Это новая загадка, и её нужно решить быстрее, чем те, которые я решал последние двадцать лет. Она боится… и когда те, кто мог быть богами, вынуждены бояться, какого покоя просить тем смертным, кто у них в заложниках?»
Как только Люк Кэптхорн коснулся дверной ручки и начал её поворачивать, Дэвид снова погрузился во тьму, и его унесло прочь, как сухой лист уносит жестоким и переменчивым ветром.
8
Пока Лидиард разделял сознание и зрение Люка Кэптхорна, он ни на секунду не усомнился в том, что все, что он видел — реально. Ни разу он не задумался, не было ли все это просто сном или его собственным вымыслом.
Теперь, напротив, он чувствовал себя крайне неуверенно. Он снова оказался в чьем-то сознании, но не мог обнаружить в сознании этого человека никакого чувства индивидуальности и убедиться, что он не возвратился в собственное «Я». Он воспринимал чье-то тело, а также некоторые зрительные ощущения. Тело испытывало боль, как часто приходилось ему самому, но эта боль ощущалась неправильно, и зрение было рассеянным и расплывчатым. Все это можно было принять за доказательство нереальности, но наверняка он не мог сказать, и он знал, что в своем одержимом состоянии он, скорее всего, не способен различить грань между объективным и субъективным.
Он точно знал одно: кто-то хотел, чтобы он видел все, что ему откроется, услышал все, что будет сказано, и почувствовал все, что произойдет. Сон или явь — оставим вопрос риторике ангелов. Происходящее следовало изучить, потому что тогда у него мог бы появиться хотя бы один шанс понять, что с ним делают и почему.
Шел сильный дождь. Сумрачные улицы, залитые водой, были практически безлюдны. Хотя ещё не было темно, облака, заполнившие небо, были такими серыми и мрачными, что город, казалось, молил о просвете.
Он не знал, что это за город. Он бежал. Он пробежал мимо древней церкви, которую, ему показалось, он смог бы узнать, но он не смог. Звук его шагов заглушался шумом дождя и всплесками от ударов копыт лошадей, тянувших экипажи.
На бегу человек постоянно оглядывался, словно ожидая увидеть погоню. И он обнаружил её, если судить по тому, что он продолжил бег. Связь Дэвида с сознанием его нового носителя была такой тонкой и своеобразной, что он не мог определить, что человек видел или слышал, и даже чего он боялся.
Хотя ноги бегущего были достаточно сильны, он бежал осторожно; его пальто потемнело от просачивающегося насквозь дождя, но все равно можно было разглядеть темную полосу, тянущуюся от левого рукава до пуговиц на груди. Полоса на темном фоне казалась черной. Дэвид отдаленно и смутно чувствовал, как отяжелела рука человека, и не сомневался, что полоса была следом крови. Человек берег кровавую и болезненную рану.
Дэвид попытался ощутить боль раны. Он обнаружил, что она странно тускла и отдалена, словно раненый сумел приглушить и замаскировать её. Он был хорошо знаком с тем, как опий приглушает боль, но это было что-то другое, тесно связанное с общей расплывчатостью сознания человека. Дэвид подумал, что такая слабость ощущений связана с недостаточным контактом двух их душ; или же это способность его носителя, и притом весьма загадочная.
Бегущий снова оглянулся. Дэвид, разделяя его зрение, все равно ничего не увидел. Но, видимо, человек был способен видеть что-то, что обитатель его сознания видеть не мог, и Дэвид уловил тень от того, что человек полагал видимым: призраки под дождем, создания Тьмы, не боящиеся её силы. Бегущий воображал их в виде двух огромных серых волков, но он знал, что это на самом деле не звери, даже не оборотни. Бегущий знал, что эти существа не были материальны, и они были посланы охотиться на него… посланы насмехаться над ним, так же как ранить его.
Он не знал, даже на бегу, намерены ли они поймать его прежде, чем он достигнет пункта назначения, или желают заставить его бежать туда быстрее. Он знал только, что был испуган, хотя надеялся больше никогда не бояться, и что он не осмелится остановиться и позволить призрачным охотникам получить свое.
Бегущий, который воображал или знал такие странные вещи, не знал многих более простых вещей. Он не знал, кем он был или куда направлялся. Его эмоции были не настолько интенсивны, как мог ожидать Дэвид.
Дэвиду пришло в голову, что бегущий мог не полностью владеть своими способностями, так как направлялся кем-то другим, и он гадал, кто, кроме него, может присутствовать в сознании этого ущербного орудия. Возможно, это была ещё одна выдумка загадочных ангелов, непонятная простым людям.
Повернув за угол на перекрестке, бегущий поскользнулся и едва не упал, но восстановил равновесие, схватившись за стену, и бросился вперед, получив даже дополнительный импульс к движению. Монстры, преследующие его, не могли бы увидеть его оплошность, даже если бы имели глаза, — но он не сомневался, что они поняли бы, какому риску он подвергся, если были способны к познанию.
Дэвид старался напоминать себе, что преследователи лишь духи, образы без массы и плотности, но в этом не было ничего успокаивающего для человека, который так много знал о внешнем облике и реальности, как он. Он знал, что сейчас сам является призраком, несмотря на его материальность, и он знал, насколько ненадежен реальный мир.
Человек начал оглядываться, словно в поисках определенного переулка. В сознании Дэвида возник огражденный двор. Картинка пришла не из сознания человека, он получил её откуда-то извне. Вместе с изображением двора пришла информация о том, что двор был тупиком и что, свернув в этот двор, он запрет себя. Но одновременно явилось и четкое понимание: он не может бежать дальше и не должен пытаться, у него есть определенное задание, которое следует выполнить. Он не смог бы убежать от призрачных волков, если бы они не позволили ему убежать. Если они собирались загнать его в ловушку и убить, он не мог избежать своей судьбы.
Увидев нужные ворота, бегущий почувствовал прилив сил, но ценой тому была сильная боль, её теперь не удавалось игнорировать. Он уже сорвал дыхание, и болевой шок заставил его хрипло вскрикнуть, но его шаги ускорились, когда он проходил по дороге мимо кареты, запряженной четверкой.
Темные волки, которым не мешал дождь, также ускорили бег. Их глаза блестели как агат, а клыки сверкали неземной белизной. Несмотря на то, что они существовали только в воображении его хозяина, Дэвид почувствовал враждебное давление их темных, мерцающих глаз и угрозу их заостренных зубов.
Ворота, охранявшие двор, были закреплены в углублении темной арки, и на мгновение человеку пришлось задержаться, чтобы закрыть их за собой, перекрывая вход преследователям. Он знал, насколько абсурдно это действие. Он снова побежал мимо магазинов с закрытыми ставнями, заполнивших проулок, вперед, к лестничному пролету, ведущему к жилым помещениям наверху.
Он споткнулся у подножия лестницы и упал на раненую руку. Боль вонзилась в него и одновременно в Дэвида, как пила, и их сознания слились так, что Дэвид ощутил себя незнакомцем, почувствовал, как рана его открылась, чтобы выплеснуть сгусток крови из его разрывающегося сердца. Но это была лишь боль, только боль без экстатического озарения.
Он поднялся по ступеням, почти что вполз, опираясь одной здоровой рукой на перила. Когда он оглянулся, то увидел, что призрачные волки собрались во дворе, крутясь и подпрыгивая, словно от радости и возбуждения охоты… словно игра окончилась, и они победили.
Он снова оступился на вершине лестницы, но из последних сил дотянулся здоровой рукой до дверного молотка.