Он был в темно-синем шерстяном халате и босой. – В кухне кофе и чай. И яичница с местной колбасой, если хотите позавтракать.
– Если эта колбаса такая же острая, как местный виски, – то я – пас, – с гримасой неудовольствия сказал Шеклтон.
– Нет, очень приятная на вкус. Управляйтесь сами.
– А где Мэллори? – спросил, оглядывая помещение, Хьюмс-Тельбот.
– Он позавтракал и пошел заменить масло в автомобиле. Я позволил ему воспользоваться гаражом.
– Что это за какофония? – Шеклтону показалось, что музыка была похожа на шум армии демонов, гомонящих в аду. Он подошел к «Виктроле» и увидел вращавшуюся на ее диске пластинку.
– Стравинский, да? – спросил Хьюмс-Тельбот.
– Да. «Весна священная». Это мое любимое произведение. Это место, майор Шеклтон, где старики селения стоят в кругу и смотрят, как юная девушка танцует в смертельном экстазе языческого ритуального жертвоприношения, – Майкл на несколько секунд закрыл глаза, представляя себе темно-красные и ярко-оранжевые цвета прыгающих сумасшедших нот. Он открыл глаза и посмотрел на майора. – Жертвенность в те времена, кажется, была самой значительной темой.
– Не знаю, – от взгляда Галатина Шеклтону было не по себе, он был прямым и проникающим в душу, в нем была сила, от которой у майора создавалось ощущение безволия, как будто он превращался в тряпку. – Я поклонник Бенни Гудмана.
– О, да, я его знаю, – Майкл еще некоторое время слушал гремящую, резкую музыку, в которой отзывалась картина мира в состоянии войны, борьбы со своим собственным варварством, и варварство явно побеждало. Потом он встал, поднял без скрежета звукосниматель с диска 78 оборотов в минуту и оставил «Виктролу» останавливаться.
– Я принимаю поручение, джентльмены, – сказал он. – Я найду то, что вы хотите.
– Найдете? Я имею в виду… – Хьюмс-Тельбот путался в словах. – Мне показалось, вы приняли наше предложение.
– Да, принял. И несколько изменил его.
– Ах, понимаю, – но в действительности он не понимал, однако не собирался больше выспрашивать мотивы. – Ну, приятно слышать, сэр. Очень хорошо. Мы, конечно, дадим вам неделю для тренировки. Дадим вам сделать несколько тренировочных прыжков с парашютом и поработаем немного с языком, хотя сомневаюсь, что вы в этом нуждаетесь. А также, как только вернемся в Лондон предоставим вам всю необходимую информацию.
– Да, сделайте так, пожалуйста, – от мысли о полете через пролив во Францию кожа на затылке стянулась, но это предстояло проделать в свое время. Он сделал глубокий вдох, теперь довольный, что его решение стало окончательным. – Надеюсь, вы меня извините, я собирался на утреннюю пробежку.
– Я знал, что вы бегун, – сказал Шеклтон. – Я тоже. На какое расстояние вы бегаете?
– Пять миль, около того.
– Раньше я бегал по семь миль. С полной полевой выкладкой. Послушайте, если у вас есть запасной теплый костюм и свитер, я побегу с вами. Мне бы не помешало опять разогнать кровь, – особенно после попыток выспаться на этой доске, подумал он.
– Я не пользуюсь теплым костюмом, – сказал ему Майкл и сбросил халат. Он остался без одежды. Он положил халат на спинку кресла. – Уже почти весна. И благодарю вас, майор, но я всегда бегаю один.
Он прошел мимо Шеклтона и Хьюмс-Тельбота, которые от удивления не могли ни говорить, ни двигаться, и вышел из дверей в холодный свет утра с падавшим мокрым снегом.
Шеклтон задержал дверь, не дав ей закрыться. Он, не веря глазам своим, смотрел, как обнаженный человек начал бег по дороге длинными целеустремленными скачками, потом свернул через поле к лесу.
– Эй! – крикнул он. – А как же насчет волков?
Майкл Галатин не оглянулся и в следующий момент скрылся за деревьями.
– А как же насчет волков?
Майкл Галатин не оглянулся и в следующий момент скрылся за деревьями.
– Странный парень, вам не кажется? – спросил Хьюмс-Тельбот, глядя через плечо майора.
– Странный или нет, – сказал Шеклтон, – я верю, что майор Галатин может выполнить эту работу.
Снег летел ему в лицо, и он вздрогнул, несмотря на свою теплую форму, и захлопнул дверь, чтобы не дуло.
Глава 6
– Мартин? Иди-ка сюда и посмотри на это.
Человек, чье имя было названо, немедленно встал из-за стола и прошел во внутренний кабинет, стуча каблуками по бетонному полу. Он был массивен и широкоплеч, в дорогом коричневом костюме, безукоризненно белой рубашке, с черным галстуком. У него было округлое, мясистое лицо всеми любимого дядюшки, человека, который обычно рассказывает сказки на ночь.
Стены кабинета были увешаны картами, разрисованными красными стрелками и кружочками. Некоторые стрелки были соскоблены, нарисованы вновь и нарисованы по-другому, а многие из кружочков были перечеркнуты гневными штрихами. На большом столе лежали еще карты вместе со стопками бумаг, положенных на подпись. Рядом стоял маленький железный открытый ящик, а в нем удобно располагались ванночки с акварелями и кисти конского волоса разных размеров. Человек подтянул стул с жесткой спинкой к мольберту, стоявшему в углу комнаты без окон, а на мольберте в процессе работы была картина: акварельное изображение белого сельского домика, за которым поднимались розовевшие зазубренные горные вершины. На полу у ног художника были другие картины домиков и сельских пейзажей, все они были брошены незаконченными.
– Здесь вот. Вот тут. Видишь его? – на художнике были очки, и он постучал кистью по намазанной тени у края сельского домика.
– Я вижу…
Тень, – ответил Мартин.
– В тени. Вот там! – он снова постучал, пожестче. – Вглядись поближе.
Он схватил рисунок, испачкавшись в краске, и сунул его в лицо Мартина.
Мартин судорожно глотнул. Он видел тень, и больше ничего. Но, похоже, от его видения зависело многое, и нужно было относиться к этому осторожно.
– Да, – ответил он, – мне кажется…
Я действительно вижу.
– А-а, – сказал, улыбаясь другой. – А-а, так вот он где! – Он говорил по-немецки с густым, можно даже сказать, неуклюжим австрийским акцентом.
– Волк! Вот здесь, в тени! – Он показал деревянным концом кисти в темный округлый мазок, в котором Мартин не мог различить ничего. – Волк в засаде. И смотри сюда! – Он вынул другой рисунок, плохого исполнения, извилистого темного речного потока. – Видишь его? За скалой? – Да, мой фюрер, – сказал Мартин Борман, уставившись на скалу и одну-две ломанных черточки.
– А тут, вот здесь! – Гитлер показал третий рисунок, изображавший лужайку с белыми эдельвейсами. Он показал своим выпачканным красками пальцем на два темных пятна посреди освещенных солнцем цветов. – Глаза волка! Видишь, он подкрадывается ближе! Знаешь, что это означает, верно?
Мартин замялся, потом медленно покачал головой.
– Волк – это мой счастливый символ! – сказал Гитлер, не скрывая возбуждения. – Об этом же известно всем! И вот – в моих рисунках появляется волк по своей воле. Нужно ли более ясное предзнаменование, чем это?
Ах, вот оно что, подумал секретарь Гитлера. Теперь мы окунулись во тьму толкований знаков и символов.
– Я – волк, разве тебе не понятно? – Гитлер снял очки, в которых его видели редко, только круг приближенных, с треском сложил их и запихнул в кожаный планшет. – В этом предзнаменование будущего. Моего будущего, – его загоревшиеся глаза мигнули, – будущего Рейха, конечно, должен был я сказать. Это всего лишь очередной раз говорит о том, что я уже знаю наверняка.