- Раз уж подписался - теперь всё. Надо было смотреть, что подписываешь! И срок работы беса Адольфа не ограничен по времени… Так что, детина, ори не ори, а никуда тебе не деться…
Я молчал. Курил. А к чему мне разговаривать-то? Да и сказать было нечего. Опростоволосился - это да. Маху дал. Как никогда за все годы службы - клянусь огненными вихрями преисподней!
Кто ж мог подумать, что богатырь Георгий с такой легкостью справится с Гаврилой? Понятно теперь, как он на ратном поле легендарные почести приобрел. Хлипенький-то хлипенький, а в который раз доказал, что мощь телесная не имеет значения. Как он Гаврилу месил! Чтоб у меня хвост отвалился, как он его месил!.. Оксана-девица только успевала хихикать в ладошки, радуясь за своего возлюбленного!.. Недолюбливаю я русских богатырей. Какие-то они… неправильные! Сплошной нестандарт!.. Этот Георгий: от горшка два вершка, а играючи детину в пять раз больше себя с грязью смешал - в прямом и переносном смысле!.. Или того же Илью Муромца взять. Тридцать лет и три года валялся на печке, понятия не имея о таких вещах, как спортзал и тренировка, а потом вдруг встал и всем накостылял.
Где логика?
Кстати, насчет логики… Как Георгий смог меня узреть? Я же невидимым был! Никто меня не видел - ни слуги, ни Оксана, ни народ, сбежавшийся на шум, ни даже сам Гаврила… А богатырь всея Руси углядел. И врезал, конечно. И не просто так, а крестом! Удар крестом для беса в тысячу раз больнее, чем, скажем, дубовой палицей или куском рельса с железнодорожного полотна! До сих пор голова гудит, перед глазами искры сверкают… Ничего не соображаю… И неизвестно еще, когда оклемаюсь!.. Да, крестом… Выходит, Георгий понял, кто я такой есть?
Но как? Как??
-Урррою!!! - ревел Гаврила…
Вовек не забуду сегодняшнего дня! Внукам и правнукам моим, бесенятам, буду пересказывать позорную историю первого своего провала - в назидание!
* * *
…Получив перекрестьем рукояти меча в лоб, я укатился в кусты. Потерял сознание, но всего на несколько минут - может, на десять, не больше. А когда очнулся…
Народу на пятачке у открытых ворот вдовы Параши набилось великое множество. Человек сто примерно. Тут были и слуги вдовы (им достались места в первых рядах), и жители близлежащей деревни, и дворовые папаши Гаврилы, и десяток опричников, что называется, при исполнении. Стоял там и уже знакомый мне мельник Федя - судя по связанным сзади руками, его снова захомутали опричники.
Благочестивый богатырь Георгий, воодушевленный вниманием публики, веселился вовсю. То принимал картинную позу, ставя ногу на поверженного отрока, как на охотничий трофей, то хлопал Гаврилу перчаткой по широкой спине, имитируя процесс выбивания пыли; даже один раз - когда оглушенный сын воеводы Ивана умудрился подняться на четвереньки - оседлал побитого противники и для потехи пришпоривал его, цокал и натягивал воображаемые поводья. Каждую выходку Георгия народ встречал взрывом хохота.
Мне сразу вспомнились собственные инструкции, выданные Гавриле перед боем:
«…Очень важно, чтобы Оксана увидела: вы случайно повздорили, подрались и ты накостылял богатырю всея Руси по шее без всякого почтения. Попытайся также нанести ему как можно более позорные повреждения. Чем смешнее будет выглядеть поверженный противник, тем лучше. Запомни - ничего непригляднее опровергнутого авторитета нет. Осрами его, понял?..»
Осрамил, нечего сказать…
А паскудная девица Оксана, между прочим, аж до слез хохотала, едва не вываливаясь из своего окошка. И не она одна, конечно. Ржали слуги.
И не она одна, конечно. Ржали слуги. Покатывались деревенские жители. Хихикали в кулачок дворовые Гаврилиного отца. Гоготали опричники, не замечая, кстати, того, что мельник Федя, пригнувшись, несется от них в сторону ближайшего леса. Опять ушел, проныра такой, от возмездия!..
Затем толпу лошадиными грудями раздвинули несколько всадников. Один из них - дородный мужичина с гигантской палицей на боку - спрыгнул с коня, подбежал к богатырю Георгию и взволнованно заговорил, жестикулируя.
О чем говорил всадник с богатырем, я не слышал - в ушах у меня всё еще звенело после сильного удара. Но очень быстро я понял, что этот, с палицей, и есть гневливый батюшка Гаврилы воевода Иван Степняк.
Выслушав воеводу, Георгий отошел в сторону и, скрестив на груди руки, остановился в позе наблюдателя. Теперь действовал Иван Степняк. Одним мощным движением он вздернул непутевого отпрыска на ноги, присел и перебросил громадную сыновью тушу через колено. Поколебался немного и, решившись, сдернул с Гаврилы портки, обнажив белую задницу, размером многократно превосходившую лоб слона.
Толпа восторженно взвыла. Кто-то вложил в руку воеводы кожаный ремень…
Когда началась порка, я зажмурился. Толпа многоголосо ревела. Гаврила выл по-белужьи. Оксана заливалась смехом…
Я отвернулся - это ведь был не только позор отрока, но и мой тоже!.. Никогда раньше, клянусь собственными рогами, такого не случалось! Ужас, просто ужас!
Кое-как нашел в себе силы и прочитал заклинание, вызывая дождь. Получился настоящий ливень, да какой! С грозой, с молнией, с полным затемнением неба и исчезновением солнца за лиловыми тучами - настоящее бесовское светопреставление!..
Народ с воплями разбежался кто куда. Папаша-воевода быстренько прекратил экзекуцию. Богатырь Георгий укрылся от дождя под брюхом своего коня. Оксана захлопнула ставни. Гаврила поднялся, подтянул портки и со всего духу кинулся бежать - никто его не преследовал… Я, всё еще оставаясь невидимым для всех (кроме Георгия), ринулся вслед за детиной.
Никакого труда не составляло догадаться, куда бежит Гаврила: к бабке Заманихе - куда же еще? Для него теперь лесная избушка ведьмы - самое безопасное место на всем белом свете!..
Уже возле избушки заклинание моей невидимости иссякло. Обезумевший от позора и горя Гаврила набросился на меня с кулаками. Пришлось принять кое-какие меры…
* * *
-Урррою!!! - ревел Гаврила. - Нечисть поганая, противники добрых людей! Опозорили, осрамили! Обманули! Убью!!!
-Жабу в рот, - снова предложила Заманиха. - У меня уже уши заложило от его крика.
-Ничего, - успокоил я, - надолго его не хватит. Уже два часа буйствует. Скоро затихнет. Должен же он когда-нибудь устать и угомониться?
Гаврила громоподобным воплем немедленно объявил о том, что угомонится он нескоро. Я с сомнением посмотрел на веревку, стягивавшую ноги детины, другой конец ее привязан был к толстенной ветви дуба, произраставшего в нескольких шагах от избушки Заманихи. Гаврила болтался на привязи вниз головой, как Буратино, и орал во всю мощь своих тренированных легких раненым носорогом.
Вовремя я его стреножил! Иначе он бы здесь всё разнес. Мне б рога посшибал, а бабку Заманиху на этот самый дуб загнал, как плешивую кошку, и избушку ее с землей сровнял бы.
-Слушай, друг! - попробовал я успокоить неистовствовавшего отрока. - Не всё еще потеряно! Мы проиграли битву, но не войну! У нас договор подписан с тобой?..
-Знать не хочу никакой договор! Отпустите меня! То в козла обратили, то на всеобщее посмешище выставили! Вместо того чтобы Оксану в меня влюбить! Опустите!
-А раз подписали договор, то и беспокоиться не о чем! - договорил я, без твердой, впрочем, уверенности в голосе.