На диванчике сидела растрепанная Шама, поджав под себя голые ноги и прикрываясь юбочкой. Размазанная по лицу помада и тушь вперемешку со слезами довершали картину. Увидев Лизу, она была удивлена не меньше Влада. Но рада, кажется, больше.
Влад, хрипя и держась за грудь, медленно подымался с пола. Лиза подошла к нему, ударила коленом по подбородку и вернула обратно.
— Что же мне с тобою делать? — прошипела она и взяла его за подбородок. Изо рта Влада вытекала струйка крови. Лиза макнула указательный палец в эту струйку и прочертила кровью полоску на его шее. Затем резко нагнулась, приникла губами к метке и с хлюпающим звуком прокусила кожу. Влад не издал ни звука, только дернулся всем телом.
Шама, тупо уставившись на эту сцену, перестала плакать и не шевелилась. Лиза, не отрывая губ от шеи Влада, делала глоток за глотком. Ее губы покраснели, между ними просочилась густая алая капля. Шея и щеки Лизы наливались розовым цветом. А кожа Влада становилась все бледнее. Через несколько минут с громким чмоканьем она отсосалась от его тела. От этого звука Шама потеряла сознание.
Лиза взяла трубку телефона и набрала ноль-три.
— Тут человек. — Она назвала адрес. — Он потерял много крови, сейчас без сознания.
Лиза положила трубку, подошла к Шаме и шлепнула ее по щеке. Потом еще раз. Шама очнулась и уставилась полными ужаса глазами на Лизу.
— Не надо на меня так смотреть. Или ты предпочла бы, чтобы он тебя изнасиловал?
— Он мертвый? — спросила Шама срывающимся голосом и указала на мертвенно-бледного неподвижного Влада. — Ты его убила?
— Вот еще. Поваляется в больнице недельку-другую и оживет. Одевайся, и убираемся отсюда. Я тебя довезу до дому.
Дверь в квартиру Лиза оставила открытой.
Выйдя на Рублевку, они быстро остановили частника. На Рублевском шоссе это вообще несложно, тем более двум красивым девушкам. За рулем старой серой «Волги» сидел молодой парень, симпатичный, но молчаливый. Он только спросил куда ехать и назвал цену. Ехать надо было в Царицыно, в другой конец Москвы — там Шама снимала квартиру.
Судя по всему, парень профессионально занимался извозом, и болтовней девушек развлекать не стал. Первой заговорила Шама. Ее взгляд постепенно обрел осмысленность, но ужас не проходил. Тихо, чтобы не расслышал водитель, она спросила:
— Кто ты?..
Лиза улыбнулась и так же тихо ответила:
— Хороший вопрос. Давай-ка я попробую задать его тебе. Или например… — Она повысила голос. — Молодой человек, скажите, пожалуйста, кто вы?
Парень удивленно посмотрел на них через зеркало заднего вида:
— Я Андрей Тимофеев.
— Спасибо. — Лиза посмотрела на Шаму. — В таком случае я — Елизавета Разина,
— А там… — Шама неопределенно кивнула в окно.
— А там я просто защитила тебя.
Шама замолчала. Она молчала всю оставшуюся дорогу — видимо, запоздалый шок дал о себе знать. В не по-женски неаккуратной однокомнатной квартирке она сразу же упала на неприбранную постель, отвернулась лицом к стенке и сжалась калачиком. Лиза осторожно присела рядом и положила руку ей на плечо.
— Не бойся, — тихонько прошептала она. — Я ничего дурного тебе не сделаю.
Шама резко обернулась к Лизе и, вцепившись в ее руку, потребовала:
— Кто ты?!
— Не знаю, — пожала плечами Лиза, ласково посмотрела ей в глаза и медленно поцеловала ее в губы.
Не знаю, что случилось со мною с утра. Может, шизофрения, может, паранойя. Когда я, умывшись, сделал себе кофе и в одиночестве сел на кухне, меня вдруг начала бить дрожь. Я был в одних трусах, но последний день лета вовсе не напоминал об осеннем холоде. Эта дрожь была не физического, а психического происхождения. Я не помнил, что снилось мне этой ночью, но, по всей видимости, не кошмары — я не просыпался.
Безуспешно пытаясь подавить этот колотун, я, казалось, совсем потерял способность мыслить адекватно. Допив кофе, я встал, оделся, сунул за пояс свой старый добрый треклятый «Макаров», из которого застрелилась моя Настенька, отыскал пару резиновых перчаток, набор отмычек, подаренный мне Джулией, сел в ее же «фиат» и направился в сторону Алтуфьева.
Скорее на том же, инстинктивном уровне я зашел в автомат у автобусной остановки, набрал номер, убедился, что никто не подходит, перешел через дорогу и поднялся к двери знакомой уже квартиры. Телефонный звонок только усилил мой непонятный приступ. Для профилактики потрезвонив в дверь, я достал отмычки и занялся замком.
Уроки Джулии не прошли даром — через полторы минуты накладное произведение советских мастеров сдалось. Я вошел в квартиру Альберты Вагнер.
Обстановка в квартире была обычной. Просто до того обычной, что я даже опешил. Не знаю, что я ожидал увидеть, но никак не типовую жилую двухкомнатную коробку.
Все это вернуло мне более или менее здравый рассудок. Я аккуратно закрыл дверь, надел на ноги этакие полиэтиленовые чуни, на руки — перчатки и принялся исследовать квартиру.
Первое, что бросалось в глаза, — это полумрак. На улице было за полдень, светило солнце, а в квартире на окна были надвинуты тяжелые красные портьеры. Впрочем, они пропускали достаточно света.
Сразу было видно, что Альберта Вагнер, или как ее там звали на самом деле, жила одна. На вешалке висела короткая кожаная курточка, внизу стояло несколько пар очень изящных туфель. Никакой другой одежды и обуви не было. Я прошел в большую комнату.
Мебель в квартире вся была будто с картинок старых журналов или из фильмов Гайдая. Угловатая советская мебель шестидесятых-семидесятых в идеальном, почти музейном состоянии. Прямые жесткие кресла, стенка из ДСП, люстра с пластиковым плафоном, напоминающим свернутый из бумаги кулек. Легкие полки с книгами, на полу — синтетический ковер. Глазу решительно не на чем было остановиться. В углу я заметил телевизор. Здоровенный гроб из полированного дерева марки «Темп». Все это никак не вязалось с образом стильной юной красавицы. Ну, мало ли, может, ей эта квартира досталась в наследство и она ничего не хочет менять в память о прежнем хозяине.
Я подошел к полкам. Все было как-то искусственно. Никаких тебе салфеточек, вазочек, куколок, мулек, побрякушек. Даже обычных семейных фотографий в рамках не было. Только книги. Странные книги. На разных языках. Даже на китайском, по-моему, были. Я отыскал русские корешки. Нина Садур, Иосиф Бродский, Давид Самойлов, Эдуард Лимонов, Юрий Трифонов, Виктор Ерофеев. Из всех этих фамилий я знал только Лимонова, да и то по телевизионным скандалам. Библиотека явно была хорошая, но ни одной привычной глазу фамилии вроде Чехова, Достоевского, Толстого или там Пушкина я не заметил. Заметил Набокова, но на французском.
Мое внимание вдруг привлекла плоская черная коробка на журнальном столике. Провод от нее шел в розетку, лампочка на корпусе мигала. Во всем этом кондовом советском антураже я даже не сразу понял, что это такое.
Это был ноутбук. Насколько я разбирался в них, это был очень дорогой современный ноутбук. Он выглядел как Венера Милосская в музее постмодерна. Но, глядя на него, я только облизнулся. Соваться туда я не решился.
Не найдя решительно ничего интересного в большой комнате, я перешел в маленькую.
Здесь была только кровать. Аккуратно застеленная, ничем не выдающаяся кровать, с жестким валиком вместо подушки. На окнах — все те же толстые портьеры. На стене, оклеенной дешевыми (или старыми) розовыми обоями, висела картина в раме. Что на ней было изображено, я не разглядел — какая-то мешанина из разноцветных квадратов и многоугольников.