Это всего лишь очередной раз говорит о том, что я уже знаю наверняка.
Мартин молча ждал, уставившись на рисунок с сельским домиком – бесталанная и неряшливая мазня.
– Мы намерены раздавить славян и загнать их назад в их крысиные норы, – продолжал Гитлер, – Ленинград, Москва, Сталинград, Курск…
Названия на карте, – он снял карту, оставляя на ней красные отпечатки пальцев, и презрительно сбросил ее со стола. – Фридрих Великий никогда не думал о поражениях. Никогда о них не думал. У него были преданные генералы, это да. У него были люди, которые подчинялись приказам. Никогда в жизни я не видел такого своевольного неподчинения! Если они недовольны мною, почему бы им просто не приставить пистолет к моему виску?
Мартин ничего не сказал. Щеки Гитлера стали розоветь, а в глазах появились желтизна и влага – плохой признак.
– Я сказал, что мне нужны большие по мощности танки, – продолжал фюрер, – и ты знаешь, что я услышал в ответ? Да, более мощные танки сжигают больше горючего. Но что такое вся Россия, как не огромный бассейн бензина? Однако мои офицеры в ужасе пятятся от славян и отказываются воевать за жизнь Германии. На что мы можем надеяться в войне со славянами без горючего? Не говоря уже о воздушных налетах, уничтожающих подшипниковые заводы. Ты знаешь, что они говорят на это? Мой фюрер – они всегда говорят «мой фюрер» таким голосом, от которого тошнит, как будто ты съел слишком много сладкого, – нашим зенитным орудиям нужно больше снарядов. Нашим тягачам, которые возят зенитные орудия, нужно больше горючего. Видишь, как работает их ум? – Он опять мигнул, и Мартин увидел, что они снова понимают друг друга, как будто зажегся холодный свет. – О, да. Ты был с нами на совещании в тот полдень, так ведь?
– Да, мой… Да, – ответил он, – вчера в полдень, – он глянул на карманные часы: уже почти час тридцать.
Гитлер с отсутствующим видом кивнул. На нем был шитый халат кашмирской шерсти, подарок Муссолини, и кожаные тапочки, и они с Борманом были одни в административном крыле берлинской штаб-квартиры. Он засмотрелся на свою работу – домики, составленные из неуверенных штрихов, пейзажи с неправильной перспективой – и воткнул кисть в чашку с водой, глядя, как расплывается краска.
– В этом – предзнаменование, – сказал он, – в том, что я рисую волка, даже не зная этого. Это означает победу, Мартин. Полное и окончательное уничтожение врагов Рейха. Внутри и вне, – сказал он, многозначительно глянув на секретаря.
– Теперь вы должны узнать, мой фюрер, что никто не может отказать вам в вашей воле.
Гитлер, казалось, не слышал. Он был занят укладыванием красок и кистей в металлический ящик, который хранил запертым в сейфе.
– Каков мой распорядок на сегодня, Мартин?
– В восемь часов встреча за завтраком с полковником Блоком и доктором Гильдебрандом. Потом, с девяти до десяти тридцати, совещание Штаба. Фельдмаршалу Роммелю назначено на час ровно для краткого доклада об укреплении Атлантической стены.
– А-а, – брови Гитлера опять поднялись, – Роммель. Появился наконец-то человек с четкими намерениями. Я простил ему Северную Африку. Теперь все прекрасно.
– Да, герр. Этим вечером в семь сорок мы в сопровождении фельдмаршала отправимся на самолете к победителю Нормандии, – продолжил Борман, – а потом в Роттердам.
– Роттердам, – Гитлер кивнул, укладывая коробку с красками в сейф. – Верю, что работы там идут, как запланировано. Это крайне важно.
– Да, герр. После дня, проведенного в Роттердаме, мы полетим на неделю в Бергоф.
– Бергоф? Ах, да, я забыл. – Гитлер улыбнулся, под глазами у него обозначились темные круги.
Бергоф, поместье Гитлера в Баварских Альпах, выше деревни Берхтесгаден, было единственным истинным его домом с самого лета 1928 года.
Это были места с целебным воздухом, несравненными живописными видами и воспоминаниями, легко всплывающими в душе. И, конечно, Хели. Там он познакомился с Хели Рубаль, своей единственной настоящей любовью. Хели, дорогая Хели, с белокурыми волосами и смеющимися глазами. Зачем, дорогая Хели, ты пробила себе пулей сердце? Я любил тебя, Хели, подумал он. Разве этого было мало? В Бергофе его будет ждать Ева, иногда, при каком-то совещании и когда волосы Евы зачесаны назад, Гитлер мог прищурить глаза и увидеть Хели, его потерянную любовь и племянницу двадцати трех лет, такой, как когда она покончила собой в 1931 году.
Голова у него заболела. Он посмотрел на календарь, открытый на месяце марте, среди беспорядка на своем столе.
– Время весны, – дошло до Гитлера.
Где-то за стеной, над затемненным Берлином, послышался вой. Волк! – подумал Гитлер, рот его в изумлении открылся. Нет, нет… Сирена воздушного налета.
Вой нарастал до стона, больше ощущаемый, чем слышимый внутри стен имперской канцелярии. В отдалении слышались звуки разрыва бомбы, ухающий удар, словно бы чудовищный топор ударил по древесному стволу. Потом еще один, еще два, и пятый с шестым почти без интервала.
– Выясните, что там, – приказал Гитлер, на щеках его выступил холодный пот.
Мартин схватил трубку телефона на столе и набрал номер.
Упали еще бомбы, грохот разрушений нарастал и изнурял. Пальцы Гитлера вцепились в край стола. Ему казалось, что бомбы падали к югу, возле аэропорта Темпельхоф. Не настолько близко, чтобы пугаться, но все же…
Удары и грохот отдаленных взрывов прекратились. Теперь остался только волчий вой противовоздушной сирены и других, вторивших ей.
– Бестолковый налет, – сказал Мартин после того, как переговорил с шефом безопасности Берлина, – несколько воронок на летном поле и подожжено несколько домиков. Бомбардировщики удалились.
– Проклятые свиньи! – встал, дрожа, Гитлер. – Всем им гореть в аду! А где же ночные истребители «Люфтваффе», когда они нужны? Ни один не проснулся? – Он шагнул к карте, показывавшей оборонительные сооружения, минные поля и бетонные бункеры на побережье Нормандии. – Благодарю судьбу, что есть Роммель. Черчилль и этот еврей Рузвельт собираются высадиться во Франции, и сделают это рано или поздно. Они получат теплый прием, не так ли?
Мартин согласился, что получат.
– А когда они пошлют свое пушечное мясо, то сами будут сидеть в Лондоне за полированными столами и пить английский чай и есть эти…
Как у них называются эти бисквиты?
– Рогалики, – сказал Мартин.
– Пить чай и есть рогалики, – продолжал распаляться Гитлер. – Но мы дадим им попробовать на зубок нечто особенное, так ведь, Мартин?
– Да, мой фюрер, – сказал Мартин.
Гитлер фыркнул и перешел к другой карте. Эта карта имела более конкретное значение: она показывала путь славянского вала, угрожавшего перехлестнуть берег России и хлынуть в занятую немцами Польшу и Румынию. Маленькие красные кружочки показывали «котлы», в которые попались немецкие дивизии, медленно таявшие, каждая тысяч по пятнадцати человек.
– Мне нужны прямо вот здесь две бронедивизии, – Гитлер коснулся одного из узких мест, где в это время, в сотнях миль от Берлина, немецкие солдаты сражались насмерть против жестоких атак русских. – Я хочу, чтобы в течение суток они были уже там.
– Да, мой фюрер.
Тридцать тысяч человек и почти триста танков, подумал Мартин. Откуда их взять? Генералы с запада разбушуются, если потребовать оторвать что-то от их армий, а те, что на востоке, слишком заняты всякими идиотскими распоряжениями. Однако люди и танки все-таки найдутся. Такова воля фюрера. И точка.
– Я устал, – сказал Гитлер. – Думаю, что смогу заснуть.