах прогорели. Полинявшее желтое покрывало на постели знавало лучшие дни. Голубой коврик протерся. Но здесь был телевизор, а в баре продавались соки и закуски.
– Очень дорого снимать две комнаты, – объяснил Ник, когда она пришла после телефонного разговора. – Ты ничего не имеешь против, чтобы мы были в одной, нет?
Она не имела ничего против. Она знала, что, когда попадет домой, все будет так или иначе кончено, так почему же не сделать эту ночь незабываемой?
Устроившись, они сразу решили, что дела обстоят отлично и они чудесно проводят время. Они напихались конфетами и чипсами в огромном количестве, пили кока-колу и «севен-ап» и теперь сидели по-турецки на кровати, опять что-то жуя, и смотрели повторный телесериал «Я люблю Люси».
– Замечательно, – сказал Ник, попивая колу из банки. Лорен улыбалась, счастливая.
– Мне просто не верится, что мы здесь и вдвоем.
– Знаешь, – сказал он, – мне всегда казалось, что ты застенчивая провинциальная девушка, которая всего боится.
– Поэтому я тебе и понравилась?
– Я решил, что тебя стоит спасти.
– Премного благодарна.
– На здоровье. Она засмеялась:
– А у тебя такой глупый вид с этим забинтованным носом.
– Может быть, бинт снять? Этот врач просто не знал, что со мной делать.
– Ты был чересчур красив раньше.
– Так ты считала меня красивым, да?
– Очень.
– Но я не в твоем вкусе? – Да.
– Ну, конечно. Тебе нравятся большие и мясистые. Она схватила подушку и швырнула в него:
– Извольте замолчать.
– Придется меня заставить.
– И заставлю, будь спокоен, – засмеялась она и перекатилась на него, стараясь схватить его руки.
Одним движением он переменил позицию и прижал ее к матрасу.
– Ну, теперь ты моя пленница, – пошутил он, – и я могу сделать с тобой все, что захочу.
– Давай, – прошептала она, вдруг посерьезнев. В душе Она знала, что, когда они вернутся в реальный мир, ей запре-тят видеться с ним, и сейчас ей хотелось быть к нему как можно ближе.
Его же раздирали смешанные чувства. Тело понуждало откликнуться на ее призыв, а рассудок твердил, что лучше остановиться. Лорен Роберте была девушкой не на одну ночь, как другие. Она была хорошенькая, и милая, и талантливая, и главное – особенная.
Он весь налился желанием.
Она же глядела на него, и взгляд у нее был затуманенный и зовущий.
– Э, знаешь, нам, наверное, не надо… – сказал он.
– Нет, надо, – горячо сказала она и дотронулась до его лица. – Я хочу тебя, Ник. Я хочу этого. Мы этого оба хотим, правда?
– Только если ты уверена, – сказал он, колеблясь.
– О, да, я очень уверена.
И он начал ее целовать, сначала тихо, медленно, но постепенно он разгорался, и ему становилось все труднее сдерживать себя. Для неопытной девушки она удивительно хорошо целовалась.
Он просунул руку под ее свитер, дотронулся до груди и стал нащупывать застежку от лифчика.
Она помогла ему, сорвав свитер через голову, и стала расстегивать у него на груди пуговицы. Она очень торопилась и даже порвала ткань.
Он дотронулся пальцами до ее сосков, едва касаясь их, поглаживая, пока она не стала отрывисто постанывать.
Иисусе! Ее кожа была, как бархат, длинные, шелковистые волосы рассыпались на покрывале. И от нее так хорошо пахло чистотой и свежестью. Большинство девушек, с которыми он спал, любили крепкие духи, а изо рта у них пахло табаком. Дон Ковак обожала мускус, и ему приходилось долго скрести себя под душем, чтобы избавиться от этого запаха.
– Давай, Ник, – это теперь она его вела, коснувшись его «молнии», и, извиваясь, вылезла из своих джинсов.
О, какие у нее длинные ноги! Он еще ни у кого не видел таких. Он снял с нее штанишки, швырнул их на пол, дотронулся до нее там и почувствовал, как она его хочет, и вот он был уже сверху, и началось путешествие, важное, как сама жизнь.
Она ничего не боялась и вся предалась ему. Все для них было в первый раз, но это как-то не имело значения.
Он взял ее со всей бережностью, на которую был способен, и теперь уже он вел ее.
Когда наступил конец, он крепко обнял ее и стал баюкать, пока она не уснула с улыбкой на лице.
С того самого первого раза, когда ему исполнилось тринадцать, он сотню раз бывал с другими, но так, как сейчас, не было никогда – до нее он никогда никого не любил.
«Лорен Робертс.
Лорен Анджело».
Хорошо звучит.
Вот он наконец и нашел родную душу, и, насколько это зависит от него, они будут всегда вместе.
21
– Ты больше никогда не увидишь его, – гремел Фил Робертс. – Ты меня понимаешь, Лорен? Ты понимаешь?
Да, она хорошо его понимала, его резкие, жестокие слова ее не удивляли, – так почему же у нее сердце разрывается на тысячу мелких кусочков? Откуда это чувство ужаса? И почему ей хочется умереть?
Она взглянула на мать. Губы Джейн сжались в одну прямую, непреклонную линию. Лорен знала это выражение, оно означало: «Меня в это дело не вовлекайте и ни о чем не просите».
– Папочка, – начала было Лорен. Он поднял руку:
– Нет! Я не желаю слушать твои объяснения. То, что ты совершила, – непростительно. Ты взяла без спросу машину. И не ночевала дома.
– Но я же звонила, – возразила она, – я же вам объяснила, что движение было запрещено. Я не могла попасть домой.
– А то, как ты обошлась со Стоком, я просто не способен уразуметь.
– Он потаскун, папа, и он сказал, что я способна только шевелить…
– Лорен! – ахнула Джейн.
– Как ты смеешь говорить такое в присутствии матери! – взревел Фил.
Лорен вдруг показалось, что она попала к чужим и невольно стала свидетельницей домашней сцены.
Фил Роберте покраснел и весь так и пышет праведным гневом.
Джейн Роберте – увядшая провинциальная красавица – стоит в напряженной позе и ждет, пока кончит витийствовать муж.
И еще здесь есть Лорен. Ей шестнадцать лет, и она уже не девственница.
Ей шестнадцать лет, и она отчаянно, безумно, невероятно влюблена.
Они не смогут помешать ей встречаться с Ником. Что они собираются делать – запереть ее на ключ?
Они накинулись на нее сразу же, как она вошла в дом.
– Почему ты разорвала помолвку?
– Ник Анджело принадлежит к отбросам общества!
– Как ты могла так с нами поступить?
– Что подумают люди?
Да какое кому дело, что они подумают? Ей уж во всяком случае это безразлично. Впервые в жизни она почувствовала, что наконец живет совершенно полной жизнью.
– Отправляйся в свою комнату, – резко сказал отец, – и оставайся там, пока мы не разрешим тебе выйти оттуда.
Ну и хорошо. Она только того и хочет – побыть одной, чтобы думать о Нике и вновь все пережить, каждый чудесный, каждый волшебный момент. Опять ощутить мысленно его прикосновение, вкус его губ, дрожь наслаждения в его объятиях. Она повернулась, чтобы идти наверх.