Семен дернул плечом:
– Я к себе домой пришел.
– Вижу. Поэтому и интересуюсь: надолго? Или временно?
– Как получится, – буркнул Семен и сразу же перешел в наступление: – Или мое место уже занято?
Любава пожала плечами неопределенно, села на дочкину кровать.
– Не думал же ты, Сема, что я одна тут останусь век вековать? Я себе цену знаю. И желающие найдутся.
– Еще бы! – не без яда подхватил Семен. – Желающие… Фиг ли не найтись на все готовое! Домина-то вон какой, гараж, постройки… Все новое…
– Так тебе постройки, что ли, стало жалко, – усмехнулась она, – что ты вернулся?
– Что ты начинаешь? – сощурился Семен. – К слову прицепилась! Постройки! Сама-то как грузовик отвоевывала, забыла? Постройки… Сам строил, можно понять.
– Ничего не прицепилась, – спокойно промолвила Любава. – Если есть за что цепляться, почему же не цепляться-то? Я это очень даже понимаю. Нажитое жалко бросать, я знаю. И не к тому этот разговор завела, чтобы упрекнуть тебя. А к тому, Сема, что сразу хочу все по местам расставить: вернулся жить – живи. А если думаешь все же бегать к ней потихоньку, то сразу уходи. Я лучше твою долю от квартиры выплачу, чем терпеть это. Мне такого счастья не надо, я обдумала это.
Семен слушал ее молча, опустив голову в пол. Не покорность выражала эта поза, а какую-то свою упрямую думку, Любава знала. Когда замолчала, выдержав небольшую паузу, заговорил Семен:
– Условия, значит, мне выставляешь… Ну что ж, понимаю. Справедливо. Но тогда и я тебе, Любовь Петровна, свои условия выдвину, встречные.
Говорил Семен складно. Видимо, речь эту выстрадал, это Любаве понравилось. Она заинтересовалась:
– Какие же?
– Не знаю, конечно, как ты тут жила без меня, дело твое. Может, был у тебя кто… Я не осуждаю.
– Не осуждает он! – не удержалась Любава, хлопнула себя по коленкам.
– Я же сказал: не осуждаю! – строго оборвал Семен. – Но впредь… При мне чтобы… эти спонсоры… Короче: появится – морду набью. Чтобы не появлялся, короче.
Теперь Любава смотрела в пол, чтобы спрятать улыбку.
– Чё лыбишься? – не понял Семен. – Или ты думала, что я стану жить на втором этаже, а на первом у тебя – твои эксперты? Чтобы ноги не было.
– Вот этого я тебе, Сема, пообещать не смогу.
– Как так?
Семен даже покраснел от эмоций. Любава не успела ответить. Внизу пронзительно длинной трелью зазвонил телефон. Звонил Тимоха:
– Мама не у вас?
– Нет.
Молчание.
– Мамку в милицию вчера увезли и с концами! – сказал он, и у Любавы внутри похолодело.
– В какую милицию? Зачем?
– Не знаю. Машина старая, наверное, в районную. – Голос Тимохи звенел от напряжения. – Теть Люб, позвоните Борис Сергеичу. У нас сети нет…
– А? – Любава ничего не успела ответить, трубку взял отец.
– Люба! Люба! Беда у нас! – закричал он. – Пропала Полина. Говорят, из-за Гуськовой…
Любава опустилась на табуретку. Ноги подкосились. Накаркала…
– Что? Пап, плохо слышно. При чем здесь Гуськовы? Объясни толком!
– Макаровне давеча заплохело! – орал он. – Ну и вот! Приехали они за Полиной. Лидия ихняя и Игорек этот беспутный…
Отец рассказывал обстоятельно, с ненужными подробностями, сто раз отступая в сторону. Но Любава не перебивала, она лихорадочно соображала, что нужно делать. Тимоха правильно сказал – первым делом разыскать Доброва. Против Гуськовых больше никто не потянет. Потом уже все остальное. В районный ОВД, в больницу…
– Семен! Выгоняй машину, у Полины беда стряслась.
Глава 20
В райотделе с ними разговаривать не стали. Дело у начальника, начальник в области на совещании. И весь разговор. Нагрубив дежурному, супруги Кольчугины отправились в райбольницу, где лежала Макаровна.
Главврач, женщина со стажем, выслушала их и развела руками:
– Не представляю, чем могу помочь. Да, действительно, Гуськова Екатерина Макаровна, семидесяти двух лет, поступила к нам вчера с приступом. Была срочно прооперирована. Удалили желчный. Представляете, что значит такая операция для женщины ее возраста? Сейчас находится в реанимации. Состояние критическое…
– Я это понимаю, – перебила Любава, не переставая нервничать. – Но моя-то сестра при чем? Ну, у Гуськовой приступ, ну, прибежали за Полиной. Дальше что? Не операцию же она сделала в полевых условиях?
– Нет, не операцию, – сдержанно ответила врачиха. – Но Полина Петровна Мороз сделала больной инъекцию анальгина, сняв тем самым боль.
– И что?
– Приехала «скорая», больная не смогла объяснить, где болит. У нее уже нигде не болело. Сняли давление и уехали. А ночью приступ повторился, да так, что еле успели довезти. Вот из-за таких горе-лекарей и страдает авторитет официальной медицины…
– Авторитет у вас страдает? – встрял Семен. – А люди не страдают оттого, что в деревне захудалого медпункта нет? Полина не страдает, что к ней день и ночь идут, плачут? А «скорая» ваша – одно название! Пока она до деревни доплюхает, сто раз помереть можно!
– Ну, фельдшерские пункты по селам не я закрывала, – обиделась врачиха. – Мы сами страдаем от недостатка машин и персонала. Что ж, время такое…
– Время? А женщину ни за что за решетку упечь, это что – время? – распалился Семен, а Любава добавила:
– Сколько раз я ей говорила: «Да плюнь ты на них на всех, ты не обязана!» Так ведь она добрая. Понимаете, ей жалко людей, она отказать не может.
– Да я понимаю, – подняла брови главврач. – От нас ничего не зависит. Заявление в милицию написали родные, они вправе. Суд разберется. Врач – что? Врач только диагноз может подтвердить и дать показания.
– А можно с ней поговорить, с Макаровной? – взмолилась Любава.
– Что вы! Нет, конечно! Она под капельницей лежит. Сейчас малейшее волнение… Вам мой совет: молитесь. Молитесь, чтобы Гуськова выжила. Она бабулька крепкая, должна подняться. Ну а не выживет… – Врачиха развела руками.
Услышав последнюю фразу, Любава почувствовала, как кровь отливает от лица. Она думала о сестре. Ни на минуту не переставала думать.
Пока Семен готовил машину, Любава дозвонилась до Доброва. Тот, человек конкретный, пообещал найти хорошего адвоката. Приедет с ним прямо в отдел. Любава почему-то не сказала мужу об этом звонке.
Сейчас они молча ехали в Завидово, хотя не знали, зачем едут туда. Любава просто знала, что должна что-то делать.
У магазина в Завидове толпился народ. Ждали машину с хлебом. Любава увидела среди женщин Дарью Капустину, свою одноклассницу.
– Останови здесь, – попросила Семена.
Едва вышла – ее окружили, стали спрашивать о сестре. Всех интересовала участь Полины. Сыпались предположения.
– Я не знаю, что делать, – призналась Любава. – В милиции не разговаривают, в больнице нос воротят. Где правду искать? Хоть вы мне посоветуйте. – Она повернулась к мужикам. – Полина вас всех лечила. А теперь ей нужна помощь, она в беду попала.
Дарья Капустина, до этого хмуро молчавшая, поднялась на крыльцо:
– До каких пор с нами будут как со скотиной? Работы нет, медпункт закрыли, бросили на самовыживание, как котят… Да еще единственную лекарку за решетку упекли! А мы молчать будем?
В толпе у магазина произошло некоторое движение.
– Да все Гуськовы эти пришлые! Бандюганы! Говорят, они машины угоняют, а потом на запчасти разбирают! А в районе у них подпольная мастерская!
– Бандиты! Воду мутят! Мало над своей женой измывался, добрался до Полины…
– Да это он Никитиных поджег!
– Да? Языком-то мы все горазды трясти. А ты ему в глаза скажи!
– И скажу! Испугал! Чего мне терять-то?
– Вот именно, мужики! – подхватила Дарья. – Нам нечего терять! Мы с вами до крайней точки доведены, нищета нищетой! Нас власти замечать не хотят! Пора им подпортить репутацию!
– Пошли к Гуськовым! – крикнул кто-то из толпы.
И взвинченная толпа двинулась к «термитнику».
Русский мужик терпелив, не скор на всякие бунты. Но уж если возникнет настроение, то пиши пропало.
Сестры Гуськовы со все возрастающим беспокойством наблюдали сквозь занавески, как агрессивная толпа собирается у ворот. Лаем взорвались собаки. Нарочно дразня псов, разразилась криками толпа:
– Бандиты!
– Выходите давайте. Не фиг прятаться!
– Не выйдете – подожжем, куркули несчастные! Раскулачим!
Агрессивные выкрики толпы напугали сестер. К односельчанам выслали мужа Лидии, Ваньку.
Ванька, мужик незаметный, невидный, вышел, остановился за калиткой.
– Вы чё, мужики?
– А ты выдь к нам, Иван! Чё там жмесся?
– Нет уж, я тут… Чего вы?
– За что Полину засадили? Сами приехали за ней, а потом – заявление накатали! Да за такое знаешь, что бывает?
– Да не знаю я ничего, мужики! – взмолился Иван. – В Москву я за товаром мотался.
– А Павел где с Игорьком?
– Нету их, не вернулись еще…
– Вернутся, так и передай: не заберете вашу заяву, худо будет!
– Не дадим житья!
– Беженцы называется! К ним по-людски, а они жо…й поворачиваются!
– Да ладно, мужики, вы чё? Я скажу, мне чё… Я скажу.
Иван попятился к двери дома. В это время подъехал Генка Капустин, искал мать. Та, разгоряченная, о чем-то говорила с Любавой.
– Ты щас куда, Генок? – поинтересовались мужики.
– В район, бухгалтершу в банк везу.
Мужики переглянулись.
…Никита Панин после обеда вызвал к себе своего первого зама, Опрелкова. Нужно было подготовить справку в область о ходе полевых работ. Колхозы в районе стали сплошь убыточные, техники не хватало. Отсеялись, но будущий урожай хранить было негде. Проблема насущная, но Панин так и не придумал, как ее решить. Тем не менее справку нужно было представить к трем часам. Изложить следовало гибко – не как признание в собственном бессилии перед упадком сельского хозяйства, а как бы честно, но – оптимистично. Губернатор готовился к выборам, и ему подходило только оптимистично.
– Что мы имеем? – вопрошал Панин Опрелкова, чувствуя, как непроизвольно слипаются глаза и рот растягивается в невольном зевке. После обеда Никита Матвеевич любил подремать. А тут эта справка, будь она неладна.
Опрелков явился с бумагами, но, по обыкновению, сразу подошел к окну. Он всегда подходил к окну у главы в кабинете и делал замечание: «А погодка-то!» И они некоторое время обсуждали погоду. В сельском хозяйстве без этого нельзя. Сегодня же, едва он подошел к окну, выходящему на площадь, на его круглом личике проступило неподдельное удивление.
– Никита Матвеевич, вы в окно смотрели?
– А что я там увижу, мать твою! Ликование аграриев по поводу будущего урожая? Ты эти байки про погоду оставь, Опрелков. Справку давай сочинять!
– До ликования, я думаю, тут далеко. Но своих аграриев вы точно увидите. Полюбуйтесь-ка!
Панин подошел к Опрелкову и выглянул в окно.
То, что он увидел, поначалу позабавило его. Какие-то мужики толпились на площади, деловито оглядываясь и размахивая руками. Некоторые уселись на асфальт, скрестили ноги по-турецки. Сзади разложили бумагу, на которой молодая девчонка что-то резво выводила красками.
– Это что это? – Брови Панина полезли вверх. – Беженцы, что ли?
Возле здания районной администрации сроду не было никаких сборищ и митингов. Лет десять назад вот так толпой пришли беженцы из Казахстана просить жилье.
– Непохоже, – пожал плечами Опрелков. – Вон ту бабу я помню, здоровую. Повариха из Завидова. И этот мужик в тельняшке тоже оттуда.
– Завидовские? – удивился Панин. – Земляки, значит? И чего они? Спустись-ка узнай.
Опрелкова перекосило. Не любил он общаться с народом. С ними и разговаривать-то нужно как-то по-особому. Лучше матом. У главы это получается, они его за своего принимают. А он, Опрелков, человек кабинетный, ему это все… Но – делать нечего, спустился.
Вернулся быстро, сияя круглым ликом. Радовался, что с заданием справился – поговорил с народом, все выяснил.
– Да медичку у них посадили. Требуют освободить.
– За что посадили-то? – поморщился Панин. Вот эти дела, связанные с криминалом, его раздражали. Только влезь – фиг вылезешь!
– Родня больной и посадила. Да там что-то темное. Вроде как личные счеты.
– Ну а я-то при чем? – По лицу главы стало заметно, что он струхнул. – Пусть к милиции идут и рассаживаются у Мишкина под дверью! Я-то что?
– Там негде, сразу дорога и остановка.
– Етит твою… – разразился Панин, покрываясь пятнами. – А у меня тут – условия! Да я… Да они… Да где… А если кто узнает? Корреспондент этот гребаный постоянно на меня в областную газету капает! А если журналисты? Прикинь, что будет-то! Перед губернаторскими выборами!
Глава забыл о справке. Опрелков глубокомысленно кивал.
Глава района в предстоящих выборах, как и полагается, поддерживал действующую власть. Кому нужны перемены, перетасовки? Встанет новый глава, начнет мести по-новому, да и тебя выметет ненароком…
И Панин знал: за демонстрацию колхозников накануне выборов его в области по головке не погладят. Он примерно представлял, чем для него может обернуться эта вылазка завидовцев.
– Звони в райотдел! – приказал он Опрелкову.
Опрелкову ответили, что начальник райотдела Мишкин находится в области на совещании и вернется только к вечеру.
– Заместителя! – выхватил трубку Панин. – Да я вас всех, ёшкин кот, растрясу там…
Зам. начальника райотдела не был в курсе насчет демонстрации завидовцев. Ничего не мог он сказать и по поводу завидовской медички. Начальник уехал. Никаких распоряжений не давал. Тут маньяка надо ловить, торговля наркотиками процветает и два убийства за неделю. Какая там медичка…
Панин свирепел.
– Их бы энергию да в мирных целях, – попытался пошутить Опрелков, кивнув в сторону окна.
– Собирай совещание! – рявкнул вспотевший глава. – Главврач чтобы была, этот умник из райотдела с делом медички. Прокурора позови. И без шума давай. Всех – ко мне!
Опрелков убежал, а Панин вызвал к себе заместительницу по соцвопросам, Арбузову. Не мог он сейчас находиться один в своем кабинете, было необходимо с кем-то делиться мыслями. Арбузова прибежала, вытаращив глаза, нервно одергивая на себе костюм. Панин подозревал, что Арбузову в любых ситуациях больше волнует, как она выглядит, чем то, что происходит. Он частенько позволял себе запускать шпильки в ее адрес по этому поводу. Но сегодня ему нужно было, чтобы кто-то стоял рядом, хотя бы как манекен.
Едва вошла Арбузова, зазвонил красный телефон. Панин и Арбузова – вместе – уставились на него. Панин вспомнил – справка. Взял вспотевшей рукой трубку. Арбузова стояла и смотрела на главу, вытаращив глаза. Как преданный солдат на генерала.
– Да, здравствуйте, Сергей Леонидыч. Да как мы? Работаем. Справку… А? Справку, говорю, готовим…
И вдруг Арбузова заметила на лбу главы появившуюся испарину.
– А вы откуда знаете? – пробормотал в трубку глава и послал взор в сторону окна. – Разведка? – Он постарался улыбнуться, но получилась кривая гримаса. – Чего хотят? Да чего они хотят… – как можно беззаботнее забормотал он, а сам напрягся, вытаращил глаза на Арбузову. Думай, мол, скорей. – Требования? – неуверенно повторил он и кивнул Арбузовой.
– Открыть медпункт у них в Завидове и вернуть им врача! – громким шепотом подсказала Арбузова.
Глава слово в слово повторил подсказку Арбузовой. Через минуту заговорил бодрее:
– Да, закрыли. Ну, эти умники из Минздрава решили, что обойдутся. Да это до меня было, Сергей Леонидыч, при Козлове. Да я бы разве допустил? Почему накануне выборов? Стихийно. Заболел кто-то… Так, кучка колхозников.
Панин долго подобострастно кивал, почти счастливо поблескивая глазами. Арбузова сияла отраженным светом. Вот как ловко подсказала она с этим медпунктом. А то бы сейчас – что, да как, да почему… Нет, все-таки глава ей цены не знает.
Поскольку разговор у главы с администрацией области пошел бодрее и он уже не таращился на Арбузову, как на маму родную, та посчитала уместным отойти к окну и взглянуть, что делается на площади. Там происходило интересное. Колхозники откуда-то достали ведра. Простые ведра, оцинкованные. Толстая баба в цветастом платье ходила и раздавала всем не то ложки, не то половники.